Песня зверя

Внизу, подо мной, блеснул алый огонь, и едва я прокричала четвертое заклинание, как из хижины вышел Всадник. Власть Всадника преумножила и направила ненависть кая. Зверь снова рванулся вперед, голова раскачивалась, выискивая, вслушиваясь, все ближе, ближе… Глаза у меня защипало от едкого дыма. Ох, как близко… Я отшатнулась и побежала вдоль обрыва, пытаясь найти укрытие, упала на землю, когда прямо над головой просвистело крыло. Зловонный ветер не дал мне подняться, я кашляла и задыхалась. Неистовая злоба полыхнула в алых глазах, когда я с трудом выдавила пятое заклинание. Я лежала навзничь, и меня прижимала к земле тяжесть ненависти чудовищного зверя.

– Лара! Что происходит? Ты сошла с ума?! – раздался надо мной знакомый голос. Голос моего брата.

– Уберите ее отсюда!

– Мы же тут все из-за нее изжаримся!

– О Джодар! Измена! У нее кровавик!

– Убейте ее поскорее, и дело с концом! Груэсин, давай сюда!

– Отпусти его, Лара! – закричал Седрик. – Груэсин справится с каем, только отпусти его!

Слева ко мне бежали четверо во всаднических доспехах. Пятый, Всадник из хижины внизу, взбирался по откосу справа.

Я взмахнула хлыстом – направо, налево, – и чтобы отогнать Седрика и его присных, и чтобы отпугнуть нависшую надо мной тварь. Я выкрикнула шестое заклинание, и дракон отшатнулся, выпустив в небо струю пламени – белого пламени, едва тронутого оранжевым. Падая, я потеряла шлем, и лицо мне опалило жаром.

В мои доспехи вцепилось множество рук, и я принялась отбиваться кинжалом, пытаясь договорить последние строчки. Никогда не доводилось мне слышать этих слов.

– Бери этого детеныша, это дитя ветра и огня. Подними ему крылья дыханием своим и мощью. Будь ему третьим крылом, покуда не покорит он горних просторов. Этот птенец – он твой и не твой. Он живет по твоей милости и умрет по твоему приказу. Его служение всегда будет тебе в радость. При свете солнца будете вы парить, став единым целым; в холодных лучах луны вместе вкусите ночь. Неделимо. Неизменно. Навеки.

Всадники потащили меня по камням вверх по склону – прочь от беснующегося кая. Кинжал выпал у меня из рук. Хлыст застрял в трещине. Вокруг мелькали пять хлыстов и сверкали не меньше двух кровавиков, стремясь усмирить обезумевшего зверя. Но когда ярящийся кай вытянул шею, подняв голову высоко над нами, и испустил струю слепящего белого пламени, мне удалось высвободить левую ногу, и едва я приготовилась кого-нибудь пнуть, как меня уронили на горячую твердую землю. Всадники в смятении показывали на темную фигурку, сползающую по скалам справа от нас. Я принялась брыкаться и кричать, дотянулась до второго ножа за левым голенищем и воткнула его по крайней мере в одну прикрытую доспехами ногу, так что в погоню они не бросились, пока не стало слишком поздно. Дракон тоже его заметил.

Эйдан остановился шагах в двадцати от взбесившейся твари и поднял руки, словно моля ее о чем-то. Крошечное, хрупкое создание рядом с чудовищным зверем. Я так и не услышала, успел ли он хоть что-то сказать, а потом он закричал, рухнув на колени, потому что дракон испустил невыносимый вопль и облил Эйдана Мак-Аллистера потоком слепящего белого пламени.

– Эйдан, любимый! – задохнулась я.

Успев еще увидеть, как загорелись на нем волосы и одежда, я зажмурилась, закрыла лицо руками и упала на горячие камни. Нет, я не плакала. Пламя выжгло слезы из моего сердца.

Глава 29

Я вижу клочья рваных облаков -

Там, высоко, туда мне не взлететь

С тех пор, как стройный мой распался мир,

Утратил всю гармонию, и хаос

Его порвал своей когтистой лапой

На клочья… Даже мысли неподвластны

Дракону пленному, и неподвластно небо -

Мне не подняться до подзвездных высей:

К земле привязан, как презренный пес

На цепь посажен… О позор и боль!

