Илья Муромец.

— Вот он, богатырь мой, — с бесконечной нежностью сказала женщина. — Здравствуй, Илья Иванович.

— Здравствуй, Настасья Микулишна, — ответил Илья и троекратно расцеловался с хозяйкой терема. — Как Добрыня?

— Все спит, — вздохнула та, — а как проснется... Все о тебе спрашивает, об Алеше, о князе, о братьях...

Она утерла глаза передником.

— Не помнит уж ничего.

— Илья...

Голос старика был слабым, и Муромец опустился на одно колено, взял руки брата в свои. Добрыня открыл глаза, и вдруг в них мелькнул прежний разум.

— Здравствуй, брат, — звучно, как встарь, сказал Змееборец. — Ты как, решился?

— Решился, — улыбнулся Илья, пожимая легонько сухие ладони.

— Бог в помощь, — степенно кивнул Никитич. — Дело великое, я вот, видишь, не собрался. Молись за нас, Илюшенька, и за живых, и за покойных.

Муромец кивнул.

— А ты, Бурушко, что делать будешь? — поднял голову Добрыня.

Конь шагнул вперед и осторожно ткнулся мордой в плечо старого богатыря.

— Буду воду возить, Добрыня Никитич, а по вечерам Илья мне почитает, отец-настоятель сказал, что можно.

— Вот и хорошо, — по-детски улыбнулся Добрыня, уронил голову на грудь и тихонько засопел.

— Уснул, — прошептала Настасья. — Ну, Илья Иванович, пойдем в дом, поешь с дороги.

— Нет, Настасьюшка, — покачал головой Илья, — мне пора. Я лишь с вами зашел попрощаться. Где Никитушка-то?

— В Царьград с посольством пошел, — гордо сказала Настасья.

— Весь в отца, — усмехнулся Илья. — А Сбыслав, а Улеб-меньшой?

— В Червенских городах воюют, — вздохнула Микулишна.

— Как вернутся — накажи им меня навестить, — сказал, поднимаясь, Илья.

Он снова расцеловался с Настасьей и, не оглядываясь, пошел со двора.

Из города богатырь ехал споро — здесь ему делать было больше нечего, в воротах попрощался с Чурилой и повернул на юг, мимо Кловского урочища. Перекрестился на Сигурдову могилу, спешился у каменного креста над богатырским упокоем. Вот уже засверкали на солнце золотые купола, и перед Ильей встали ворота Печерского монастыря. Из калитки вышел могучий дородный муж в монашеской скуфье и встал, сложив руки на животе. Илья слез с коня, подошел к монаху и низко поклонился.

— Здравствуй, отец Кирилл.

— То раньше было, — покачал головой старый новгородец. — Ныне я брат Феофан. Иди, отец-настоятель тебя ждет, а Бурушку я сам расседлаю.

Илья, перекрестившись, вошел за ворота, чувствуя, что тревоги остаются позади. Два молодых монаха, работавших во дворе, отложили топоры, поклонились и вернулись к работе.

— Вот я и дома. — вздохнул Илья.