Завет Кольца (антология)

Он взялся было за стекло, чтобы отнести его назад. Но правая рука Безголового тяжело легла на сосуд, удерживая его. Голова бултыхалась в жидкости, глаза закатывались, как будто от бешеного танца ей становилось плохо. Левой рукой всадник указал на мальчика, потом на сосуд и вопросительно пожал плечами. Это движение тоже можно было легко понять. Старик сказал:

— О, я расцениваю нашу сделку как вполне равноценную. Посмотрите на парнишку, — он бросил на мальчика презрительный взгляд, — какой он грязный, худой, да еще к тому же и маленький. Так на что вы рассчитывали его поменять? На новенький товар? Я вас умоляю, господин хороший, это несерьезно! И это мое последнее слово.

Прошла минута, и всадник наконец подтянул через стол ближе к себе сосуд с головой. Только теперь мальчику бросился в глаза тонкий свиток пергамента с аккуратной печатью, прикрепленный к крышке сосуда.

Старик довольно улыбнулся:

— Я знал, что вы человек, способный оценить мое предложение. Подождите, сейчас я вам помогу. — Он обернулся к мальчику:

— Слушай, паренек, возьми метлу и займись-ка делом.

Мальчик сделал, что ему велели, и через некоторое время услышал, как открылась и снова закрылась входная дверь. Отставив метлу, он из-за косяка двери заглянул в комнату.

На столе все еще стоял сосуд. Но только с жидкостью.

Голова исчезла. Равно как и всадник.

— Хогарт… мне до сих пор не нравится твое имя, паренек. — Старик покачал головой, как будто мальчик доставлял ему много хлопот.

Тот только пожал плечами и продолжал подметать, хотя уже было чисто. Старик произносил эти слова не в первый раз, а Хогарт ответил ему единственный раз, в самом начале.

— Ах так? — спросил он тогда удрученно. — А у вас имя лучше, господин?

В ответ на это старик молча посмотрел на него, вернее, сквозь него: в такую даль, куда проникает взгляд далеко не каждого. Наконец он сказал:

— Я давно не слышал своего имени и забыл его. — Он пожал плечами, как бы извиняясь. — С другой стороны, что дает имя, особенно здесь? — Он жестом показал вокруг себя и снова покачал головой. — Ведь здесь мы делаем не имена.

Что на самом деле «делалось» в этой лачуге, Хогарту все еще было не ясно. Хотя он уже был здесь… да, а сколько он, собственно, уже был здесь?

Время стало странной категорией: казалось, оно обходит это место стороной. Невозможно было оценить, сколько дней прошло с тех пор, когда Безголовый привез его в лачугу и… променял на гнилую голову тролля. То, что в доме не было окон на улицу, усугубляло ощущение безвременья. Так сколько он уже здесь находился?

Долго. Во всяком случае, достаточно долго для того, чтобы разобраться, чем занимался старик. Но, что бы тот ни делал, работа всегда шла за закрытой дверью. А по тому немногому, что видел мальчик, нельзя было сделать никаких выводов.

С другой стороны, он не жаловался; честно говоря, для этого не было причин. У странного старика ему жилось лучше, чем когда бы то ни было: у него была крыша над головой, постель и пища, то есть все то, чего ему до сих пор не хватало. А взамен нужно было делать совсем немногое.

Старик не относился к Хогарту как к слуге или рабу, заставляя целыми днями работать. Нет, мальчик должен был подметать пол, поддерживать порядок на полках, вытирать пыль и делать тому подобные мелочи.

По сути дела, Хогарт ни в чем не нуждался, разве что в свободе. Старик никогда ни намеком не дал понять мальчику, что запер его в клетке. О том, что побег запрещается, ему тоже не говорили. Однако… убежать было невозможно.

Конечно, Хогарт пытался выскользнуть из лачуги, и неоднократно. Безуспешно. Дверь, через которую он когда-то вошел сюда, можно было открыть, но вела она не на улицу, а в то же помещение, откуда, как ему казалось, он уходил: в комнату со столом. Если он останавливался на пороге и оглядывался назад, а потом смотрел вперед, то видел одно и то же, буквально в зеркальном изображении!

На этом странности не кончались.

