Создания Света (ЛП)

— Меня беспокоят не личинки. Хотя они очень похожи на ее работу в студенчестве.

Я посмотрела на тусклый свет.

— Какую работу? Шаула была ученой?

— Она пошла по стопам наших родителей, как и я. Она была биологом, но вместо насекомых ей нравились многоножки, особенно сияющие. Они так же светятся, — она постучала ногтем по стеклу. — Маленькие создания света.

— А мне всегда казалось, что она не одобряет науки… или мое увлечение ими.

— Она изменилась, заинтересовавшись в Пророчестве, — мама смотрела на личинок, уперев кулаки в бедра. — Забавно, у нас с ней мало общего, да? Прошлое с насекомыми, восторг от Пророчества. Только меня бросили в тюрьму, а ее слово влияет на закон.

Я указала на шкафы, пытаясь сменить тему.

— Если их не будет беспокоить твоя работа, почему ее не издать?

— Потому что дело не в том, что мы открыли, а том, где. Мы все еще не знаем всего размера системы пещер, — сказала она, взяв маленький изогнутый предмет со шкафа. — Я была лишь в пещере арахнокампы, но двое других из моей команды нанесли на карту несколько других проходов. Они длиннее, и в самом длинном они нашли воду. Затопленные коридоры, подземные озера. Они принесли это.

Она вручила мне предмет. Он был твердым, немного ребристым, изогнутая поверхность образовывала неровную чашу. Я прищурилась. Внутри чаша сияла, как светляки.

Ракушка.

Мое сердце стран дрогнуло, я подняла голову.

— Думаешь, пещеры ведут в озеро Люмен?

— Есть такая догадка, — сказала она. — Нужно больше данных, чтобы убедиться. Но ни одна ракушка не выжила бы в стерильных подземных водах или в замерзшем пруду. Им нужны питательные вещества и солнце, где-то должен быть выход. Ты понимаешь со всей этой манией насчет удержания озера Люмен под нашим флагом, почему мы не должны раскрывать это Прелату?

Я посмотрела на поблескивающую ракушку с перламутром, каким было богато озеро Люмен. Годами Прелаты говорили, что озеро было ключом к исполнению Пророчества Призма, что величие Алькоро будет воплощено управлением торговлей жемчугом, основного богатства в Восточном мире. Мама была права — другой курс, вместо длинного и утомительного, а теперь еще и охраняемого, был бы отличным шансом, какой нельзя было упускать.

Я перевела взгляд с ракушки на личинок, а потом на маму. Все начинало складываться.

— И Пророчество, — сказала я, — в пещере?

— Да, — сказала она. — И мы его найдем.

— Погоди, — сказала я. — Найдем… вы его еще не нашли?

Котелок зашипел на огне, выкипая. Она повела меня на кухню. Я прошла за ней, сжимая ракушку. Она сняла воду с огня и налила в чайник с кофе.

— Присядь, — сказала она. — Сливки или мед?

— И то, и то, пожалуйста, — я вернулась на свой стул. — Мама, ты нашла это Пророчество, да?

— Туреис нашел, — сказала она, помешивая сливки в оловянной чашке. — Один из моей команды. Только он его и видел. У него и его напарника кончились припасы, они пока не могут отправиться в путь.

— Но… он переписал его? Или сделал слепок?

Она долго выбирала, какую банку золотистого меда взять с полки, двигая склянки.

Игнорируя вопрос.

— Мама.

— Он пытался его записать, — сказала она, выбрав банку. — Но, как и многие, он не учился архаичному восточному языку. Он пытался изобразить шифр, как мог, но читать его невозможно.

Она вытащила из сумки и отдала мне истрепанную страницу из полевого журнала. Я развернула ее и увидела размазанные и неровные рисунки углем, некоторые были резкими, некоторые было сложно разобрать среди мазков. Под текстом было изображение вспышки с восемью концами, а не шестью, как в Пророчестве в Каллаисе.

Я подняла голову.

— Этот человек в твоей команде?

