Дракон и Король Подземья

Джим и Энджи подошли к Джону Чендосу. Джим обернулся. Толпа разошлась. Даже самые нерасторопные слуги спешили убраться с хозяйских глаз.

– Все уладили? – спросил Чендос, войдя вместе с Анджелой и Джимом в Большой зал.

– Думаю, да, – ответил Джим.

– Ваши слуги прекрасно знают свои обязанности, – сказал сэр Джон. – Достаточно одного вашего слова, и ваши распоряжения незамедлительно выполняются. Лишь одна женщина позволила задать вопрос леди Анджеле.

– Весьма любезно с твоей стороны похвалить наших слуг, – ответил Джим. – Надеюсь, ты не разочаруешься в них, когда они станут прислуживать за столом. Кстати, почему бы вам с леди Анджелой не приступить к трапезе. Ты проголодался с дороги. А я хочу снять мантию. Поднимусь наверх, переоденусь и присоединюсь к вам.

Посчитав согласие Джона Чендоса и Энджи само собой разумеющимся, Джим направился в спальню. Внезапно по его спине пробежали мурашки. Какого черта он нацепил на себя эту мантию, раз не имеет права носить ее? Чем скорее он снимет ее, тем лучше. Джим вышел на лестницу и, вздохнув, принялся преодолевать крутые ступеньки. Мало-помалу настроение у него портилось. Трюк, который он проделал со слугами, стал казаться ему не только бессмысленным, но и пагубным. Рано или поздно они поймут, что он просто-напросто одурачил их, и станут относиться к нему с еще большим пренебрежением. Тайное сплошь и рядом становится явным. А для Анджелы он и вовсе не представляет загадки. Вернее всего, она сразу поняла, что он ломает комедию, и только сделала вид, что поверила в ту угрозу, которой он стращал слуг. Не окажется удивительным, что его раскусил и Джон Чендос. Возможно, рыцарь не раз усмехнулся, следя за разыгрывающейся во дворе сценой, а, запечатлев ее в памяти, как-нибудь припомнит в удобном для себя случае.

Обуреваемый невеселыми мыслями, Джим вошел в спальню. Он снял мантию, аккуратно положил ее на кровать, затем встал посреди комнаты и, возвысив голос, выпалил в пустоту:

– Каролинус!

Ответа не последовало.

– Кинетете!

Ни звука в ответ.

Джим немного помедлил и снова возвысил голос:

– Кинетете, возможно, ты слышишь меня. Передай Каролинусу, что я надел красную мантию, не подумав, повинуясь мимолетному побуждению. Я хотел приструнить слуг, только и всего. Я уже снял мантию и не надену ее до тех пор, пока не заслужу права носить ее. Если я кому-то причинил зло, то я один виноват в этом.

Тишина. Никакого ответа.

Джим потоптался на месте, снова вздохнул и вышел из комнаты.

Внезапно новая мысль мелькнула в его замутившейся голове: Анджела не преминет спросить, не заходил ли он к Мэй и как она себя чувствует.

Спустившись на первый этаж, Джим пошел вдоль изогнутой стены башни, машинально посматривая на двери выходивших в коридор комнат. Джиму казалось, что его оставили силы. Он чувствовал ту же опустошенность, которая снедала его после злополучного сражения в Камберленде. Каждый шаг давался ему с великим трудом, словно он шел не к Мэй, а к постели раненого им Брайена.

По телу Джима прополз колючий озноб. Разве он рыцарь? А какой из него маг? Он чужой в этом мире. И Энджи, как бы ей ни хотелось обратного, тоже чужая…

Внезапно Джиму попалась на глаза полуоткрытая, осевшая на разболтавшихся петлях дверь. Он заглянул в комнату. На широкой кровати, устремив глаза в потолок, лежала Мэй Хизер. Джим постоял в нерешительности несколько секунд, а потом, овладев собой, открыл настежь дверь и вошел.

– Мэй! – позвал он.

– Милорд! – подала голос Мэй Хизер, пытаясь выбраться из постели.

– Лежи, лежи, – приблизившись к кровати, проговорил Джим. – Я заглянул к тебе на минутку. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, милорд. Действительно, хорошо. На этой большой кровати я чувствую себя настоящей принцессой.

– Вот и лежи здесь, пока не поправишься.

– Мне надо в буфетную, милорд, помогать миссис Плайсет. Я на самом деле хорошо себя чувствую.

Хотя Мэй и помыли, вид у девочки был довольно жалким: все лицо покрывали синяки и царапины.

