Сент-Джордж

Скажу честно – я научился писать сочинения лишь в конце девятого класса. Правда, там ничего другого не оставалось – надо было сдавать экзамены и пришлось не просто перестать прогуливать уроки, но и вдобавок включить мозги. А что касается живописи, то в нее я начал врубаться лишь после того, как мне стукнуло двадцать. А то и позже. Но тут дело было так: примерно в 19-20 лет во время принудительной экскурсии по какому-то музею до меня вдруг дошло, что в древности картины писали потому, что фотоаппаратов не было. Точно, до сих пор помню момент, когда до меня это дошло. Это было в провинциальном музее. Там была такая выставка, что на одной стене висели картины современных художников, а напротив них – фотографии современных фотографов. Я два часа честно смотрел на фотографии, потому что в них я кое-что понимал уже тогда. Например, мне запомнился такой шедевр, снятый где-то в Париже – в блестящем черном «Мерседесе» отражался какой-то золотой дворец. Меня это поразило. «Мерседес» был совершенно новым и начищенным до блеска, с тонированными стеклами, так что реальность отражалась в нем, как в магическом черном зеркале. И в «Мерседесе» отражалось не что-нибудь, а золотой дворец. От этой фотографии так пахло деньгами и властью, что у меня тут же появилось желание повесить увеличенную копию этого шедевра на стену своей комнаты.

Но это было где-то десять лет спустя… А тогда, в школе… Короче говоря, сочинения по картинам мне давались тяжело. Описывать книги было легче. Мне не составляло труда рассказать на двух-трех страницах, что я понял из книги. Мол, такой-то сюжет, такие-то основные идеи. Типа, автор воспевает героизм мушкетеров или красоту амазонских джунглей. Все просто и ясно. Но с картинами было сложнее. Ну, я и тут обычно выкручивался. Если нас заставляли писать сочинение по картине, где был нарисован зимний лес, освещенный лучами заходящего Солнца, я начинал примерно так: «луч солнца, играющий на заснеженных ветвях деревьев, символизирует всепобеждающую силу приближающейся весны»… Ну, и так далее, и тому подобное.

Я выкрутился даже в сочинении по одному из образцов советской живописи. Как сейчас помню эту картину – она называлась «Ожидание», а нарисован был старый телефон, стоящий на подоконнике. За окном – город, покрытый пеленой летнего дождя. Трубка телефона снята и лежит рядом с аппаратом. Дождь, телефон, провода. Одиночество и ожидание чего-то такого, что, скорее всего, никогда не наступит. Конечно, в седьмом классе я не мог так красиво выражаться, но стоило мне взглянуть на эту картину – и я сразу же все понял. Наверно, потому, что в моей жизни тоже было много тоски и ожидания чудес.

Между прочим, с этой картиной «Ожидание» был и другой смешной случай. Как-то недавно я смотрел телепередачу «Что? Где? Когда?», и там знатокам задали вопрос: какой предмет бытовой техники изображен на картине «Ожидание» какого-то советского художника? Я катался по дивану, корчась в приступе запредельного хохота. Наверно, я даже соседей напугал своим ржанием. Потому что я сразу вспомнил и этот телефон, и девочку с персиками. Я уже не помню, что ответили тогда знатоки, помню лишь, что они ошиблись. И я заржал еще громче, когда из черного ящика достали знакомую мне до боли репродукцию картины «Ожидание» с телефоном на подоконнике.

М-да. Вернемся все же к девочке и персикам. Как Гордон-Альф Шамвэй столкнулся с самой трудной проблемой в своей жизни, когда попытался запихнуть автомобиль в стиральную машину, так и я оказался в таком же ступоре, когда попытался ответить на вопрос сочинения «Какие чувства у вас вызывает картина “Девочка с персиками”». Что значит – какие чувства? Ну, будь это фотография из журнала «Playboy», у меня сразу бы возникла масса чувств. Даже в седьмом классе. Или будь это та же картина «Ожидание», я бы догадался, какие чувства она может вызывать у человека, даже если бы сам я ничего не почувствовал, глядя на этот телефон. Но, глядя на «Девочку с персиками» я не только ничего не чувствовал, я даже не мог приблизительно представить себе, что вообще может почувствовать человек, глядя на этот смазанный портрет. Это все равно, что показать мне мою фотографию в паспорте и спросить – какие чувства она у меня вызывает? Да никаких, разве что желание убить фотографа. А тут… не напишешь же в сочинении, что при созерцании «Девочки с персиками» захотелось пристрелить художника! Тем более, что он уже давно умер.

