Флейта Нимма (СИ)

Винфу мысль явно не понравилась. Он нахмурился.

— И, если на то пошло, — мне в голову пришла светлая мысль, — то лучше проверить предсказание птицы Анкем именно так. Я бы не хотел, чтобы Омо была рядом, если оно окажется правдой.

— Это бессмысленно, — сказал он. — Нет смысла идти за солнечной росой, если мой ученик умрет. Даже если удастся собрать ее, я не смогу вернуться домой.

— Я не могу учиться. Не с тем, что внутри меня. Лучше пойдем.

Он присел на сумки, так и не собрав их до конца.

Я протянул ему мешочек с табаком. Он аккуратно набил трубку, поджег и затянулся.

— Мда, — протянул Винф. — А я не могу искать лекарство. Идиотская ситуация.

— В высшей степени, — согласился я. — Но оставаться здесь еще глупее. Подумать только — у нас столько возможностей, одна хуже другой. Даже не знаю, что и выбрать.

Винф пыхнул трубкой. Он прищурился.

— Ну, кажется, у нас нет выхода.

Он встал передо мной, вынул трубку изо рта и наставил на меня палец, как будто собирался проткнуть насквозь.

— Снег приходит, — он указал на себя, затем снова на меня, — снег уходит, снег стучится к нам в окно, рвется ветер, на всем свете, света нет уже давно, что случится, то случится, в дом не пустят никого, зимней ночью спи в темнице, не ходи гулять во двор.

Наверное, у меня был удивленный вид.

— Ойгирская считалочка, — пояснил ойгур, пожав плечами. — Мы все равно не могли выбрать, а этот способ ничем не хуже других.

— И кто выиграл?

Винф смерил меня тяжелым взглядом, как будто размышляя о чем-то.

— Ты, — наконец сказал он. — Но нам придется бежать. Осталось чуть больше двух недель.

Чем дальше мы продвигались на север, тем ниже опускалось небо. Казалось, оно грозилось раздавить нас и болотистую равнину, покрытую редкой травой и тонкими, как будто больными деревьями. По утрам в ямках скапливалась вода и туман. Мы проваливались в них, и порой они оказывались куда глубже, чем можно было это представить.

Винф время от времени пытался шутить, я вяло подсмеивался в ответ, не желая признавать, что окружение действует на нас угнетающе.

Он свою тревогу скрывал мастерски, как и всегда. Если бы я его не знал, подумал бы, что Винф почти весел.

Смена обстановки не помогла мне отвлечься от Омо.

Все это время я шел с ощущением неприятной, воющей пустоты в груди, которая могла затихать, но ненадолго. Просыпался среди ночи и понимал, что даже во сне меня не отпускало отчаяние. Скоро оно превратилось в тоску — чувство, которое при определенном усилии можно попытаться не замечать… но у меня получалось плохо.

Как она там? Раньше я мог хоть что-то чувствовать. Теперь же как отрезало, что мою связь с Омо, что связь с самим собой. Я вдруг понял, что Винф действительно дойдет до конца пути один. Уверенность в этом появилась сама собой, но у меня не было сил с ней спорить.

— Не нравится мне твой вид, — сказал как-то Винф во время короткого привала. — У раздавленной мокрицы лучше.

Я перевернулся на другой бок и попытался заснуть. К этому моменту мы шли шестнадцать часов, и всего через два должны были снова отправиться в путь.

Да и говорить не хотелось. Тем более об этом.

— Ты бы продолжал петь. Мокрица и та шевелится. Даже когда ее раздавили.

— Отрежь себе половину тела и попробуй петь сам, — буркнул я.

Он пожал плечами. Ему бы радоваться, что мы все-таки идем за солнечной росой, мне бы радоваться, что Омо теперь в безопасности — по крайней мере, от меня точно. Однако я никогда не умел по-настоящему радоваться мелочам, когда в целом все плохо.

Мы подошли к горам.

— Мы вступаем на землю, о которой я ничего не знаю, — сказал Винф.

Это было что-то новенькое. За все время моего знакомства с ним я привык думать, что нет места на Агатхе, где ойгур не побывал бы, или хотя бы не читал о нем.

