Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт

Надеюсь, я найду там работу. Ты-то найдёшь, не сомневайся!» — «А дети?» — «Именно детям было бы лучше совсем туда перебраться! Особенно мальчишкам. Я давно мечтал хоть на время увезти их подальше от всего этого балагана, от Пительмана!..» Моти уставился в потолок, и лоб прорезала горестная морщинка; он вздохнул: «Может, хоть за ум возьмутся, за учёбу примутся, вместо всех этих… э-э-э… силонокулл-хулиганств».

— «Да, в этом ты прав…» — «И Ширли неплохо оторваться от её религиозных друзей… прости, пожалуйста… Я ничего не имею против Бенци, он отличный парень, всегда был мне хорошим другом, у него прекрасная семья, но… Понимаешь… Сейчас такое вот общение может стать опасным… А она девочка тихая, но упрямая… — Рути привычно молча кивала. — Я надеюсь, там мы её отдадим в какую-нибудь хорошую художественную школу, перспективы появятся… Здесь… ты же знаешь, какую художественную студию открыл модный штукарь Дов Бар-Зеэвув в Эрании-Алеф-Цафон…

Я бы не хотел, чтобы Ширли оказалась в той компании… А в Австралии… И…

Может, она забудет Доронов…» — «И в этом ты прав!.. — привычно закивала Рути в знак согласия, но тут же добавила: — Но я бы не хотела насовсем там оставаться…» — «Об этом пока речи не идёт…» Близнецы Блох приняли с восторгом отъезд в Австралию: как же, цивилизованная страна современной западной культуры! Вот там-то уж они покажут своей сестрице, чем живёт в культурном отношении всё прогрессивное человечество! Отцу даже пришлось в самолёте усадить Рути с дочкой как можно дальше от мальчишек, чтобы во время полёта они не насмехались над девочкой, не доводили её до слёз.

Семейство Блох отдыхало в Австралии. Моти с Рути и верили, и не верили, что пройдёт немногим более полугода, и они вернутся домой. Близнецы никак не могли остановиться на чём-то одном. Неделю или две они страдали от ностальгии и хотели вернуться домой, в привычную обстановку, к друзьям силоноидам-далетариям, к старшему другу Тимми Пительману. После чего, попривыкнув, они изъявляли страстное желание жить в такой прогрессивной и современной, а главное — красивой стране. Через три месяца всё повторялось сначала с той или иной периодичностью.

В отличие от братьев Ширли знала точно: как бы хороша ни была Австралия, её место — в Арцене, в Эрании на берегу моря, или в Меирии, там, где её друзья Дороны, там, где Ноам. В Парке, где на Лужайке «Цлилей Рина» звучат такие прекрасные мелодии. Она ещё не знала, что больше никогда не придётся ей побывать на Лужайке «Цлилей Рина», как и в знакомом и любимом с детства Парке.

В Австралии на всю семью свалилось столько необычных и интересных впечатлений, что Моти удалось на некоторое время выкинуть из головы опутавший его и всю семью каскад фантасмагорий, связанных с угишотрией. Только иногда острой болью отзывались воспоминания о том, как ловко и элегантно Мезимотес оттеснил его от фактического руководства почти доведенной до логического конца темой, заткнув действительно громадной премией и отпуском, именно сейчас совершенно не нужным ни ему, ни Рути. Рути до шабатона оставалось 2 года, и ей стоило огромных трудов перенести его. Детей пришлось забрать из школы до завершения учебного года. А впрочем, может, это и к лучшему, думал про себя Моти.

Общение с родными оказалось для Моти душевным бальзамом. Приторный увалень Пительман и стреляющий косым глазом Арпадофель понемногу стирались из памяти.

Моти ничего не рассказывал родителям, справедливо полагая, что они, став настоящими австралийцами, навряд ли способны понять его проблемы. Между ним и родителями, особенно строгим, вечно погруженным в бизнес отцом, никогда не было особой душевной близости. Время и огромные расстояния, разделившие их, тем более пониманию не способствовали. Слишком давно Блохи уехали из Эрании, отошли от непростой жизни и проблем Арцены, где за это время произошли большие изменения — до такой степени, что не всегда даже эранийцы, никогда не покидавшие Арцену, были способны понять их и постичь.

Галь и Гай с самого начала окунулись в музыкальную жизнь, заинтересовавшись бытом, нравами и привычками австралийской богемы, которую они считали властителями дум и местным аналогом элитариев Эрании. На самом деле только самая крутая астралийская богема до сих пор фанатела от силонокулла. Основная же масса австралийской интеллигенции относилась к этой угасающей музыкальной моде, мягко говоря, гораздо спокойней, отдавая предпочтение прочим течениям и стилям. К сожалению, прав оказался Тимми, когда поведал ребятам, что силонокулл в передовых странах Запада мало-помалу начинает приедаться, снова уступая место традиционным течениям в музыке. Откуда приезжим провинциалам было знать, что тех, кого они приняли за крутую австралийскую богему, большинство австралийцев, в том числе и родные отца, воспринимали в качестве местных чудаков, некое более-менее безобидное отклонение от нормы.

