Владычица Хан-Гилена

Внезапно песня оборвалась. Ладони Мирейна медленно соединились. Изгнанница повторяла его движения. Когда она свела руки, круг вспыхнул. Белое пламя и черный огонь взметнулись к небу и одновременно померкли. Но осталось легкое мерцание — стена силы, а за ней — пустота. И пока один из них не будет повержен, никто не сможет проникнуть внутрь, будь то человек или маг, бог или демон. Они были совершенно одни.

Элиан покачнулась на своем холодном сиденье. Она тоже была одинока, оторвана от всего мира, измучена.

В ее распоряжении остались лишь глаза. И сила, которой было запрещено проникать за черту, но которая могла видеть то, что делается внутри круга.

Сначала видно было очень мало. Двое стояли без движения и смотрели друг на друга. Хотя сквозь стену не могли проникнуть ни разум, ни сила, в пустоте дул слабый ветерок. Он развевал их длинные туники, спутывал волосы Изгнанницы, швырял кудри Мирейна ему в лицо. Мирейн отбросил назад тяжелую массу волос, но без особого успеха; сделал это еще раз и наконец прекратил бесполезную борьбу.

Изгнанница подняла руки. Завиток тьмы распрямился, на ощупь потянулся к свету. Взметнулся сноп искр. Тьма отпрянула назад. Мирейн стоял без движения. Его лицо было закрыто спутанной гривой волос. Ветер крепчал, его игривые пальцы коснулись турники Мирейна, стремясь сорвать ее, закрутить вокруг тела, стягивая его все туже и туже.

Быстрыми руками Мирейн убрал неукротимые кудри со своего спокойного лица и завязал их узлом на затылке.

Налетел порыв ветра. Туника опять свободно ниспадала. Узел же, казавшийся таким непрочным, остался нетронутым.

Застывшие губы Элиан дрогнули, пытаясь улыбнуться. Кажется, первый круг борьбы остался за Мирейном.

Он не спешил закрепить преимущество. Отказавшись от жестокой неподвижности, он начал слегка перемещаться по своей половинке круга, ступая с кошачьей грацией. Вокруг себя, в сторону, назад, шаг, и еще шаг; и еще шаг с изяществом танцора.

Каждый его шаг рождал слабое сияние на поверхности камня ночи, и спутанные мотки бледного огня окружали ноги Изгнанницы, оплетали ее, соединялись, смыкались.

Ее скрюченные пальцы взметнулись, разрывая эту паутину.

Мирейн расхохотался и стремительно крутанулся, как танцующий дьявол, — точеное темное тело в кругу бледной кожи. Разорванная паутина облепила тощее тело Изгнанницы, сначала колени, потом бедра, грудь.

Она тряхнула головой. Мирейн закружился все быстрее и быстрее. Паутина расползалась и превращалась в лохмотья. Черная неясная масса с глухим шумом клубилась в глубине бледного размытого пятна.

С резким щелканьем, похожим на удар хлыста, Мирейн замер. Глаза его горели. Волосы снова оказались распущенными, как у истинного колдуна, туника превратилась в лохмотья. Он тяжело дышал. И тем не менее улыбался.

Паутина растаяла в ночной темноте. Изгнанница едва заметно наклонила голову.

— Да, в азах искусства ты преуспел, — признала она. — Ну что, и дальше будем играть? Или наконец начнем бой?

Мирейн нанес удар светом, пламенем и своим мягким голосом. Безымянная ответила волной мрака и стеной леденящей тишины. Против его молниеносного огненного меча она возвела щит ночи; против полотна его тихой мелодии выступила неподвижность, поглощавшая любой звук. Восходящая заря осветила его половину круга, но на другой половине царила глубокая ночь.

И впервые Элиан не поверила своим глазам. Половина Мирейна оказалась меньше. Нет, просто он передвинулся; глаза Элиан устали, усиливавшийся дневной свет обманывал ее, делая тусклым мерцание камня ночи.

Мирейн стоял так, как стоял в самом начале битвы, и линия мрака подползала к нему. Он качнулся, пропел три строчки из древнего песнопения. Тьма остановилась.

Руки Элиан сжались, дыхание застряло в горле. Темнота в круге отступила на локоть. Но лицо Мирейна блестело от пота, глаза были зажмурены, а тело напряглось. Вся его сила была направлена на то, чтобы удержать мрак на той же линии.