Я, властелин небес, ветров владыка,

И что же… Не пускает алый коготь -

Язвит, терзает, мучит гнусный страж,

Смердящий смертью. Грезить о полете

Бессмысленно. О, мой народ летает

По-прежнему, но лишь у стражей-хларов

Язык их, будь он проклят, повернется

Назвать полетом это. Еле-еле,

Медлительней улитки по листу

И ниже червяка, что роет землю

Летит дракон плененный – под седлом,

Во имя жалких войн двуногих этих.

О горе, горе племени крылатых!

Мы все познали униженье плена,

Мы все во сне бываем лишь свободны.

Немало лет прошло, а избавленья

Все нет.

А Всадник смеет говорить

На языке драконов. Горе, горе!

Пусть даже искаженные, слова

Напоминают мне о прошлом живо, -

И вот уже, как наяву, я вижу

Все, что утратил, чарами окован -

Простор, и солнце, и небес бездонность;

Прохладная услада облаков

Ласкает крылья, и трепещут ноздри

От ледяных ветров тех горних высей…

О небо, сколь мучительно и больно

Мне вспомнить, как, еще себя робея,

Парили в вышине, расправив крылья,

Ловили ветер отпрыски мои.

Но нет – к земле навеки я придавлен,

И эти злые чары… Темный ужас

Связал меня, подобно крепким путам.

Драконы все испробовали кровь

Уже давно. С тех пор постылый, липкий

И душный вкус нам голову кружит.

Уста мои, что пламя изрыгают,

Осквернены, а древнее наречье

Драконье Всадник запятнал навек.

О горе, горе племени драконов!

И все ж, чем больше я вкушаю крови,

Тем более желанна мне она.

Коварный Всадник мне приносит мясо,

Сочащееся кровью, – утоляю

Я жгучий голод – заглушает боль

И притупляет ноющую память:

Так яд, увы, становится лекарством.

А я, скользивший гордо в вышине,

Куда не поднимались даже птицы,

Все глубже погружаюсь в хаос… в бездну…

Ужель, себя теряя, я исчезну

Навеки… навсегда… во тьму… в ничто…

Но те слова, пускай в устах чужих,

Звучат опять и вновь напоминают

О прошлом – как учили мы летать

Детенышей на крыльях неокрепших…

Народ мой, сестры, братья, дети, где вы?

Лететь, лететь и складывать напевы

Ужели никогда не суждено…

Как холодно, и пусто, и темно

В глазах и на сердце, коль не подняться к солнцу

И не согреться нам в его лучах…

Но что это за тварь ко мне явилась?

Кто, кроме Всадников, посмеет говорить

На языке драконов? Нет, не Всадник,

Не чую я брони, пропахшей смертью,

Где алый коготь? Нет при нем бича

Кровавого – он голый, уязвимый,

Он бесчешуйный…. Трапеза ль моя

Сама ко мне пришла? Но он не скот

Покорный; не крылатый неразумный,

Как птицы… Кто он? Что он говорит?

Не призрак ли детенышей печальный -

Тех самых, да, кого не зачинаем

Уж много сотен лет, томясь в плену?

Не птица, не дракон, не скот, не Всадник…

Но более всего напоминает…

Его я знаю.

Нет! Не может быть!

Но голос этот

Я, право, где-то слышал… Кровь и плоть

Пожрать, спалить… Сжигаем изнутри,

Я чую, сам он мучается болью…

Но пламя… почему я вспомнил пламя,

Слепящее и белое, в котором…

О чем он говорит?

«О Роэлан!»

…Назвал он имя

Мое. И голос будто бы знакомый…

«О Роэлан, о, вспомни, Роэлан!»

О небо, как натянутой струною

Звенит от боли весь – нет, не детеныш,

Они не знали ужаса и боли.

Другой, но кто? Он связан, как и я,

В плену, в оковах тяжких, но незримых.

Освободить его от этих пут.

«Эйдан, любимый!»

Эйдан? Любимый? Да, я вспоминаю…

Я узнаю, о да, я вспомнил, вспомнил,

Теперь я знаю, кто меня зовет -