— Признаю, в транскрипции он плох, — сказала она, открывая банку с медом. — Но он умело исследует пещеры, как таракан готов пролезть в любую щель, в какую можно уместиться. Он исследует места, наносит интересные точки на карты для нас, — с открытой банкой меда в руке она вытащила другой сверток из плотной ткани из своей сумки. Она встряхнула его, и я испугалась, что она обольет все медом, так что забрала сверток у нее и развернула на столе. Это оказалась самая странная карта из всех, что я видела. Казалось, клубок нитей макнули в чернила и покатали по бумаге. Пути пересекались, разветвлялись и пропадали, были отмечены названиями типа Разбитый путь, Скользкая горка, Ползти на животе и Теснота. Я поежилась, ощутив невидимое давление темных стен. — Петроглифы в стороне от Молочной реки, высохшего дна ручья с отложениями кальция, — сказала она, кивнув на запись на карте. — Два дня пути от входа в пещеру. И мы их увидим сами, Джемма.

Она размешала мед в моем кофе и поставила передо мной. Запах был потрясающим после долгой холодной ночи и ужасных недель. Но я не пила сразу. Я смотрела на нечитаемое изображение, а потом на карту, скользила взглядом по пути к Пророчеству, к другим путям, что резко обрывались. Я медленно подняла взгляд на маму.

— То, что я их увижу, ничего не изменит, — сказала я. — Меня арестовали.

— Ты все еще королева.

— Потому что меня еще не лишили титула, — сказала я. — Я жду суда. Они не будут меня слушать. Они мне не поверят.

Она кашлянула и убрала яичницу со сковороды.

— Похоже, все так. Хм.

Я смотрела, как она устраивает яйцо на кукурузном хлебе, посыпает солью. Она опустила еду передо мной, и запах заманчиво потянулся к моему носу. Но я хмуро посмотрела на меня.

— Ты не хочешь, чтобы их видела я, — сказала я, понимая ее замысел. — Ты хочешь, чтобы их увидел Селено.

Она вскинула руку.

— Я этого не говорила.

— Ты хочешь, чтобы я привела Селено посмотреть на них, — сказала я.

— И это я тоже не говорила. Ешь, пока не остыло.

Я посмотрела на тарелку. Такой завтрак был, пока мы ели вместе в извилистом доме. Козий сыр таял на яйце, и тонкие кольца лука хрустели, карамелизированные. Летом мы ели яйца на авокадо, собранных с дерева. Зимой — на кукурузном хлебе или на толстом куске жареной тыквы.

Я посмотрела на нее.

— А ты?

Она села напротив меня со своей оловянной чашкой.

— Я живу на черном кофе и недовольстве. Ешь.

Я взяла вилку и проткнула яйцо, чтобы желток пропитал хлеб.

— Это невозможно.

— Что?

Я откусила кусок.

— Похитить короля.

— Не знаю, правильно ли говорить о похищении…

— Мне придется вывести его из дворца, — сказала я, жуя. — Его, самого защищенного человека в стране, а то и в Восточном мире, из дворца, где за ним постоянно следят. С ним всегда не меньше четырех стражей, а то и больше, а еще слуги и парочка придворных. Это днем, а ночью он принимает настойку мака и спит без чувств до утра. Я однажды разбила случайно глиняный горшок у камина и подожгла юбку, визжала, как сова, но он даже не дрогнул.

Мама задумчиво пила кофе.

— Ему дают мак для сна? Почему не валериану?

— Он принимал валериану, пока его тревога не стала такой, что она перестала работать, — я отмахнулась, чтобы продолжить рассуждение. — Но мне еще нужно будет пробраться в замок. Я — враг короны, а теперь и сбежавшая пленница. Во дворе нет места или двери, за которой не следят, и мое лицо внутри на шести портретах.

— Головоломка, — согласилась она, сделав еще глоток.

Вдруг ее спокойствие разозлило меня. Я отложила вилку.

— Это не головоломка. Это невозможно. Ты предлагаешь то, что нельзя выполнить.

— Я ничего не предлагала, — сказала она. — Я говорю, что есть другое Пророчество. Ты пытаешься вести с нами короля.

— Потому что меня не послушают! — сказала я. — Меня арестуют, стоит кому-то узнать меня, и мои слова ничего не изменят. Нет смысла идти, если не будет и Селено. Или тогда нужно брать с нами Шаулу.

Она скривилась, глядя на кофе.

— И слушать весь путь ее рассказы, что петроглифы — святая правда. Скажи, она все еще озвучивает свои теории, будто это слова ранних Прелатов?

«Да».