Проклятие Змея

Почему «к лучшему»? Я уже и сам не рад, что затеял эту дурацкую авантюру. Одно дело — устроить невинный розыгрыш, и совсем другое — ввести в заблуждение высших государственных управителей Аквилонии, которые устроили экспедицию на Вадхейм. Кроме того, мне становится не по себе от мысли о том, что я стал причиной гибели многих людей из охраны короля — не затей Хальк Юсдаль казавшуюся тогда забавной игру под названием «найди клад Нифлунгов» они были бы сейчас живы и здоровы! Затем, меня очень беспокоят мрачные пророчества маркграфа Ройла — Ройл уверен, что клад (который якобы «одушевлен» или вроде того...) сам полезет к нам в руки и, соответственно, новые владельцы легендарных сокровищ Тразариха огребутся сказочным проклятием по всей форме — означенное проклятие достанется нам в наследство вместе с кладом...

Следующая трудность: наши таинственные соперники, уже несколько раз пытавшиеся уничтожить отряд. Однако, великий король Сигиберт, отличавшийся не только воинственностью, но и мудростью, говаривал — «Включи действия врага в свои планы и сделай так, чтобы враг тебе помогал. Тогда победа окажется в твоих руках!» Сиречь, если достоверно выяснится, что клад не выдуман и действительно находится на Вадхейме, с помощью хитроумного Тотланта придется измыслить интригу, в результате которой таинственное сокровище окажется в лапах конкурентов. Таким образом мы избежим действия проклятия и, заодно, через посредство клада, расправимся с нашими недоброжелателями. Но как это сделать?

...Сегодня вечером у меня нет совершенно никакого желания утруждать свои мысли планированием интриг и авантюр. Будем отдыхать после утомительного морского перехода и знакомиться с окружающим нас суровым полуночным миром.

Тем более, что два единственных человека, обитающих на Вадхейме, представляют для меня, как мужа ученого, несомненный интерес.

— Ардарих, Визимар, Гизульф, другой Гизульф и Теодагаст — на ночную стражу! — надрывался военный вождь наших союзников-вези Геберих, сын Атанариха, пытаясь навести порядок в лагере. — Алгимунд с Юнгерихом присматривают за лошадьми! И чтоб в оба глаза! На ремни порежу!

Темнело, но суета в деревне Одаль-фьорда не утихала. Задачка была не из легких — разместить, накормить и согреть дружину Гебериха, наш поредевший после стычки с пиктами на Унере аквилонский отряд, а заодно и морских воителей Хререка. Между прочим, сам конуг непререкаемо заявил, что завтра с утречка он берет оба дракона и отправляется в поход вокруг острова. Во-первых, на море конугу спокойнее, чем на «недоброй земле», во-вторых, он собирается отыскать наглецов, пытавшихся потопить нас прошлой ночью, и устроить им примерную выволочку. Охранять кнорры, остающиеся на стоянке в Одаль—фьорде останется разудалый племянничек конуга, Сигвальд, да еще полтора десятка мечей.

Возражений Хререк не принял, хотя и принимал в расчет то, что у неведомых соперников на поприще кладоискательства в отряде есть маг, по силе не уступающий Тотланту. С присущим всем нордлингам фатализмом конуг сказал, что боги, мол, его дружину в беде не оставят. От дальнейших уговоров я и Конан отказались — Хререка не переспоришь, ибо славный конуг упрям, как целое стадо ослов и самонадеян, будто десять аквилонских королей...

За минувший день вези успели наскоро подлатать длинные дома и притащить из близлежащего леска достаточно дров. Геберих, памятуя о том, что ищем клад не мы одни, выставил стражу на случай непредвиденных и неприятных визитов.

