Научи меня летать

— Готов? — осведомился паук.

— Юный герой, — вдруг спросил Келеф, улыбчиво прищурившись, — а ты на чём будешь играть?

Синкопа взмахнул лапами, и Хин сразу понял: отвечать уже не нужно — Сил'ан узнал музыку, обнял себя руками; оранжевый взгляд стал отрешённым и растерянным, но зрачки расширились, словно от боли или страха. Отступать было поздно, и юноша отбросил сомнения, сосредоточился только на том, чтобы голос [31] прозвучал успокаивающе, ласково, тепло. Он не понимал, чего ждать, но был готов и утешать, и шутить, и улыбаться, и слушать признания.

Едва замерли струны, Хин с надеждой посмотрел на уана.

— Значит, бас? — холодно спросил тот.

Стремительно подплыл к скрижалям, отыскал среди них одну, звеня металлом, и передал её лятхам.

— Я думал, вы споёте дуэтом, — удивился Синкопа, взглянув на ноты.

Келеф метнул в его сторону гневный и, к удивлению юного Одезри, обвиняющий взгляд. Паук счёл за благо молча взмахнуть лапами.

Лятхи заиграли вступление. Сил'ан встал к ним спиной, он смотрел прямо на Хина и сквозь него, словно был один и видел неведомые дали за танцем свечей. Юноше хотелось прикоснуться к тёплому свету встревоженных глаз, узнать то же, что открывалось им. Непроизвольно, он сделал шаг вперёд, и тогда, останавливая его, отталкивая, с небывалым напором грозы, разрывающей преграду меж землёй и небесами, зазвучали слова [32] на глухом, несомненно человечьем языке. «Нет огня?» — Хин даже не смог удивиться. Если бы руки Сил'ан сомкнулись на его горле — он и тогда стоял бы недвижно и лишь тянулся вслед за каждым звуком, оглушённый силой чувственного порыва.

Треск свечей показался пронзительно резким, голоса стражников за окном — словно из другого мира. Лятхи замерли, боясь шевелиться. Келеф всё смотрел на Хина и тяжело дышал. Потом, опомнившись, прижал руку к губам и быстро выплыл из залы.

— Синкопа, — многозначительно позвал Хин, оборачиваясь к пауку.

Тот подобрал лапы, приготовившись к выволочке, но продолжить юноша не успел — лятхи, очнувшись от наваждения, подвижной пушисто-чешуйчатой массой облепили подставку, на которой сидел паук, и радостно зашумели, затараторили, перебивая друг друга:

— Ты слышал?!

— Раньше он так никогда!

— Молодец! И как ты всё придумал?

Хин с трудом протиснулся между довольными тварями.

— Подождите немного, — попросил он. — Синкопа, один вопрос, но я жду честного ответа. Ты знал, что мне нужно петь, или только предполагал?

Лятхи озадаченно перевели взгляды с человека на своего собрата.

— Кхм, второе, — признался тот. — Но ведь всё прошло не так уж плохо? — под возмущённым взглядом юноши, он шаркнул мохнатой лапой, и чешуйчатые злодеи тотчас попытались за ним повторить. — Тогда разыщи его и объясни на словах, чего мы хотели.

Хин нахмурился:

— Помнится, с разговора я и хотел начать. А сейчас его лучше оставить в покое.

— Нет, — уверенно возразил паук. — Поверь, — добавил он, видя сомнение в глазах человека, — это один из немногих фактов, которые я знаю о Сил'ан. Их нельзя оставлять в покое.

В комнате уана никто не отозвался, зато дверь кабинета отворилась в ответ на стук. Юноша удивлённо заглянул внутрь, не переступая порога.

— Хин, сколько можно меня отвлекать? — поинтересовался Келеф, не поднимая взгляда от каких-то диковинных чёрных рисунков на листах пергамента.

Юный Одезри вошёл, закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

— Чувствую себя дураком, — признался он.

— Почему?

Юноша невольно усмехнулся:

— Сам посуди — что бы я ни делал, всё выходит глупо и неудачно. То же «похищение» — неловко вспоминать.

Келеф искоса взглянул на него:

— И чего ты от меня хочешь?

Хин встряхнул головой:

— Перестань так со мной разговаривать! — раздражённо потребовал он.

Дитя Океана и Лун улыбчиво прищурилось:

— Замечательно, — сообщило оно. — Убирайся.