Джим участливо посмотрел на нее, хотя хорошо знал, что окружающие его люди воспринимали сочувствие как насмешку над своей слабостью. Недаром Кинетете остановила Энджи, когда та попыталась посочувствовать Камберленду. И все же Джим не мог уйти, не утешив Мэй. Он взял стул и сел рядом с девочкой.

– Скажи, Мэй, – начал он, – почему вы с Томом так часто деретесь?

– Мы деремся с ним не чаще других. Дерутся все.

– А отчего за вашей дракой каждый раз наблюдают слуги и стражники?

– Не знаю, милорд. Может быть, потому, что мы деремся с ним во дворе, рядом с кухней.

Джим понял, что большего от Мэй не добиться. Внезапно он вспомнил подслушанный разговор между Николасом и Бартоломью. Только сейчас его осенило, что солдаты делали ставки на исход драки между Томом и Мэй и обсуждали свои шансы на выигрыш. Да разве Мэй признается, что на них с Томом ставили?

На всякий случай Джим поинтересовался:

– Может быть, среди слуг или стражников есть такие, кто заинтересован в исходе ваших драк с Томом?

Мэй побледнела. На нее было жалко смотреть.

– Поговорим об этом как-нибудь в другой раз, – покладисто сказал Джим, подымаясь со стула. – А сейчас постарайся уснуть.

– Милорд, я хочу кое о чем рассказать тебе! – выпалила неожиданно девочка.

Джим удивленно взглянул на нее и снова опустился на стул.

Мэй отвела глаза в сторону и приступила к рассказу:

– Ты должен знать, милорд! И миледи тоже! Мы с Томом с раннего детства были как близнецы: одного возраста, одного роста, одной внешности. Мы враз попали сюда на работу и были рады, что станем жить под одной крышей.

Мэй замолчала и взглянула на Джима сияющими глазами.

– Я понятно рассказываю, милорд?

– Вполне, – одобрительным тоном ответил Джим. Мэй опять отвела глаза в сторону.

– Но потом вышло так, что я стала перегонять Тома в росте. – Мэй взглянула на Джима. – Ты же знаешь, милорд, как это бывает с девочками?

Джим кивнул.

– Поначалу мы дрались с Томом на равных, – продолжила Мэй, – а потом, когда я стала сильней и выше его, победа всякий раз доставалась мне. Я попросила Тома не задираться, а он все лез и лез на рожон, стараясь доказать свою силу, да все понапрасну. На Тома стали косо посматривать.

– Ты хочешь сказать, что слуги стали над ним посмеиваться?

– Хуже того, милорд. Его стали дразнить. А один стражник бросил Тому в лицо, что ему ни в жизнь не стать настоящим мужчиной, а когда Том предложил этому типу подраться, тот ответил, что не станет марать руки о парня, которому не по силам побить девчонку.

Мэй судорожно вздохнула, на мгновение замолчала, а затем, взглянув Джиму в глаза, твердо произнесла:

– Мы с Томом собираемся пожениться, милорд. Ему не найти лучшей жены, а мне – лучшего мужа.

– И поэтому ты сегодня позволила Тому победить тебя?

Мэй стремительно села в постели и, сверкнув глазами, воскликнула:

– Я не поддалась! Я никому не уступаю, милорд! Даже Тому.

– Извини, Мэй, я не хотел обидеть тебя, – промямлил Джим.

– Том победил честно! – добавила девчонка, дрожа от волнения.

– Я верю тебе. Ляг.

Мэй опустила голову на подушку.

– Том победил честно, – тихо повторила она. – Он стал настоящим мужчиной и теперь надает любому, кто вздумает потешаться над ним. Мы поженимся, когда поспеет урожай яблок.

Джим взглянул на девочку со смешанным чувством жалости и уважения. По существу, Мэй и Том были еще детьми. Однако время диктовало им вступить во взрослую жизнь, и они не страшились ее.

Джим встал со стула и потянулся рукой к кожаному кошельку, висевшему у него на поясе. Он вынул оттуда монету и протянул ее девочке со словами:

– Тебе на свадьбу.

Мэй машинально взяла монету и во все глаза уставилась на кружок.

– Целый золотой леопард, милорд? – удивилась она.

Леопард равнялся трем шиллингам, а одного шиллинга хватало рыцарю, чтобы вместе с оруженосцем снарядиться в поход. Но хотя Мэй и правильно оценила достоинство подаренной ей монеты, Джим готов был поклясться, что она впервые держит деньги в руках. Мэй осторожно сжимала монету пальцами, словно боясь, что та рассыплется в прах, если нажать на нее сильнее.