Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

— Князь Олег велел мне с тобой, на твоей лодье, идти, — сказал дружинник, снимая с пояса полный дирхемов кошель и взвешивая его в ладони. — Заодно тебя да товар охранять.

Взгляд купца не переменился, остался по-прежнему наглым. Простому человеку могло бы показаться, что и вовсе на кошель не глянул.

— Так ведь лодья у меня, та, что для тех рек годится, одна теперь на ходу. Невелика, да и старовата. Вот, и её латать недавно пришлось. А товара много накопилось. Коли тебя и твоих молодцов с собой брать, часть сгружать нужно, а это убытки. Кошель-то для такого дела худоват…

«Вот ведь жук!» — воскликнул Розмич мысленно. А вслух сказал:

— Ты мне зубы не заговаривай. Я по поручению самого князя еду! Ты бы всё одно каких варягов бы нанял, а тут мало что охрана выискалась, так и дирхемы сами в руки идут.

— Так и все под князем ходим, пока вот под Олегом… — развёл руками Жедан. — Слыхал, горе-то у нас какое — нет больше Рюрика. Да смилостивятся над ним боги! — забормотал он, касаясь оберегов на груди. — Вдруг по старому князю всенародную скорбь объявят?

— Слыхал. Тебе за то, чтоб в море скорее вышел, и серебро даётся. И за молчание. Это ты точно заметил, все теперь под Олегом, а он шутить не любит, — пригрозил Розмич.

— Ну ты сам посуди, мил-человек, коли доберёмся опять же в Белозеро, мне откель в обратную дорогу других варягов-то найти? То-то и оно!

Розмич хоть и улыбнулся быстрой смене купеческого настроения, а дельного ответа придумать не мог: всё ж не прирождённый посол, а воин. Не приучен языком чесать. Пришлось согласиться с поражением.

— А ежели в глаз дам? — подражая беззаботному тону торговца, спросил он. — Да так, что после всё своё добро знахаркам отнесёшь, лишь бы вылечили?

Купец ничуть не растерялся, наоборот — приосанился.

— Да разве пристало княжьему дружиннику о простого человека мараться?

— Ты не простой, а я не брезгливый, — оскалился Розмич.

Жедан бесстрашно отступил на шаг, смерил воина новым, более пристальным взглядом, в котором, впрочем, появилось веселье.

Не слишком высок — всего на полголовы выше самого купца, сероглаз, лицо обрамляют густые русые кудри, борода стрижена. Зато плечи широки, а на ногах стоит до того крепко, что кажется, будто врос в землю. Пояс блестит серебряными бляшками, выдавая в собеседнике не последнего для князя человека.

— А не ты ли случаем тот воин, что на осенней ярмарке косолапому хребет голыми руками переломил? — хитро поинтересовался торговец.

Розмич не ответил, только оскалился сильней.

— И бешеного коня, прозванного в народе Лютым, объездил и приручил?

Дружинник по-прежнему молчал.

— И лучшего новгородского поединщика в пыли извалял? Зубы выбил и ещё постыдного пинка напоследок отвесил…

— Да он это, он… — не выдержал Ловчан.

Купец заметно повеселел.

Слава Розмича и впрямь гремела от Ильменя до самой Алоди. И даже у самого предела сих земель народ охотно судачил о подвигах удачливого дружинника, жадно выспрашивал у заезжих, чем ещё отличился вояка. А все окрестные родители спали и видели, как бы заполучить сероглазого в зятья. Жедан же последние четыре года был в отлучке, потому и не признал в говорившем того самого — меченого. Теперь же гордился — такого человека в словесном состязании обставил!

— А у тебя и точно шрам есть? — спросил купец.

Розмич не смог сдержать улыбку, а Ловчан и вовсе расхохотался.

Пресловутый шрам, полученный ещё в детстве, вызывал нездоровое любопытство у всех без исключения. Ещё бы, ведь не абы чей коняка на голову ступил, а гривастый самого Олега, вещего князя. И мало кто знает, что Розмич, сын пахаря, в ту пору звавшийся детским прозвищем Роська, рыдал после этого совсем не по-геройски, целых два часа. И орал на всю округу, в мамкин подол сморкался.

Зато Олег разглядел в покалеченном мальчишке нечто особое, вот и прозваньем наградил непростым — Розмич, то есть «с метой». Так и взял ревущего к себе, в отроки. Вопреки обычаю взял. Обучил сына пахаря ратному делу, а после тот добился права служить в дружине и превзошёл именитых сверстников мастерством.