Однако темнота снова стала продвигаться вперед, медленно и непреклонно. Мирейн задрожал от страшного напряжения. Его противница застыла, словно каменное изваяние, с лицом, лишенным всякого выражения, кроме разве что тонких побелевших губ.

Черная линия, ведомая ее силой, подползла к ногам Мирейна. Он постепенно отступал. Шаг за шагом камень рассвета тускнел и темнел. Граница тьмы начала изгибаться. Перед Мирейном и по его бокам, на расстоянии вытянутой руки, свет еще держался. Но все остальное досталось ночи. Его спина коснулась колонны. Дальше пути не было: его не пускал невидимый щит. Все вокруг, кроме камня под его ногами, было погружено во мрак. Мирейн медленно опустился на одно колено, склонился, будто на плечи его легло тяжелое бремя. Свет вокруг него потерял свою яркость, он лишь слабо мерцал, становясь все бледнее, словно зимний туман.

Противница неторопливо подошла к Мирейну и остановилась над ним, устремив на него слепые глаза. Она победила, и она знала об этом. Дыхание с трудом вырывалось из груди Мирейна. Она подняла руку, взмахнула, и он беспомощно упал на землю.

А она повернулась к нему спиной. Она смотрела в другую сторону. Границы круга дрогнули и сжались. Около ног Элиан появилось маленькое пушистое создание из семейства кошачьих, которое завывало, исполняя свою гнусавую песню. В ней крылась сила Изгнанницы.

Элиан схватила кошку. Животное не сопротивлялось, словно ему было приятно оказаться у нее на руках. Элиан почувствовала его теплоту, силу и гибкость. Существо свернулось во впадинке у нее на плече. А она, отчаянно желавшая отпрыгнуть, поставить свою защиту и разлучить ведьму и ее спутника, не могла пошевелить ни единым мускулом тела. Кровь в шрамах на ее щеке запульсировала. Кошка перестала петь и принялась мурлыкать.

— Да, — сказала Изгнанница, — она тебя знает, моя быстрая, моя танцующая в травах. Мы родня, мы сестры в нашей силе.

Элиан почувствовала мучительную дрожь — глубокую, пульсирующую, черно-красную волну сопротивления. Ее охватил ужас, потому что она призвала всю свою волю, чтобы не признать этой правды.

Изгнанница махнула рукой назад без презрения и даже с некоторым уважением.

— Он был сильным, как и приличествует наследнику такого отца. Но у него не было моей силы. Он не имеет и частицы мрака. Он, который был рожден в обжигающий полдень, отрицает ночь и все, что в ней скрывается. А теперь смотри. Видишь? Подумай, что он сделал бы с миром.

Солнечный свет. Зелень. Водопады, и белые города, и поля с богатым урожаем.

Солнечный свет. Без ночей. Без благословенной ночной прохлады, без сияния звезд. Зелень увяла, поблекла, сгорела. Вода превратилась в пыль. Белые стены отражают ослепительное великолепие солнца, и повсюду разлилось зловоние падали. Белые обнаженные кости лежат под яростными пламенными стрелами, а сам край обнищал, обгорел, оказался разорен этими безжалостными лучами.

А через истощенные поля идут армии. По дороге они поют гимн Солнцу и раздают проклятия Тьме. В этой разрухе они видят красоту. Где-то в этих просторах движется неясный силуэт: человеческая фигура, худая, обожженная, шатается, протягивая руки в мольбе. Армия налетает на нее. Она пронзительно кричит, но вопль этот резко обрывается. Армия ушла. Пыль потемнела, увлажнившись от крови; но в единый миг солнце выпивает последние ее капли.

— Нет, — сказала Элиан, до самой глубины пораженная вспышкой страдания. Справившись с собой, она повторила: — Нет.

— Конечно, нет, — согласилась Изгнанница. — Он видел свет и белый город. Но он не понимал цены этого.

— Но только не наш ребенок. Не… — Ваш ребенок? — изумилась женщина. — Мы не забираем жизни тех, кто еще не родился. Это дело богов или людей, которые воображают себя богами. А цена твоего короля вполне земная. Это цена пламени, цена нарушения равновесия.

Боль медленно отхлынула. Элиан заставила себя подняться. Спутник Изгнанницы даже не переменил позы. Он был сильным, но почти невесомым. В этом маленьком теле таилось смертельное могущество. Элиан не могла заставить свои руки сбросить животное. Ее ладони невольно легли на живот.