Удобнее всего устроились, разумеется, Конан Канах вкупе со свитой. Дружинных Гебериха и аквилонцев из «Дикой сотни», пытавшихся навязаться на ночлег к ведьме, Алафрида безоговорочно выставила вон из своего жилища, вполне справедливо заявив, что по законам древнего благочиния неженатые воины должны жить отдельно от женщин в «мужском доме». Тот факт, что женщин в Одале было всего две (сама старуха и Тюра) Алафриду совершенно не смутил — нельзя, и все тут! Исконное отеческое благочиние попирать не дозволю! То, что в доме наличествуют абсолютно неженатые Конан, Тотлант, я, и Темвик (ярл Торольв был единственным, кто в нашей компании оказался обременен многочисленным семейством, оставшимся в Тарантии), ведьма запросто объяснила уважительным отношением к высоким гостям из-за моря. Пока мы обедали, слепая хозяйка сочла нужным рассказать свою историю, оказавшуюся не столь уж и трагичной. Когда люди покидали Одаль-фьорд, Алафрида решила остаться – не захотела уезжать с острова, на котором родилась. Тогда она еще не была совершенно слепа и видела одним глазом, а потому сочла, что сумеет прожить свои последние годы и без сородичей. Замечу, кстати, что у нордлингов отношение к ведьмам отстраненно-опасливое, по нордхеймским племенным законам колдуньи не должны оставаться в деревнях, а обязаны уходить в леса или пещеры, жить отшельницами. Таким образом, одиночество Алафриде было привычно с юности, когда у нее обнаружился редкий магический дар и военный вождь Одаль-фьорда вкупе со старейшинами принудили девушку навсегда покинуть поселок. Да, обитатели Одаля могут ходить к ведьме за лекарственными травами, оберегами или гаданиями, но сама колдунья не должна появляться возле человеческого жилья, дабы не накликать беду на Одаль! Таков древний закон и не нам его нарушать!

После ухода нордлингов на Материк, Алафрида перебралась в брошенную деревню, заняла самый лучший дом, прежде принадлежавший конугу, и одна прожила в Одаль-фьорде около пятнадцати зим. Скверно было другое – бельмо постепенно затягивало единственный зрячий глаз, не помогали ни травяные настои, ни магия. Когда старуха почти окончательно ослепла, на Вадхейме неожиданно появился...

Хлопнул притвор, в дом ворвалась струя холодного и сырого весеннего воздуха. На пороге образовался один из молодых дружинных Гебериха — кажется, его зовут Визимаром. Тьфу, язык на этих варварских именах сломаешь!

— Конан-рикс, мы соглядатая поймали! — бодро сообщил Визимар. — По кустам, паскуда прятался, высматривал!

Алафрида вскинулась и нахмурила лоб:

— Ну-ка, любезный мой, приведи этого соглядатая в дом, — скомандовала ведьма таким властным тоном, что Конану оставалось только кивнуть, подтверждая указания Алафриды. Старуха проворчала под нос: — Хорошо, хоть поймали, а не на меч насадили... Уверена — это мой постоялец. Других чужаков в Одаль-фьорде быть не может!

— Пустите! Да отпустите же, говорю вам! Я живу здесь! Дикари! — эти крики мы услышали задолго до того, как таинственного незнакомца весьма грубо втолкнули в дверной проем. — Ублюдки! Варвары!

Вопил человек на чистейшем аквилонском, периодически сбиваясь на нордхеймский. Наконец, дверь распахнулась, Визимар отвесил изловленному злодею роскошного пинка и тот влетел в обиталище Алафриды, будто камень из пращи. Споткнулся, упал у ног поднявшегося с лавки Конана.

— Кыш отсюда, бездельники! — обращаясь к своим, цыкнул Геберих, которого мы пригласили на трапезу. Визимар и еще двое дружинных состроили обиженное выражение на скуластых физиономиях, однако подчинились.

— Я ж предупреждала, — спокойно сказала

Алафрида, потянув носом. — Постоялец...

— Та-ак, — протянул Конан, поднимая человека за плечи. — Прошу, почтенный, простить за столь невежливое обращение. Мы, знаешь ли, имеем основания опасаться чужаков.

— Ак... Аквилонцы? — сказал, запнувшись, «постоялец» нашей ведьмы. Недоверчиво оглядел нордхеймский наряд Конана, перевел взгляд на меня — я сохранил верность столичным традициям, оставшись в синем бархатном колете пошитым по последней дворянской моде.

На вид незнакомцу было лет пятьдесят. Светлые умные глаза, окладистая бородка, бывшая когда-то рыжеватой, а теперь превратившаяся в сиво-седую. Не худощав, но и не толст — скорее, крепок. Одет, как и положено на холодной Полуночи, в меха и кожу — видно, что одежду шил сам, слишком неумелый покрой. На поясе — пустые ножны от охотничьего кинжала (само оружие наверняка отобрали Визимар сотоварищи). Ладони в крови, однако кровь не свежая, а засохшая — скорее всего, звериная.