Жемчужина из логова Дракона

Илча обернулся на голос и увидал скособоченную тень, даже плащ не мог скрыть этого уродства, однако маленькие не очень-то дружелюбные глазки искрились любопытством.

- Давно пора! - поддержал его хозяин повозки. - Слазь, говорю! А то сам тебя сыму, правдеца окаянного!

Илча присел и половчее ухватился за крепь.

- А ты попробуй! Я сюда не сплетни точить пришел по подворотням! А всем рассказать что и как!

- Да погляди, кто тебя слушает! - увещевал скособоченный.

А между тем обозленный крестьянин взялся за дело всерьез, кликнул подмогу, немедленно ему отозвавшуюся, и на повозку полезли сразу с трех сторон. Илча оборонялся с остервенением, тем более что вокруг понемногу начала собираться та самая толпа, которой ему не хватало. Он спрыгнул за миг до того, как повозка перекинулась. Верхняя крепь отлетела, полотнище тут же напиталось грязью и затерлось ногами.

Хозяин барахтался среди полуоторванной крепи, исходил яростью и зыркал во все стороны, разыскивая виновника, так ловко избегнувшего кары. А Илча уже выбрал другую повозку неподалеку, ловко махнул на самый верх, в запале выкрикивая все, что в голову придет, завлекая только что собранный народ. Его услыхали, однако и тут он не успел далеко зайти в своих обличениях. Расходившийся крестьянин чуть не разнес и этот рыдван, его опять охотно поддержал самый разный люд, разгоряченный сочувствием и азартом, и Илче вновь довелось выискивать место получше. Теперь пришлось еще и выворачиваться из чьих-то рук, треснул плащ.

А вот на третий раз повезло куда больше. Капюшон он откинул с самого начала, но только сейчас услыхал:

- Он! Он! Говорю вам: точно он! Да глаза мои отсохни!

Илчу признали. Обиженного крестьянина с ватагой тут же оттерли в сторону. Тот рвался вперед, не понимая, отчего настрой изменился, там возникла своя потасовка. А со всех сторон уже сыпались самые разные возгласы.

- Так вот, - срывал Илча голос, перекрикивая их. - Люди! Если кто сам слышал или вам рассказал про вчерашнее… как Вольного Ветра чернили, так не верьте! Я сам же и говорю! Все неправда, все злой оговор! Я же сам и оговорил! Признаюсь и прошу в том прощения у стихотворца! И еще я скажу…

Слова потонули в людском гомоне. Илча ждал затишья, внимания, получилось наоборот.

"Должно быть, в кошель мало кинули!" - "Чего ж сегодня-то вылез?" - "Все б людей мутить!" - "А я слыхал, стихотворец-то сам признался!" - "Ах ты, злодей, ах ты…" - "Сам он темник окаянный!" - "Да врет он все, и совсем он не тот!.."

Илча не сдавался, снова заорал, продолжая, несмотря ни на что. Его не слышали. Тогда он принялся уговаривать чуть ли не каждого внизу, но всем было не до глупостей.

Резкая боль ударила прямо в лицо, и от неожиданности он чуть не опрокинулся, с трудом удержался. Послышались одобрительные возгласы, даже смех. Илча выпрямился, ощупывая физиономию. Рука оказалась в крови, однако пока что дело обошлось: всего-то скулу рассекло. Беда в том, что всем такой оборот пришелся по вкусу, вокруг не осталось ни одного сочувствующего обличья. Илча понял, что нужно пытать удачу в другом месте, однако слезть ему уже не дали.

"И куда это собрался?" - "Эгей, не пущай его, мил человек!" - "Держи, держи!"

Он вырвался, снова подтянулся, вылез вверх, принялся кричать, увещевая. Что еще оставалось? Понемногу в него полетело все подряд, не увернешься, да еще на шаткой крепи повозки. Он все еще пытался сорванным голосом вопить про Серого, про здешнего хозяина, но меньше всего люди нуждались в его словах. В растущей толпе многие уже не ведали, о чем спор и кто торчит наверху, однако вновь прибывшие с азартом принимались за общую потеху, понемногу заражаясь общим же запалом.

Страшно. Никогда в жизни не было так страшно. Умереть ни за что, по людской дурости. Не к тому он готовился. Спасти Ветра, черня себя, - в том был смысл, в том было геройство. И прощение. А тут никто и не собирался спасать стихотворца. Тут вообще никто и не понял, в чем дело. А ответить придется, своею шкурой. Под самой повозкой изголялся обиженный им крестьянин, предвкушая кулачную забаву, жаждая крови. Скоро этого ловкача, прикидывал он, натешившись, собьют оттуда и тогда…

- Стража! Стража! - этот вопль быстро разнесся вокруг.

