Коромысло Дьявола (СИ)

Что же касается знаменитого клинка рыцаря Рандольфо, извольте, я буду доказательно ходатайствовать за своего выдающегося неофита перед клеротами Западно-Европейской конгрегации…

Не стоит столь смиренно смущаться, друг мой. Я сказал лишь то, что имел в виду. Вы делаете поразительные успехи в овладении преподанными вам дарованиями.

Кстати, ваш дар показал нам весьма и весьма достопамятный эпизод последнего дня брата ноогностика Гая Регула Альберина. Он исполнил харизматическое пророчество и погиб той же ночью в схватке с интерзиционистами.

Скажу больше, благородный иберийский архонт Альберин одним из первых озаботился малоприятными моральными проблемами служителей раннего христианства, ратуя за безусловную церковную благопристойность и телесное целомудрие. Политкорректность, друзья мои, придумали вовсе не в нынешние беспредельно ханжеские и лицемерные времена…

Ах да, простите меня, коллеги, за стариковскую забывчивость. Отвечаю на ваш невысказанный вопрос, моя дорогая Вероника Афанасьевна. Ваше намерение в августе совершить вояж во Францию и Италию я полностью одобряю. Может статься, и я к вам, Бог даст, присоединюсь…

ГЛАВА IX

МИРСКОЕ И ДУХОВНОЕ

— 1 —

За чопорным обедом в узком семейном кругу чад и домочадцев своего босса, Филипп, неизбежно покривив душой и сожалеюще разводя руками, отказался от заграничной поездки.

"Ага. В Париж все-таки хочется, даже не по делу."

Говорить заведомую неправду ему, как всегда, не хотелось, но тут, жаль, не отмолчишься, коль скоро аноптический образ жизни харизматика обязывает политкорректно лгать во спасение и охранение эзотерического от мирского. Причем взаимообразно, конкретно по-людски и по-семейному.

Само собой, если иметь в виду взаимную двусторонность в обратной связи всего внешнего и внутреннего.

Так как босс с плохо скрытым удовлетворением воспринял непреклонный отказ домашнего учителя сопровождать его супругу в Париж. И сама мадам хозяйка, раздраженно поджав губы, была вынуждена молча согласиться с неопровержимыми доводами воспитателя сына.

"Погоди, мальчик Филька, я тебе это припомню."

Во всеуслышание она, тем не менее, не возражала. Ведь ему никак нельзя на целых две недели уехать, бросив сдачу экзаменов, если его педуниверситет подвергается дотошной президентской проверке.

Ни Боже мой! Ежели все и всяк друг друга страшатся, трепещут и опасаются инспектирующих ревизоров, выискивающих финансовые нарушения, административные огрехи и недостатки в учебно-воспитательной работе профессорско-преподавательского состава.

Вот такая официальная причина невозможности парижских каникул для студента Ирнеева почти всеми заинтересованными в своих противоположностях сторонами признавалась весомой, уважительной и политической. За исключением Вани Рульникова, огорченного непонятным отказом Фил Олегыча от парижских каникул и посещения Диснейленда.

"Сам же говорил, что экзамены для него не экзамены, а плевое дело, отдых от педагогической дурости."

По малолетству и недостатку информации Ванька не понимал: что тут почем и почему фунт лиха таки тяжелее, нежели полкило изюму. В то время как всем остальным известно: политика есть политика. Неважно, какая она там есть, — семейная или государственная.

Самому Филиппу о ежегодных летних вузовских передрягах и лиходейных президентских ревизиях с проверками пару лет назад рассказал Ирнеев-старший. Довольно убедительно. Вестимо, в государственном и политическом контексте.

По отцовской диссидентской версии, в давние советские времена молодого Гришу Лыченко крупно пробросили на вступительных экзаменах в Белгосуниверситет, влепив ему без малейшего лихоимства законные два балла за сочинение. Вполне заслуженно, если будущий глава белоросского государства наделал пропасть орфографических ошибок и сочинил не Бог весть что в экзаменационной работе по русскому языку и литературе.