Чтобы не очень шокировать своих австралийских родных, и боясь, что им не разрешат общаться с двоюродными братьями, сыновьями папиного младшего брата Эреза, близнецы почти прекратили свои нескончаемые рассказы про «Цедефошрию» в эранийском Парке и про своё увлечение силонокуллом, про создание ими в гимназии «Клуба юных силоноидов». Ещё они всерьёз опасались проговориться и выдать тайну фелиофона Тимми Пительмана.

Когда они похвастались, что основали в гимназии и возглавили движение силоноидов, их рассказ вызвал у насмешливого, порой до ехидства, Эреза приступ неудержимого хохота. Он был очень похож на своего старшего брата Моти, только выше ростом, да чёрные, как смоль, волосы обрамляли мягкими, как у Ширли, кудрями его мужественное, насмешливо улыбающееся лицо. У него была вторая степень по экономике и бизнесу, и он постепенно и тактично брал в свои руки управление фирмой отца, стараясь никак не задеть достоинство старого бизнесмена.

Услышав слово «силоноиды», Эрез разразился хохотом и хохотал до слёз, снова и снова умолял близнецов повторить: «Как вы сказали, дорогие мои? Синусоиды? Это как? Вот так?» — и Эрез, переглядываясь с отцом, начал двумя руками изображать идущие друг другу навстречу синусоиды, так что, в конце концов, чуть не свалился со стула. Миниатюрная, худенькая бабушка Дина, увидев, что внуки впали в ярость, но не знают, как прореагировать на дядюшкины насмешки, прикрикнула и на сына, и на мужа, сказав, что они ведут себя неприлично. Но и прекратив хохотать, дядя и дед продолжали хихикать и глаза вытирать. Эрез никак не мог успокоиться. Потом он ещё несколько раз вопрошал близнецов снова и снова: «Как-как? Вы возглавили движение синусоидов? Я правильно выговариваю? А какая амплитуда, какая частота этого движения? Вы, наверно, по физике отличники?» Мальчишки, давно исключившие школьные предметы из сферы своих интересов, страшно обиделись. Впрочем, долго сдерживаться они не могли.

Наблюдая за нравами тех, кого они определили как крутую австралийскую богему, близнецы сразу же увидели, что у парней этой богемы очень модно носить девичьи локоны и даже косы, а иногда и наводить девчоночий макияж. (Впрочем, последнее явление мальчишки поняли совершенно правильно — с этим они уже успели познакомиться дома, даже в родной гимназии.) Галь решил, что они должны кардинально изменить причёску, чтобы стать у австралийских крутых своими. Поэтому вскоре по приезде он подстригся наголо. А брату он разрешил подстричься только тогда, когда у него самого голова начала покрываться ярко-лимонными кудряшками, такими же весёлыми и задорными, как в детстве. Чтобы не очень шокировать своих австралийских бабушку и дедушку, близнецы постарались все колечки с лица убрать, оставив только несколько маленьких звенящих колечек — Галь на левом, Гай на правом ухе. Между собой они решили, что, как только вернутся домой, так снова обретут самый сногсшибательный и современный прикид. В том, что вернутся домой, они в тот момент не сомневались — у них как раз был период ностальгии по дому и друзьям.

Спустя пару-другую месяцев Галь уже щеголял в пышной белокурой косе, которую он старательно перекидывал через левое плечо. Такую причёску он увидел по телевизору в репортаже об одном ночном сборище крутых представителей сиднейской артистической богемы и решил внести свой вклад в австралийский прогресс. У Гая по плечам рассыпались шикарные белокурые локоны, которые он время от времени собирал в затейливый пышный хвост, или заплетал в две девчоночьи косички, что делало бы его похожим на озорную девчонку, если бы не мощная юношеская фигура борца-силовика. Как-то бабушка Дина, глядя на вертящихся перед зеркалом старших внуков из Арцены, мимоходом обронила: «А не подарить ли вам, внучеки дорогие, пару моих каких-нибудь юбок? Авось втиснетесь?» Дедушка Мики (или, как его тут называли — Майк) ничего не говорил, только сердито поглядывал на Моти и Рути, силясь понять, кто же из них оказался никуда не годным воспитателем сыновей, кто больше их разбаловал. В бытность в Арцене они с женой слыли либералами. Но бьющее через край своеобразие либерализма в нынешней Арцене, густо замешанное на безудержном стремлении к доведённой до карикатурности как-у-всехности, как это проявилось у старших внуков, казалось им из ряда вон выходящим.