— На мне этих шрамов как на псине блох! — отозвался Розмич.

Купец махнул рукой, окончательно уверившись, кого судьба подсунула в попутчики. Сказал больше для порядка:

— Ты прости, ежели что не так!

— Боги простят, а ты лодью снаряжай! — в тон отозвался Розмич.

— Так я уже. Вы как раз вовремя явились — ещё бы день, и не успели. Я на рассвете уйти собирался.

— Князь Олег — вещий, он ведал, когда посылал.

Ловчан, которому поручал разведать про купца, лодью уже осмотрел — большая, справная. Он кивнул, подтверждая слова Жедана.

— Что ж, так даже лучше, — заключил Розмич. — Поутру и свидимся.

Дружинник пристегнул кошель к поясу, нарочно не замечая разочарованного лица торговца.

«Ничего, потерпит, — решил он. — Неча было языком трепать!»

Купец, смекнувший, что плату получит не сразу, грустно вздохнул и поспешил восвояси. На ходу костеря вояку за глупую шутку — это же надо, кошель зажать! Неужто ничего лучше придумать не мог?

Розмич, наоборот, был очень собой доволен, но едва Жедан скрылся с глаз — посерьёзнел.

— Ты наших предупреди, на рассвете уходим, — приказал он Ловчану. — И скажи, с нами ещё один человек будет.

— Какой человек?

Воин состроил недовольную мину, ответил с холодком:

— Да скотт. Из свиты Рионы.

— Человек, что ли, не ахти? — не понял Ловчан.

— Нет, поп христианский! Скотты — народ такой, за данами да англами обитают, далёко на Западе, — пробурчал Розмич и, поглядев под ноги, продолжал: — Вот не везёт! Мало, что за ночь ни горло толком промочить не успеем, ни Рюрика помянуть толком, так ещё и этот, как его… кульдей навязался. Ох, не нравится мне это! Неудачно путь начинается, кабы беды не случилось.

— А кабы и беда? — улыбнулся Ловчан, поглаживая рукоять меча.

Собеседник смерил друга внимательным взглядом и ухмыльнулся.

Да уж, чего-чего, а бед бояться не стоит — Олег с ним под поход к Полату самых лучших воинов отрядил, самых сильных. Этим что удача, что неудача — всё одно выстоят. Был бы меч верен, остальное — суета.

— Добро! — кивнул Розмич. — Стало быть, на рассвете!

Дюжина молодцов во главе с Розмичем прибыла на пристань затемно. На лодье Жедана уже вовсю готовились к отплытию — корабельщики сновали взад-вперёд, в последний раз проверяя, всё ли погружено и закреплено, надёжна ли оснастка. Сам купец стоял неподалёку и, заложив руки за спину, важно покрикивал на подручных.

Завидев дружинников, Жедан расцвёл улыбкой и поспешил сообщить:

— Ну, раз вы всё одно с нами — тады и на вёслах кого подменить сможете, коль потребность случится. Я ведь половину людей уже по домам отправил, иначе не уместились бы. А теперь всё в порядке! Так что все на борт — чую, будет нам ветер попутный!

Воины опешили не от слов — управиться с веслом дело плёвое — от наглого тона. А Розмич изогнул бровь, подумал запоздало: «Ой, неспроста Олег именно к этому купцу обратиться приказал…» И едва подвернулся случай, шепнул Жедану, чтобы шутки эти бросил: мол, сам Розмич веселье разделяет, а остальные не поймут. Ещё добавил доверительно:

— Это у вас, торгашей, в почёте плутоватый Велес, а у нас свой бог — военный…

— Да знаю, знаю! — отмахнулся Жедан, но хитреца из взгляда не исчезла.

«Вот ведь человек! — возмутился Розмич мысленно. — Уже седина на висках проявилась, а он всё хохмит!»

На этом странности не закончились.

Поднявшись на борт, мужчины обнаружили невзрачную девку, стелющую тюфяк на скамью близ места кормчего. Пристроив его таким образом, прислужница положила поверх одеяло из ярко окрашенной шерсти, пощупала — мягко ли. На недоумевающих дружинников покосилась, как голодная змея, и заспешила обратно на берег.

— Баба. Не к добру, — прошептал кто-то, и прежде чем Розмич успел озвучить свои предположения, на борт взошла Она.