Ошибка Архагора

— Ох, горемычная ты моя, да за что же это на тебя беда такая свалилась? Солнышко ты ясное моё. При живых-то родителях сиротой осталась! — причитала нянька шёпотом, укачивая ребёнка.

А девочка смотрела на неё и весь этот новый мир ангельскими глазками и будто понимала всё. Молодила даже удивлялась этому не по годам осмысленному взгляду.

Долго ли, коротко ли, а почти месяц прошёл как ладья отправилась из столицы. Много миль осталось за кормой. Много разных разговоров переговорено на этой корме. Как-то незаметно сблизились Молодила с Ратмиром, подружились. Иногда, уложив ребёнка, она шла на корму и, присев на рундук, с интересом слушала рассказы кормщика. Говорливый лодейщик охотно рассказывал ей о виденных краях и даже заморских странах, где ему довелось побывать. Шутки и байки лились из него бурным потоком. Рассказывал он много и весело, но в разговорах всё пытался разузнать о своей попутчице поподробнее. Только замолкала женщина, как только речь заходила о причине её путешествия. Так до конца пути и не узнал Ратмир её тайны.

Уже вдали, за голубой дымкой, виднелись заснеженные вершины гор Каринии. Где-то там, среди угрюмых хребтов, в одной из долин, затерялся монастырь. Конечная точка путешествия и место неопределённого длительного пристанища опальной царевны и няньки её Молодилы. Течение реки уже не было таким ровным и ленивым, как раньше. Парусу помогали вёслами. Гребцы напрягали мышцы, выгребая против норовистой реки. Ещё немного и они войдут в тихую заводь. Только в это время года с попутным ветром можно было добраться по ещё высокой воде до этого дальнего причала. Дальше водного пути не было, впереди непроходимые пороги. Небольшое селение приютилось на берегу. Оно так и называлось "Пороги". Не часто сюда заплывали такие большие ладьи, как эта. Но бывал здесь раньше Ратмир и уверенно вёл своё судно по бурной воде. Вот и заветная заводь. Парус спущен, и ладья на вёслах плавно подошла к причалу. На берегу уже толпились местные жители, они давно были оповещены о подходе большой ладьи. На причале стоял староста и ещё трое старцев.

— Доброго здоровичка, отцы, — первым приветствовал весело Ратмир. — Как живёте-можете, уважаемые!?

— Дал бог, без бед. А добра ли к вам была река, молодцы-лодейщики? — степенно ответил на приветствие староста.

— Вашими молитвами, путь наш был не труден.

Ладья крепко ошвартована к причалу, вёсла уложены. Кормщик ловко спрыгнул на доски причала и протянул руку шагнувшему навстречу старосте.

— Ну, здрав будь дядька Сабур!

— Здравствуй, здравствуй племяш, давненько не заглядывал ты в родные края, — пожал руку староста и обнял племянника.

— Так ведь некогда всё! Торговля нынче бойкая идёт, много товару возить приходится, а страна наша большая.

— Да уж, велика держава славская, — гордо отвечал староста. — А много ли товару нам доставил?

— Так, почитай, всё, что заказывали и даже более того… — ухмыльнулся кормщик с хитрецой.

— Это как понимать?

— Да вот попутчицу нам бог дал и не одну, а с младенцем. Из самой столицы с нами прибыла.

— Чего же она забыла в нашей глуши с дитём-то? — слегка удивившись, спросил Сабур.

— На богомолье в монастырь едет, — ответил кормщик и, понизив голос, добавил. — Да не всё так просто, грамота при ней царская и младенец, видать, не её.

— Как же это, с чужим дитём, да в такую даль, да без сопровождения?! Чудно!

— Не рассказывает она, я хотел, было, узнать. Видно тайна тут какая-то. Да и не моего это ума дело. Мне заплатили — я её доставил, — и совсем понизив голос до шёпота, добавил. — Только хорошая она женщина, мы в дороге много говорили. По всему видать, не по своей воле в путь дальний пустилась. Я в людях разбираюсь, приглянулась она мне. Если будет ей нужда какая, помоги, коли сможешь.

— Отчего же не помочь хорошему человеку, а тем более родной племяш просит, — по-доброму прошептал дядька Сабур и уже в голос спросил. — Да где она сама-то?

— А в шатре. Молодила, покажись, староста Сабур тебя кличет, — крикнул Ратмир в сторону ладьи и добавил. — Пойду я, похлопочу с разгрузкой.