Юноша выставил перед собой ладони, будто защищаясь:

— Подожди, я не думал приказывать. (Келеф отложил чертежи, поднялся с пола и с угрожающим видом поплыл к нему.) Боги! Мне показалось, ты страдаешь. Глупо, знаю, но я хотел…

Сил'ан остановился, не сводя с человека пристального взгляда. Хин вздохнул и, переборов жгучее чувства стыда, признался:

— Я хотел утешить.

Келеф всё так же молча смотрел на него, юноша внутренне подобрался, готовясь к чему-то ужасному, и не сразу узнал серебристые звуки — уан смеялся, сначала тихо, потом откинул голову, и смех перешёл в безудержный хохот.

Юный Одезри нахмурился, он никогда ещё не видел, чтобы правитель так веселился. Тот отплыл в сторону и сполз по стене, закрыв лицо рукой.

— Значит, я не только дурак, но и посмешище, — сказал Хин сам себе.

Оранжевые глаза улыбались, Келеф покачал головой:

— Теперь я понимаю: это в самом деле ты, юный герой. Но, воистину… — он не закончил фразу и тихо хихикнул.

— Что смешного-то? — хмуро поинтересовался юноша.

— Такое взрослое признание!

Хин присел на корточки:

— Но я и есть взрослый, — серьёзно сказал он. — Правда. Для человека — уже вполне.

Келеф уставился на него как на опасную диковинку.

— Через шесть лет мне будет столько же, сколько было моей матери, когда ты впервые её увидел, — продолжил юноша. — А в моём возрасте она приехала сюда. Я не шучу.

— Хм, — был невразумительный ответ.

— Тебе это не нравится?

Сил'ан неуютно повёл плечами:

— Ты не можешь быть взрослым, — сказал он, наконец.

Хин вздохнул:

— Почему? (Уан молчал.) Тогда давай так: хочешь считать меня ребёнком? Я не против, только не обращайся как с незнакомцем.

Келеф прищурился, о чём-то напряжённо размышляя. Юноша напрасно ждал, что он заговорит, и, в конце концов, сам нарушил тишину:

— Извини за пение. Мне следовало лучше расспросить Синкопу, прежде чем соглашаться.

Уан тепло усмехнулся:

— Такой же, как все люди, — он помолчал, потом прямо взглянул на Хина. — Я всегда хотел петь басом.

Юноша удивлённо поднял брови:

— Зачем?

В оранжевых глазах появилась грусть:

— Необъяснимо. Тенор кажется мне слабым и жалким. Бас — совсем другое дело, это сила и уверенность, голос Океана. Он ведёт, а тенор в дуэтах вынужден виться вокруг него. Ты не можешь, не должен быть сильнее меня.

— Но дуэт — не сражение.

— Для людей, — заметил Сил'ан и, отвернувшись, снова уткнулся в листы пергамента.

Хин скрыл улыбку ладонью:

— Значит, ты не хочешь со мной петь, потому что завидуешь?

— Нет, — холодно ответил Келеф. — Я открою сокровенное, а ты что дашь мне взамен? Ничего, лишь насытишь свой праздный интерес. И не настаивай — ты ведь даже не понимаешь, о чём просишь.

Все собравшиеся под сенью гибких молодых деревьев с нежными восковыми синими листьями, белёсыми и опушёнными тонкими волосками с изнанки, зачем-то произнесли один за другим: «Клянусь Лунами».

— Тебе не нужно, — остановил уан юношу.

— Что он тут делает? — тотчас осведомился Орур, скрестив руки на груди. Их загорелая тёмная кожа и напряжённые мускулы под ней эффектно сочетались с белизной одежды, изнеженным изяществом плиссировок.

— Молчит и слушает, — ответил Келеф, а Хин перевёл. — Он мой наследник и ваш будущий повелитель.

Летни переглянулись, различные, и всё же удивительно похожие между собой — златовласые, смуглокожие, с подозрительным и высокомерным взглядом зелёных, ярких как солнечный свет, глаз.

— Итак, чего я не знаю? — поинтересовался уан, расстилая карту на траве.

Люди присели на корточки рядом. Хин, переборов нерешительность, попросил их потесниться и тоже устроился перед большой разрисованной шкурой, про себя удивляясь, отчего уан не пользуется магической картой, о которой так много рассказывали сыновья Танаты.

— Не знаю, но догадываюсь, — тем временем говорил Келеф, а юноша повторял на общем языке, — что введение подати, — отметив недоумённые взгляды нескольких летней, Хин исправился, — сбор части шкур воинов не обрадовал. Многие, до того молчавшие, снова завели разговор о том, что правители лишь обирают народ, и ведь это только начало — жди больших бед. Сколько старейшин так думают?