Сильная кровь (СИ)

— Вот и подумай. Ты сначала света испугалась. Глаза резать стало. Потом ноги не слушались и не знала, чего ждать и что вокруг творится. Так и они. Кто-то быстрее очухался, кто-то до сих пор в себя прийти не может. Посмотришь, когда тут освоятся да толпами повалят.

— А ты думаешь, их толпы будут?

— Если были те, кто смог загнать их под землю и держать там веками, могли ли они их убить? И стоило ли тратить столько сил, чтобы загонять под землю пару-тройку нечисти? Строить тотемы вокруг? Стая волков не вырежет бесчисленные стада баранов.

— Хорошее сравнение! — Ула как всегда появилась из ниоткуда.

— В каком — то из миров это называют аллегорией. Явно не в твоем и не в твоем, — Зэсс кивнул вновь прибывшей. — Тáйга хочет сказать, что ты — трусиха, опасность невелика и происходящее вокруг — плод воображения стада.

— У нее будет возможность все это проверить. — Ула расположилась ближе к огню.

— Я не говорила, — Тáйга возмущенно замахала на него руками, — но мы же за последнее время не видели ни одной твари…

— Ты не видела. Не обобщай.

— А ты видел?

— Проплывала тут одна мимо. Пока ты сидела у костров недружелюбно настроенных аборигенов. Тебя не учуяла. Вела себя прилично. Видимо, еще не освоилась.

— Ну вот, я же говорю!

— А нашего белого как простыня знакомого, оставшегося лежать под холмом ты забыла? Они не все такие невнимательные. Его они заметили.

— И ты даже не опробовал на ней мой подарок? — Ула удивилась.

— Зачем привлекать внимание того, что проходит мимо? Успею еще. У меня же далеко идущие планы.

— Прямо королевские! Ты меня продолжаешь удивлять!

Зэсс наигранно поклонился.

— Твой король даже не собирается захватывать весь мир. Ему достаточно небольшого куска суши, который вычистят для него. И сидит он у себя в столице на мягком кресле, чистый и благоухающий. А я иду вперед, несмотря на ужас вокруг, повальное бегство населения и прочие неудобства.

— А еще через месяц снег пойдет… — Тáйга плотнее завернулась в плащ.

— О, ужас! Снег! — он притворно сжался. — Именно поэтому я и тащу тебя за собой. Будешь греть меня холодными зимними ночами. Или нас раньше убьют.

Несмотря на его издевательский тон, Тáйга зарделась.

— Ты тащишь меня, потому что я могу помочь!

— Конечно! Когда все засыплет снегом, и еду станет добывать все труднее, я буду отрезать от тебя по кусочку. Кстати, как тут у вас зимы? Холодные? Ненавижу холод.

Дорога совсем опустела, изредка подбрасывая одиноких путников. Те, кто хотел уйти — ушли, остальные же пытались продолжать жить прежней жизнью, готовясь к зиме и к неожиданному врагу: лорды выставляли больше охраны у стен своих поселений и крепостей, собирали последнюю дань с крестьян и с опустевших полей и огородов. Найти ночлег, горячую пищу и воду теперь не составляло труда: постоялые дворы и гостиницы опустели и рады были любому посетителю. Если там вообще оставался хозяин. Иногда, они проходили мимо целых брошенных деревень, столь малочисленных, что их жители посчитали более простым решением переехать, чем обороняться в десять домов от напасти. Но, чем крупнее было селение, тем больше людей осталось на своих местах, рассчитывая на защиту своего лорда и его стражу.

Осень накрыла землю пеленой дождей. Дождь лил вот уже несколько дней, то переходя на морось, то усиливая свой поток.

То чихая, то кашляя, Тáйга куталась в непросыхающий вонючий плащ, оттягивающий плечи. И проклинала воду с небес, мечтая о сухом теплом месте. Их скудные запасы подходили к концу, а людей они не встречали уже дней пять. Ула тоже явно питала отвращение к сырости, так как и ее не было видно. Зэсс упрямо топал вперед, даже не возмущаясь своей мокрой долей, но Тáйга представляла, как в душе он ругает все почем есть.

На третий день кашель перешел в серьезные хрипы, грозящие вынуть легкие и почти не давал отдыха. Тáйга шаталась, чувствуя слабость во всем теле и никак не могла согреться.