Он отправился к ожидавшим старцам, а из шатра показалась женщина, с головы до ног закрытая серым дорожным плащом. Ей помогли сойти по сходням на причал. Руки её были заняты. Она бережно несла большую корзину.

— Ты ли, женщина, едешь на богомолье? — обернувшись к ней, спросил староста.

— Да, я, батюшка, — тихо ответила женщина и слегка поклонилась старику.

— Кормщик сказал, что грамота царская при тебе имеется, правда ли то?

— Правда, — опять тихо ответила она и, опустив корзину к ногам, достала из поясного кошеля маленький свиток пергамента. Протянула его старосте и опять взяла на руки корзину.

Сабур принял из её рук грамоту, приметив, что руки-то не крестьянские. Не спеша развязал тесьму и медленно развернул свиток. Грамота была написана ровным аккуратным почерком, но без вычурных завитушек, чтобы мог прочитать любой мало-мальски грамотный человек. Хоть и был Сабур в годах, но зрение сохранил острое, потому и читать стал сам. А грамота гласила: "Сия жена Молодила с младенцем женского рода, царским указом направляется на богомолье в монастырь Каринских гор. Всем старостам селений оказывать дорожное содействие в жилье и транспорте. Царь Всеволод". Внизу была приложена печать царской канцелярии и подпись царского писаря.

— Не простая ты пташка, раз царская грамота при тебе, да ещё и писана на пергаменте, — серьёзно обратился к женщине староста.

А та тяжело вздохнула и ничего не ответила. Сабур неопределённо покачал головой и добавил: "Ну, раз так, будем выполнять царский указ, а остальное не нашего, видать, ума дело". Он аккуратно свернул грамотку, вновь перевязал её тесьмой и протянул молчаливой женщине.

— Эй, Миней да Машук возьмите-ка её поклажу с ладьи, да отнесите ко мне, — окликнул он двух молодых парней на берегу, а ей сказал. — Пойдём горемычная, переночуешь у меня, а завтра с обозом поедешь в монастырь.

Много повидал на своём веку старый Сабур, множество людей прошло через это селение на богомолье в монастырь, но очень немного было среди них, таких как она. Догадывался староста, что не по своей воле пустилась она в дальний путь с младенцем на руках и с такой подорожной в поясном кошеле. Сосланная она, в немилость царскую попала. Только перепутал он, не догадывался, что сослана не она сама, а именно невинный младенец стал причиной её изгнания.

Поутру с первыми петухами ожило селение Пороги. Заскрипели телеги, зафыркали лошади. Сонные мужики, лениво ругаясь, запрягали. Товары для монастыря уже с вечера были уложены на телеги, и обозу предстояло отправиться в путь с раннего утра, как только покажется Солнышко. Хороший обычай отправляться в путь с первыми лучами.

Когда всё было готово, к телеге, где разместилась Молодила с непременной корзиной на руках, подошёл кормщик.

— Вот, попрощаться пришёл, когда теперь увидимся.

— Прощай Ратмир, спасибо тебе за всё.

— Удачно тебе добраться до монастыря.

— И тебе удачи в трудах твоих нелёгких. Добрый ты человек, хорошо с тобой, — сказала она тихо и стыдливо опустила взгляд.

Оба замолчали в смущении. Он взял её руку, а она не пыталась отнять. Так промолчали они немного. Заминку их прервал окрик переднего возницы: "Готовы ли?". Весь обоз отозвался: "Готовы!". Тогда передний сотворил знамение и крикнул: "С богом, в путь, тронули!". Обоз тронулся. Сначала двинулась первая повозка, а за ней начали движение постепенно остальные. Вереница телег вытягивалась по дороге в направлении гор. Ратмир шагал рядом с телегой, не выпуская руки Молодилы.

— Буду через год здесь, разыщу тебя, ждать будешь? — прервал затянувшееся молчание кормщик.

— Буду, Ратмирушка, буду, — она вскинула на него влажные глаза и тихо попросила. — Найди меня, не забывай.

Он выпустил её руку и остановился, провожая взглядом. Она тихо всхлипнула, и по щекам её скатились крупные капли. В глазах всё расплывалось от слёз, а она смотрела сквозь эту влажную пелену на удалявшуюся фигуру. Что-то ждёт их впереди, как примут её суровые места?