Одиннадцать сребреников

— Я постараюсь запомнить, Ганс, — ответила Мигнариал. Ее голос все еще был полон возбуждения. — Но мне просто трудно поверить в это! Чтобы ты и Кат.., и он! Вы с ним разговаривали! О чем, милый?

— Ну, на самом деле во второй раз мы говорили с ним потому, что он сам вызвал меня. Ему нужна была моя помощь.

— Что?!

Ганс крепко сжал ее правое плечо.

— Каждый раз, когда я говорю что-нибудь и ты издаешь эти удивленные вопли, ты подскакиваешь и толкаешь меня, ты разве этого не замечаешь? Это дерево позади меня ужасно твердое, и к тому же оно, кажется, колючее!

Мигнариал чуть склонила голову и поцеловала грудь Ганса — а точнее, его тунику. Ганс в ответ коснулся губами темени девушки.

— Как бы то ни было, в тот раз я пробрался во дворец тайком, потому что не хотел, чтобы увидели, как меня впускают внутрь. Кто бы в Низовье или в Лабиринте поверил мне после этого? В тот раз, когда я помогал принцу, я попал в большую неприятность.., снова. Но это уже другая история. В первый раз — когда я выбрался из темницы, подальше от этого здоровенного кузнеца, ставшего палачом, — в общем, тогда он подписал бумагу о полном прощении за все, что я сделал до тех пор. Я хочу сказать, Кадакитис подписал бумагу, а не кузнец-палач и не эта свинья Зэлбар. Ну, ты это знаешь — ты же видела ту бумагу с подписью принца и его печатью! Я принес ее твоей матери…

— Ой, да, я помню! Это было так много лет назад. Я тогда была еще совсем девчонкой. Ты принес ту бумагу м-маме.., потому что она умела читать, а ты хотел убедиться, что это действительно указ о помиловании. — Голос Мигнариал задрожал, но ей удалось сдержать слезы, которые были готовы вновь покатиться из глаз.

— Хм-м, — пробормотал Ганс, внезапно задумавшись над тем, научила ли Лунный Цветок свою дочь читать. Он надеялся, что научила. Если они собираются создать семью, то будет неплохо — точнее, великолепно, — если один из них будет грамотным и сможет читать.

Затем Ганс продолжил рассказ:

— Кадакитис согласился также забыть о тех вьюках, хотя доставать их мне предстояло самому. Его это не заботило — он ранканский принц, он богат, а это всего лишь деньги. К тому же он был так горд и счастлив, что совершил убийство в ту ночь. Я хочу сказать — убил человека. Первого человека в своей жизни. Именно тогда я сказал ему, что моя работа — воровство, а убивать — дело солдат, принцев и прочих подобных типов.

— Ох, Ганс! А это его не рассердило?

— Нет. Он засмеялся. Я говорил тебе. Мигни, — я не собираюсь притворяться, что мы с ним друзья, но мы с ним примерно одних лет и вроде как понравились друг другу, и ничего с этим не поделаешь. И он сам понимал это. Помнится, я подумал, что он достаточно умен, чтобы стать вором!

— Ганс! Неужели ты так ему и сказал? Ганс хмыкнул.

— Разумеется, этого я ему не сказал.

— Все это так необыкновенно, милый! — воскликнула Мигнариал и подняла голову, чтобы поцеловать его.

Некоторое время спустя Мигнариал, понизив голос, спросила Ганса, приходилось ли ему убивать.

— Да, — ответил он и почувствовал, как девушка напряглась под его рукой. Желудок самого Ганса сжался в комок. — Я не хотел этого делать. Я никогда не хотел никого убивать. Я лишь хотел, чтобы люди думали, будто я могу убивать и буду убивать. Каджет говорил мне: «Носи оружие открыто и старайся выглядеть уверенно. Люди увидят оружие, поверят тому, что видят, и тогда тебе не придется пускать это оружие в ход».

— Да, это был хороший совет, — промолвила Мигнариал. Теперь она понимала Ганса немного лучше — например, она поняла, почему он носит все эти ножи и почему по ночам он одевается в черное.., или, во всяком случае, одевался так в Санктуарии. И почему он постоянно хмурится.

— Это действительно был хороший совет, и я воспользовался им. Я никого не хотел убивать. Я не знал, могу ли я убить кого-нибудь или нет, и даже не хотел проверять. Я хотел всего лишь быть Порождением Тени — красться в темноте, карабкаться по стенам, проникать в такие места, куда никто другой не может пробраться, и выбираться оттуда так же незаметно. Мне нравилась такая работа — брать разные вещи так, чтобы никто не мог тебя схватить или даже увидеть. Как таракан. И я не собирался пускать в ход оружие.