Когда впереди в пелене сырости показались очертания первых домов, она с радостью ускорила шаг и тут же свалилась в грязь, теряя равновесие. Зэсс подхватил ее подмышку и понес как грязный мокрый тюк.

Деревня оказалась брошенной. Пустующие дома под серым дождем приводили в уныние, но там оставалась еда, были дрова и множество вещей.

Усадив девушку перед очагом в одном из домов, Зэсс пошел собирать снедь.

Тáйга смотрела, как от мокрого плаща идет пар и млела от тепла. Потом послушно переоделась в сухую чужую одежду и послушно съела горячую похлебку, приготовленную Зэссом.

— Еды тут много. С собой все не увезешь на одной телеге. Грабителей тоже еще не было, — он рассказывал, что увидел в деревне, но Тáйга заметила, что он чем-то недоволен и озадачен, хотя не хочет этого показывать. — Можем тут хоть до весны жить. Знаешь, какая самая глупая птица?

— Курица? — Тáйга с трудом улыбнулась потрескавшимися губами.

— Угу. Они меня не боятся, — он потряс грязной тушкой. — На ужин будет пир.

Забавно было смотреть, как Зэсс занимается хозяйством: он ощипал и выпотрошил птицу, натопил в доме так, что стало жарко, согрел воды и заставил кашляющую Тайгу сидеть в ней, потом завернул ее в одеяло и уложил спать.

Она мгновенно отключилась, сморенная теплом, едой и временно прекратившимся от горячего кашлем. Тронутая заботой и вниманием, она готова была остаться жить тут с ним не только до весны, но и на всю оставшуюся жизнь.

А ночью начался жар и бред. Проснувшись, она увидела комнату при свете лампы. Со лба ручьем стекал пот, хрипы в груди не давали толком дышать, и ей казалось, что стены колышатся. Где-то рядом спал Зэсс. Она слышала его дыхание, но не решалась разбудить, понимая, что ей все мерещится. Сквозь плывущую стену показалась темная тень, робко и медленно высовываясь в комнату, тяжело, густо просачиваясь через камни дома. Тáйга мотнула головой, стараясь отогнать видение и тень исчезла, втянувшись назад.

Ладони стали липкими от пота, а голова словно горела.

Тáйга закрыла глаза, пытаясь успокоиться и подняться. Нужно сбить жар, иначе она до утра так не доживет.

Открыв глаза она снова увидела тень, уже наполовину просочившуюся через стену. Бред продолжался. Дом заплясал, ломая свои очертания. Свет стал нестерпимо резок, а пот залил глаза.

Когда она открыла их, в ушах стоял гул, она, шатаясь, сидела на кровати, а по комнате метался ее спутник, махая подаренным мечом направо и налево, кромсая сочившуюся из стен темноту. Она осыпалась темным бархатистым пеплом, затрудняя дыхание, оседала на стенах и кровати.

— Зэсс, — жалобно позвала Тáйга. — У меня бред.

Пространство над ней заволокло темным туманом, тянувшим свои щупальца. А затем туман осыпался, покрывая ее мягкой пеленой пепла. И перед ней возник Зэсс, взмыленный и взъерошенный, вставляя ей в руку легкий кинжал Улы.

— Режь вокруг себя! Махай рукой! — его крик резко ворвался в ее надуманную картину и вдруг она осознала, что это не горячечный сон. Ей все это не кажется. Их действительно накрывают тени!

Она навсегда запомнила эту картину: не в силах толком махнуть ножом, она сидит на мокрой, пропитанной потом кровати, с ужасом глядя на протянутые к ней со всех сторон щупальца мрака, и Зэсс, словно излучающий свет, разрезающий их на части, он не даст им коснуться ее. А из стен ползли все новые и новые тени, окутывая пространство цветом вечернего неба.

Еще один меч разрезал это небо прямо рядом с кроватью. Ула, яростная, прекрасная, с искаженным лицом появилась в образовавшемся проеме.

Столица встретила их оживленными улицами и запахом свежей выпечки. Сквозь ставшие грязными тонкие занавеси на окнах кареты, Дэя с упоением вдыхала этот запах и радовалась возвращению. Словно ребенок, сжимая худую руку Илты, она улыбалась грязным, заполненным толпой улицам, торговкам вдоль домов, тощим собакам и носящимся за ними детям, шлюхам и проходившим мимо стражникам.