Еще полгода назад эти горы меня разочаровали бы. В них не было величавости, блеска разноцветных камней, неожиданных расщелин и узких тропинок. Самые простые горы, какими часто их рисуют дети. Конусы. Даже без снежных шапок.

Мне было все равно. Я чувствовал только облегчение, что болото наконец позади.

Винф не одобрял меня, и я его понимал. Ему, наверное, казалось, что не сдаваться — легко, достаточно взять себя в руки. Однако все было не так просто.

Все всегда непросто.

Замерзшие и усталые — всю ночь немилосердно хлестал дождь — мы карабкались по склонам и даже не думали останавливаться на привал. Ойгура крайне беспокоило положение звезд — он все боялся опоздать к тому времени, когда выпадет солнечная роса.

Тучи застряли над пиками, не двигаясь, а над самой же неизвестной землей, раскинувшейся за грядой, было по-особому, по-северному, солнечно. На горизонте, там, где небо сливалось с землей, я увидел какие-то блики.

— Винф, ты, кажется, говорил, что нам надо найти берег, — сказал я.

Он прищурился, всматриваясь, затем кивнул.

— Осталось совсем немного… Сколько туда плыть, я даже предположить не могу.

— Мы можем делать остановки раз в два дня. Или в три, — предложил я. — Или вообще не отдыхать.

Винф посмотрел на меня и покачал головой.

— Есть более приятные способы самоубийства, — сказал он. — В конце концов, можешь попросить меня, если так неймется.

За горами раскинулась долина. Там росли странные, с иголками вместо листьев, деревья, и от них пахло каким-то совсем незнакомым — но все же приятным запахом.

Мы сделали привал в самом конце ночи — так называемой ночи, потому здесь почти не темнело. Надо было хоть немного поспать. Однако скоро Винф разбудил меня, дотронувшись до плеча.

— Смотри, — сказал ойгур, почему-то шепотом. Трубка лежала в его мозолистых руках, набитая табаком, но пока не зажженная.

Я приподнялся.

Деревья… белели. Маленькие уже были седыми от верхушки до нижних ветвей, те, что побольше, еще на треть оставались зелеными. Но и они постепенно выцветали.

— Винф?

Он пожал плечами.

Вид у него был настороженный. Мы всматривались в чащу, пытаясь понять, что же ждет нас дальше. Но… ничего не произошло. Встало солнце, засвистела птица. Деревья казались вырезанными из бумаги.

Я коснулся иголок. На ощупь они не отличались от себя-прежних.

— Уж если птицы поют, то значит, все идет как обычно, — задумчиво сказал Винф.

А на следующий день деревья облетели. Это случилось не сразу — мы шли, и лес постепенно становился все прозрачнее, засыпая землю бесцветными иголками. Вокруг струился туман, такой плотный, что казалось, идешь среди белой воды. Приходилось продвигаться с осторожностью — споткнуться было проще простого.

Я поднял глаза, и вдруг увидел, что впереди нас раскинулась большая поляна, даже поле, посреди леса. Оно было немного вогнутым, так что туман стекался туда, как горные реки к озерам.

Там стояли какие-то статуи. Мы могли видеть их головы, возвышающиеся над белым маревом. Казалось, они парят над землей.

Винф остановился, оглядел раскинувшееся перед нами туманное озеро.

Поле простиралось и вправо, и влево, и конца ему не было.

— Я пойду первый, — наконец, решился Винф. — Не отставай. И не отпускай мою руку.

Он осторожно ступил в туманное озеро, и я вошел следом за ним. Туман был куда холоднее, чем раньше. Мы подошли к первой статуе. Она изображала мужчину.

Черты лица были вырезаны так искусно, что, казалось, еще немного, и она заговорит. От времени статуя побелела, кое-где пробивался мох.

Я протянул к ней руку.

— Лемт, не сто…

Я коснулся каменного лба статуи. Раздался странный, лязгающий звук.

Вокруг наступила ночь. Настоящая, темная.

— Винф? — осторожно позвал я.

— Я здесь.

У статуи, на уровне груди, зажегся огонек. Он напоминал свечное пламя. Один он мало что мог осветить, однако скоро к нему присоединились такие же, возле других статуй. То, что казалось полем, теперь выглядело как святилище, причем громадных размеров. Потолка и стен не было — только темнота, в которую мучительно не хотелось вглядываться.