Тут Мигнариал прервала его, задав один из тех внезапных вопросов, что всегда заставали врасплох их обоих:

— Ганс, а почему как таракан? Почему Шедоуспан, Порождение Тени, — и вдруг как таракан?

— Хм! А кто вылезает по ночам и в темноте чувствует себя лучше, чем на свету?

— Мне.., мне это не нравится.

Ответ Ганса последовал незамедлительно и был столь же искренним:

— Мне тоже.

— А тебе нравилось, что тебя называли Порождением Тени?

— Мне было все равно, — отозвался Ганс, но по его голосу Мигнариал поняла, что равнодушие это было притворным: это прозвище льстило Гансу.

Девушка улыбнулась, пряча лицо на груди Ганса. Ей вдруг показалось, будто она старше своего возлюбленного. Наверное, это ощущение знакомо каждой женщине. В мужчине всегда остается больше от мальчишки, нежели в женщине — от девочки. Мигнариал много раз слышала эти слова от своей матери.

— Бывало довольно смешно, когда кто-нибудь думал, что это часть моего имени и называл меня сразу по имени и по прозвищу — Ганс Шедоуспан. Вот глупо.

Некоторое время Мигнариал молчала, прильнув к Гансу, а затем сказала:

— И все же.., ой, да. Я помню. Ты говорил, что убил первого же бейсибца, которого увидел после того.., после того, как мама… — Голос Мигнариал дрогнул, и она умолкла. Почти минуту она собиралась с духом, в то время как Ганс обнимал ее за плечи и ерошил ее волосы подбородком.

— И ты думал, это тот бейсибец, который… Я надеюсь, что это было именно так. Ганс, а это.., а до этого?

Ганс задумчиво уставился куда-то в темноту. Он решил не говорить ей о другом бейсибце. Это было бы неразумно. Та надменная тварь, бейсибский стражник, просто встал у него на пути. Ганс попытался пройти мимо, но пучеглазый продолжал преграждать дорогу, и тогда Шедоуспан внезапно ударил его. Вместо того чтобы отступить, бейсибец, казалось, обрадовался тому, что у него появился повод убить Ганса. Этот рыбоглазый урод начал вытаскивать меч из ножен, глядя на Ганса своими немигающими зрачками и не скрывая своих намерений. Но в тот же миг метательный нож, который Ганс носил на правой руке выше локтя, вонзился бейсибцу в глаз и вошел в мозг.

Ганс вытащил свой нож и пошел дальше, на сборище в «Кабак Хитреца». Ему и в голову не приходило, что Зип и Ахдио, хозяин кабачка, будут чествовать его как героя за то, что он убил одного из чужеземных захватчиков.

Однако Ганс умолчал об этом случае и вместо этого поведал Мигнариал о первом совершенном им убийстве, случившемся несколько лет назад:

— Как-то ночью я пробирался по крышам и услышал странный шум. Я подкрался, чтобы посмотреть, что там творится. Я тогда только-только познакомился с Темпусом и не знал, что он за человек. Ну, в общем, на него набросились сразу несколько бандитов. Это было еще до того, как я узнал, что он.., что он не совсем человек, понимаешь, Мигни? Теперь я думаю, что его нельзя убить. Его раны зажили, и даже шрамов не осталось, а ведь Керд на самом деле.., много чего ему отрубил… — Ганс с трудом сглотнул, и Мигнариал теснее прижалась к нему. — А у него снова все конечности отросли.

— Ой! — По телу Мигнариал пробежала дрожь. С'данзо не верили в богов и потому выражали восторг, страх или ярость лишь краткими восклицаниями. Никто не слышал от них даже таких простых обращений к высшим силам, как привычное всем «О боги!».

— Но так или иначе, я долго не раздумывал. Я видел, что на Темпуса напали, и я бросился к нему на помощь. Я просто не мог этого не сделать. Кажется, я убил двоих, но когда все кончилось, я не смог сказать, так ли это. Там была такая свалка и неразбериха… Я просто старался орудовать как можно быстрее, чтобы помочь Темпусу. После этого мы стали большими друзьями, и он до сих пор уверяет, что в долгу у меня. Уж не знаю почему. Ну да, я спас его от Керда, и я хотел убить Керда! Но в ту ночь в переулке.., чем бы все кончилось? Я не знаю. Может быть, они изрубили бы его на куски и оставили валяться, а к утру он встал бы на ноги и спрятался бы, пока у него не отросло все снова? Понятия не имею. Никак не забуду то дельце с Кердом и то, что было потом. Когда у Темпуса заново отросли пальцы на руках и ногах и.., даже язык. — Ганс тряхнул головой. — Во имя очей Ильса, как я ненавижу колдовство!