Его первоначальное впечатление, что в лачуге гораздо больше комнат, чем вмещали ее размеры, удивительным образом подтвердилось: в самом деле, их число было под стать дворцу. Хогарту никогда не удавалось пересчитать помещения, так как он все время попадал в новые, куда раньше не входил — ведь именно эти двери были заперты. Но он обнаруживал и новые двери, которых здесь не было — в этом он был уверен. А сами комнаты, площадки и лестницы так сочетались друг с другом, что о какой бы то ни было упорядоченности, закономерности не было и речи; в результате у Хогарта голова шла кругом.

Он оставил попытку бежать и сосредоточил внимание на своих обязанностях. Со временем он надеялся узнать что-нибудь у старика, а пока что его вопросы оставались без ответа.

Предметы на полках Хогарт содержал в чистоте и порядке; каждый раз он противился искушению сломать печать на пергаментном свитке, прикрепленном к каждой вещи, и прочитать, что же там написано.

Эти свитки оказывали на него магическое действие: он как будто знал, что именно в них находятся ответы на его многочисленные вопросы. Но приходилось брать себя в руки, потому что… время еще не пришло.

Это была тоже очень странная мысль. Хогарт даже не знал, откуда она появилась. Как будто кто-то нашептывал ее, но кто? Однако были же какие-то причины, по которым он ничего не предпринимал. И в частности та, что он уже давно стал привыкать ко всему необычному.

Хотя Хогарт и не слишком много работал, свободного времени у него оставалось мало. Проходил день за днем (или такой отрезок времени, который мальчик принимал за день, то есть время между тем, как он вставал и ложился спать). Он уже привык, в частности, к тому, что на полках, как по мановению волшебной палочки, можно сказать, за ночь появлялись все новые и новые предметы, которые Хогарт обнаруживал на другой день, любовно протирал, полировал и аккуратно расставлял.

Участились визиты.

Хогарт не контактировал с посетителями, только иногда ему удавалось бросить на них беглый взгляд. Чаще всего его отсылали в другую комнату с каким-нибудь поручением, которое, по его мнению, вовсе не было срочным. Однако он повиновался.

От случая к случаю ему удавалось разнюхать, что же все-таки происходит в комнате с большим столом. Не оставалось сомнений в том, что в основном визитеры приезжали к старику с тем же намерением, как когда-то безголовый всадник. Не то чтобы все требовали новую голову, но в обмен на один из предметов, стоящих на полках, всегда что-нибудь привозили. Далеко не с каждым посетителем совершалась сделка, а только если условия устраивали обе стороны. Это тоже не ускользнуло от внимания Хогарта.

Так, однажды Хогарт увидел, как старик положил на стол меч, а через минуту услышал его возмущенное восклицание:

— Что вы себе воображаете! Горстка драконьих чешуек за меч, выкованный в лучах солнечного света?

На это чужак что-то ответил, но Хогарт не разобрал, что именно. Правда, он опять услышал ответ старика:

— Из этого даже перчатки не сошьешь! Нет, нет! Если вы хотите получить меч, вы должны привезти что-нибудь более существенное. — Старик положил оружие обратно на полку — исключительно тонкую вещь, которую Хогарт постоянно и с большим усердием полировал. Позже, усмехаясь и качая головой, он сказал мальчику: — Странные представления у некоторых людей… — После этого он удалился в другую комнату и закрыл за собой на засов дверь.

Хогарт взял кусок ткани и снова отполировал лезвие меча до совершенного блеска. Выкованный в солнечном свете… Действительно, меч сверкал даже в полутьме хижины так, что было нетрудно представить себе: он сделан прямо на солнце. У Хогарта буквально чесались руки развернуть пергаментный свиток, прикрепленный к рукояти меча… Но он оставил его нетронутым и на этот раз.

Постепенно возникло ощущение, что они здесь со стариком не одни. Какое-то время Хогарт пытался убедить себя, что просто выдумывает шорохи, звуки шагов за дверью, глухие голоса. Если где-то шуршало, он приписывал это крысам и мышам, хотя до сих пор ни в одной из комнат не обнаружил их следов. Итак, некоторое время Хогарт довольствовался этими объяснениями.