Но писать что-то надо было, и я приступил к делу со всей возможной ответственностью. Вот как примерно выглядело мое сочинение: «На картине изображена девочка. Она сидит за столом. У нее черные волосы. На ней белая блузка. На столе перед девочкой лежат три персика и нож. Два персика лежат вместе, а третий – чуть в стороне. Возможно, девочка собралась позавтракать. А может, пообедать. Судя по тому, что у нее на столе лежат персики, она из богатой семьи, потому что персики в те времена были дорогие».

Да, я знаю, что вам смешно. Мне и самому смешно вспоминать это сочинение. Но тогда каждая фраза рождалась в невероятных муках. И это при том, что у меня обычно хорошо подвешен язык, да и мысли в мое сознание приходят весьма оригинальные. Но тогда мне пришлось реально туго. Я наизнанку вывернул воображение, задействовал все возможные ассоциации, но абсолютно ничего у меня не связывалось ни с девочкой, ни с персиками. Ну, разве что в то время в нашей школе слово «персик» почему-то считалось ругательством. Типа, «Филька, ты персик!» И Филька реально обижался и отвечал: «Да сами вы персики, уроды гребаные!» Ну и все в таком духе. Но в сочинении это тоже никак нельзя было использовать. Короче, я был в ситуации Вавилена Татарского, получившего заказ от Вовчика Малого на разработку русской идеи.

Короче, когда в своем сочинении я уже вычислил, под каким углом друг к другу лежат персики, описал цвет стен в комнате, расписную тарелку, висящую на стене на заднем плане и лес, видневшийся сквозь открытое окно («по цвету листьев можно заключить, что на дворе стояло либо позднее лето, либо ранняя осень»), я решил списать что-нибудь у соседей. Вывернул шею наизнанку и высмотрел в тетради соседа сзади, что-то об умиротворяющем воздействии деревенских пейзажей на неокрепшую детскую психику. Не знаю, откуда он эту мысль вытащил – то ли в свободное время читал учебник по психологии, то ли списал у соседа справа, сына школьного психолога.

В итоге мое сочинение обогатилось очередным абзацем о древних техниках релаксации и о том, что виднеющийся на заднем плане лес вызывает у меня чувство умиротворения и напоминает о деревенской жизни. Эта мысль тоже родилась в невероятных муках – я никогда не бывал в деревне, да никогда и не желал там бывать. Я городской житель, и мегаполис мне куда милее лесов, полей и отсутствия канализации.

Ну, чем завершилось это дело? Получил я за сочинение свою троечку с минусом. С тех пор ненавижу русскую живопись 19-го века и «Девочку с персиками», в особенности. И при виде опущенной «Девочки с персиками» на обложке книги Пелевина сердце мое радуется.

Что хотелось бы добавить? Сейчас я – человек с философским образованием. Могу прочесть вам лекцию о влиянии идей греческой философии на живопись эпохи Возрождения. Могу объяснить, почему в российской живописи 19-го века появилась тенденция к народничеству – с чего вдруг художники взялись рисовать крестьян и нищих. Могу кратко обрисовать социально-экономическую и культурную ситуацию того времени и, исходя из этого, объяснить происхождение той или иной картины. Но до сих пор не понимаю, зачем неизвестный мне художник нарисовал «Девочку с персиками»? Могу понять – ему хорошо заплатили за портрет чьей-то дочери. Но до сих пор не въезжаю, какие чувства должна вызывать эта картина. И какие чувства может вызывать фотография в паспорте.

Скажу честно – мне трудно было понять живопись импрессионистов и «Черный квадрат» Малевича. Но, в конце концов, мне объяснили, что импрессионисты строили свою живопись на эффекте оригинальной формы, за которой не сразу можно понять простое и ясное содержание. И даже кое-что из современной живописи стало ближе – спасибо моему философскому образованию. Но если бы меня сейчас попросили написать сочинение по «Девочке с персиками», я бы не смог ничего добавить к тому бреду, что я написал в седьмом классе. И до сих пор не врубаюсь – то ли я такой дурак, что не могу понять простой картины, то ли там действительно нечего понимать (типа богатый «новый русский» 19 века заказал художнику портрет своей дочери, чтобы понтоваться перед корешами). Но если это так – тогда какой смысл заставлять детей-семиклассников писать сочинение по этой картине? Тогда это пахнет не литературным сочинением, а докладом по экономике на тему «Развитие искусства в капиталистическом обществе». Короче, до сих пор в недоумении перед этой загадкой.