Вот уж от кого Илча не ждал избавления, но сейчас обрадовался даже этому.

Никто, впрочем, расходиться не спешил, просто подутихли немного. Ждать пришлось недолго, и все равно люди сообща хулили медлительность стражников. Илча сверху тоже заметил, откуда движется очередная погибель, и под ложечкой засосало. За ними спешила фигура в белом плаще служителя Дракона. Не из тайных слуг, раз в белом убранстве, но появился он не просто так. Беглеца разыскали быстро.

Между тем народ всерьез отвлекся на стражу, и даже больше - на человека из Святилища. Если какое-то безумство еще могло спасти беглеца, то только сейчас. И так, и так умирать, но Илча не привык сдаваться. Он уже давно заприметил крытую повозку в соседнем ряду, за ней еще одну, и все время прикидывал, как вырваться из людского моря, не опускаясь наземь, теперь же ринулся вперед, ничего не взвешивая, полагаясь лишь на милосердие Нимоа. В отчаянном рывке перелетел на облюбованный рыдван. Напрягая последние силы, с трудом удержался, забросил тело на расшатавшуюся крепь, поспешно оттолкнулся снова и рухнул плашмя на следующее полотнище, на беду оказавшееся слишком ветхим.

Дугой пришибло ребра, вокруг посыпались мешки - повозка со скрипом рухнула в людскую гущу, превратилась в кучу барахла, попутно подмяв под себя чужое добро и зазевавшихся горемык. Его привалило каким-то хозяйским скарбом, тут же поверх этой кучи бросились все, кому не терпелось отыскать зачинщика беспорядков. Шум вокруг усилился неимоверно. Везде елозили чьи-то ноги и руки. Забившись под остаток полотнища, Илча едва успел дух перевести, и тут услыхал почти над ухом: "Поймал, поймал, люди добрые!" Юношу под холстом изрядно придавили, но не тронули. "Держи вора!"

Нимоа посылал ему помощь. Илча стер кровь с лица, не чувствуя боли, и поспешно выбрался из-под груды тел, обломков, мешков и тюков. Едва показавшись наружу, вместе со всеми азартно заорал: "Держи вора!". Он старался не показывать изуродованного лица, но вскоре заметил, что в суматохе исцарапаны оказались многие. Илчу грубо отпихнули, и он сделал вид, что уступил свое место крайне неохотно, даже тычками обменялся с соперником, потом отступил.

Беспокойство съедало его, еще немного - и люди сообразят, что ошибка вышла. Пользуясь всеобщим замешательством, и тем, что стража отрезана вдали целой кучей народу, Илча потихоньку отходил назад. Увидав над свалкой подоспевших стражников, оставил большую часть притворства и заспешил. Его счастье - тамошние зеваки обретались настолько далеко от первоначального центра действа, что и лица смутьяна не разглядели, и до сих пор не поняли, что происходит.

Илча выскочил во внешнее кольцо рынка. Тут и вовсе никто ничего не ведал. Не веря своей удаче, уже которой за невыразимо долгий день, он еще ускорил шаг. Вылетел на Северную улицу, потом свернул в первый же проулок. Пролетел и его, а там просто пошел побыстрее. Как мог, прикрыл лицо, отмеченное толпой, закутался в плащ. Теперь под набиравшими силу порывами ветра Илча казался обычным прохожим, спешащим по своей нужде, ну, еще, быть может, неловко запнувшимся на грязной мостовой и оттого так сильно перепачканным.

Он шел и шел, все дальше от людей. Забрел в нижние мастеровые кварталы и таскался там до сумерек, силясь понять, что с ним произошло, и главное - как. Старался не проходить в одном месте дважды, чтобы не примелькаться своим одеянием, заляпанным всякой пакостью. Он сейчас приметный.

Пока не спустилась тьма, Илче отовсюду мерещились слуги Дракона, и он, петляя по бесконечным улочкам, подолгу уходил от каждой подозрительной тени. Когда же сгустились сумерки, страх отступил, и он побрел, не разбирая ни дороги, ни цели. Шел, сердито смахивая редкие слезы бессилия и ругая себя и всех остальных последними словами.