С тех пор батька Лыч по-государственному смертельно ненавидит великоросскую словесность и правописание. Посему накануне приемной кампании (вовсе не в популистских целях, как думают многие, для абитуриентов, а также их родителей) он традиционно устраивает трам-тарарам в поднадзорных ему белоросских вузах, ни в чем не повинных и менее всего в его колхозной безграмотности.

К удивлению Филиппа, деревенская тема нашла за обедом свое продолжение большим сюрпризом. К величайшей радости и веселию Ваньки, отец предложил домашнему учителю и его воспитаннику в июле отправиться на месяц в сельскую местность куда-то под Хьюстон, что в североамериканском Техасе. Займутся они там не столько верховой ездой, сколько практикой английского языка на ранчо в семье некоего хьюстонского миллионера, женатого на дальней родственнице петербургских Рульниковых.

От щедрых идиллических предложений босса, оплачивающего заокеанскую поездку в деревню, никому не дано отказываться безнаказанно. Наипаче, когда они непосредственно связаны с исполнением должностных и функциональных обязанностей его подчиненными.

"Платят тебе, учителишка, чтоб учил Ваньку, так езжай в деревню, учительствуй и не выкобенивайся…"

После обеда рыцарь Филипп так и так должен был по команде связаться с прецептором Павлом. Весьма полезно и приятно, коль есть на кого переложить ответственность за принятие решения и выбор между мирским и духовным.

— …Думаю, вам стоит согласиться, мой друг. Американская практика в языковом погружении вам не повредит.

Заодно вы вступите на новую ступень в овладении даром распознавания языков. Потому как я тоже намерен частично поделиться с вами моими скромными лингвистическими дарованиями.

Сам я также смогу помочь вам совершенствоваться в английском языке. Я не исключаю того, как если бы у меня получилось составить вам компанию.

Давненько, батюшка мой, я не был в Североамериканских штатах. Льщу себя надеждой, рыцарь Филипп, у вас нет возражений против моего скучного стариковского общества?

— Как вы могли такое подумать, Пал Семеныч? Вы одарили меня огромной честью учиться у вас, прецептор Павел!

— Вы лишь в начале долгого и тернистого пути, рыцарь. Пребудет он в веселии и в ярости, далеко не всегда в радости, скорее, в глубокой печали, умножающей наши скорбные познания о нечаянно преподанных нам дарах духовных и мирских…

Прецептор Павел сделал паузу, словно бы в нерешительности, затем твердо произнес:

— Дабы не отставать от арматора Вероники, у меня тоже есть для вас нарочитый подарок. Прошу к восьми пополудни посетить то пивное заведение на верхней набережной. Надеюсь, помните, Филипп Олегович, где оно располагается?

— Обижаете, Пал Семеныч! Пиво там отменное. Хотя раньше, когда я там бывал, оно не было столь великолепным.

— Вот как? Ну, я им хвоста и накручу, неумехам! Позвольте спросить, когда же сей неловкий пассаж имел место?

— В позапрошлом году, весной, да-да, в апреле…

— М-м… Тогда все в порядке, мой друг. Я токмо летось начал протежировать тамошних пивоваров. Итак, к восьми я жду вас там, рыцарь Филипп.

— К вашим услугам, прецептор Павел.

Филипп был бы рад услужить наставнику не только пунктуальностью. Он дал себе торжественное обещание, коль скоро такое случится и в его асилуме появится какой-нибудь артефакт навроде титановой зажигалки, то непременно его вручит глубокоуважаемому Павлу Семеновичу.

И в мыслях рыцарь Филипп теперь не имел обращаться к учителю как-то иначе, чем по имени отчеству. Никого ранее он так не уважал.

"Павел сын Семенов не хухры-мухры, а столбовой дворянин. Ума палата. Надо расстараться с подарком для него.

Повезло же мне с прецептором и арматором. Я им ничего, а они мне все."

То, что его подарок Нике нельзя сравнить с ее ответным дарением, Филипп понял, едва загрузив техническое описание своего нового автомобиля, индивидуально доведенного до ума как эктометрически, но больше в эзотерическом плане.