Драконий ад

***

— Я хочу есть! — сказал я приборной панели, в надежде, что дракон наконец-то закончит поглощать энергию из радиоактивного облака.

Дисплей, на котором сквозь разводы помех слабо проглядывалась карта местности с полетным планом, подернулся рябью, и на нем появилась довольная физиономия раругга

. Дракон к несчастью запомнил иллюстрации из древней книги и решил мучить меня своей страшной мордой, усыпанной наростами и шипами.

— Ха! — сказал дракон. — Мы еще не закончили шпионить. Потерпи немного, — он исчез с экрана, на котором зажглась предупредительная надпись о захвате нас лучом радара. Тут же замигала лампочка, сигнализируя о ракетной атаке. Дракон лениво разогнал истребитель до скорости звука и, дождавшись момента, когда ракета должна была вот-вот взорваться рядом с нами, сделал горку и выдернул нас из реальности.

...Марево звездного газа. Яркий полдень галактики. Я хотел бы остаться здесь, в нирване хаоса, если бы не знал, что это смертельно опасно. Чужие светила роем кружились вокруг нашего истребителя, черные дыры раздирали обшивку на тонкие нити сверкающего металла. Сознание быстро мутнело под натиском инфралилового

света...

— Ты когда-нибудь умрешь на самом деле, — скрипучий голос в наушниках вывел меня из обморочного состояния.

Я никак не мог привыкнуть к мерцанию, хотя за последний год нам не раз приходилось проделывать этот трюк.

Какими только способами не пытались нас убить! Но до поры до времени нам везло. А может быть, мы еще не были готовы умереть и пополнить список жертв войны. Пока жив хоть один враг, нам нельзя погибнуть, сказал я, глядя в опрокинутую чашу неба. Пока жив, хоть один дракон, поправил меня раругг

, который до сих пор не мог оправиться от предательства. Я не стал его разубеждать, моего старого и мудрого дракона.

***

Преодолев несколько тысяч километров выжженной земли, мы приземлились у кромки леса, в глубине которого сохранилась избушка охотников, один из немногих приютов, обнаруженных нами за год скитаний. Сами охотники, сгорели в огне ядерного взрыва, уничтожившего находящийся неподалеку город, но тайга выстояла и, хотя была пустынна и светилась так, что счетчик Гейгера верещал, не переставая, все же давала прибежище и скрывала нас от врагов. Мне радиация была нестрашна, мой дракон хранил меня — бесценное вместилище его «я».

Но это было в недалеком прошлом. Теперь же, когда дракон слился с самолетом, я начал беспокоится, что раругг

в один прекрасный день бросит меня умирать посреди безлюдной пустыни, посыпанной пеплом и усеянной стеклянными озерами расплавленного песка. Втайне я пытался найти слова молитвы или проклятия, которые могли бы достучаться до высших сил, правящих этим хаосом на Земле. Я начал искать бога. Пусть даже мерцающего.

***

Ночная атака провалилась. Заградительный огонь был чрезвычайно плотным, а сил у нас почти не осталось. Я вдруг почувствовал страшную усталость. Голова просто раскалывалась от боли. Меня начал бить озноб, перед глазами поплыли бесформенные круги и, сбросив, как попало бомбы и, выпустив в белый свет как в копеечку ракеты, я потерял сознание.

Где-то между мирами, среди всполохов адских геенн я приходил в себя на мгновение и бессмысленно глядел на расплывающуюся панель приборов. И вновь у меня наступали спазмы и рвота от мерзости мира, который ломал и уничтожал меня.

Он не понимал, что я — это он. Что он — это я. Болезнь мира — это моя болезнь и свою болезнь я привнесу в мир, которого, быть может, уже нет, и скоро не станет меня в нем...

Где-то далеко слышалось завывание адских гончих, рев дракона отпугивал их, но они рвали на куски мое тело — тело мира. Огонь уничтожал их. Вода смывала краски с их останков, и они становились серыми и невзрачными. Земля вставала на дыбы и опрокидывала меня в омут смерти. Я тонул в горящей жиже, на поверхности которой ветер рисовал узоры ряби. Я делал это вечно, но через бесконечность ко мне приблизился смеющийся карлик, который сказал: «О! Все не так уж плохо! Один момент!..» И боль ушла. Я спросил карлика, как его зовут. Он ответил: «Время! Меня зовут Временем!» Я уточнил: «Так, значит, Время пришло?» Карлик долго хохотал, а потом посерьезнел и ответил: «Да. Время пришло...» И, замерцав, исчез.

***

Лучевая болезнь, свалившая меня так не вовремя, иссушила мою кожу и лишила волос, свалявшимся войлоком усеявших кабину самолета. За неделю я стал неотличим от жалких подобий людей — моих соотечественников. Только адская искра ненависти еще тлела во мне, связывая с миром людей. Дракон вернулся и пытался лечить истерзанное болезнью тело, но ему удавалось лишь уменьшить боль.

Я не стал ему говорить о мерцающем божестве, посетившем меня в бреду, а он, хоть и догадывался, но ни о чем не спрашивал, потому что мой рассудок, кроме кратковременных минут просветления, постоянно пребывал в сумеречном состоянии. Мы уже давно не летали. Дракон боялся, что меня может занести в расположение воинских частей противника, и тогда нас просто превратят в жалкие обломки, которые, не долетев до земли, развеются ветром над холмами и выжженным лесом. Он, со свойственным ему прагматизмом просчитал, что, так как людское население на планете сократилось в разы, ему может не хватить места в аду. Рая у раруггов

нет, поэтому придется ему прозябать в камне до скончания веков. Меня забавляла щепетильность, с которой дракон относился к судьбе. Увы, я был лишен выбора. Избрать судьбу кроме той, что была предопределена при рождении, мог только бог или человек. Ни тем, ни другим я себя не считал. Мое двойное гражданство, принадлежность к двум мирам, которое я нечаянно получил в детстве, не давали мне возможности идти другим путем, кроме того, что был указан свыше. «Или «

сниже

», — улыбнулся дракон, который был рад, что сегодня мне лучше, и пик болезни миновал.

«Если бы я не запустил воздушного змея в тот злополучный день», — сказал я. Дракон зашевелился и угрюмо проворчал, что тогда он тоже был раздосадован выбором человека для своей бесценной души. Но ад — есть ад. И приходится терпеть. Только он в недоумении, какие у меня к нему претензии?

«Если бы не пошел дождь и змей не намок и не упал на провода...» — я проверял системы самолета и думал о том, что бы случилось, если бы в день рождения, когда мне исполнилось десять лет, отец не подарил бы мне большого воздушного змея. Змей был упакован в красивую коробку, на которой китайскими иероглифами было написано изречение Конфуция. Жаль, что она потерялась, и я так и не узнал, какая мудрость заключалась в черточках китайского письма.

« Раругги

, увы, не знают китайского, хотя им очень приятно, что полтора миллиарда человек поклоняется драконам», — сказал он и продолжил медитировать, готовясь к полету.

«Теперь уже меньше, да и какая вам разница. Все равно у китайцев свои драконы», — ответил я и, закончив проверку, закрыл фонарь, который тут же запотел изнутри. «Хотя жалко их. Радиоактивные осадки и ядерная зима в Северном полушарии. Ты же сам видел последствия бомбардировок, когда мы пролетали над песками Гоби и Тибетом. Остались только маленькие поселения вдали от пятен радиации».