Чародей в ярости

— Итак, муж мой, — схватила его за руки Гвен. — В том бою я все время слышала твои мысли. Гнев твой присутствовал там, но ты сдерживал его. Значит ты принял близко к сердцу совет этого доброго человека? — она кивнула на Саймона.

— Да, — подтвердил Род. — На этот раз он подействовал.

— Ты хочешь сказать, папа, что ты не будешь больше гневаться? — вскричала Корделия, а остальные дети обрадованно подняли головы.

— Не могу этого обещать, — уклончиво сказал Род, — но, думаю, мне удастся лучше сдерживать гнев. А в чем дело? Что вы там затеяли?

Их ответ опередило появление поваров, спотыкаясь, доставивших обед. Они расставили блюда по столу, и дети с радостными криками кинулись туда. Первым туда добрался Магнус, и открутив у курицы ножку сунул ее отцу.

— Вот, папа! Эта твоя законная часть!

— Ну, спасибо, — поблагодарил позабавленный Род. — Приятно знать, что я пользуюсь здесь некоторым рангом.

— А другую мне, — Корделия протянула руку за другой куриной ножкой.

— Нет, тебе птичьи ножки никогда не нравились!

Рука Джефри молниеносно метнулась вперед и схватила кость раньше нее.

— Отдай! — закричала Корделия. — Я первая предъявила на нее права!

— А коснулась ее первой моя рука!

— Но я добрался до птицы раньше вас обоих! — положил руку Магнус на кость раздора. — Если я не забыл об отце, это еще не отстраняет меня от выбора!

— Э, дети, — кротко обратился к ним Род, — потише, пожалуйста.

— Она моя!

— Нет моя!

— Я самый старший! Мое право первое!

— Дети! — Род чуть повысил голос. — Прекратите!

Гвен успокаивающе положила ладонь ему на руку. Это подействовало, его гнев так и не полыхнул.

Корделия повернулась к братьям.

— Так вот, черт возьми, вы самые надменные, грубые мальчишки, каких когда-либо видел...

— А зачем черту брать тебя? Ты и так чертовка!

И спор перешел в дикие крики обвинений и контрообвинений.

Род стоял, оцепенев, пытаясь сдержать нарастающий гнев. Затем он поймал взгляд Саймона. Род пристально посмотрел в спокойные, отвечающие ему ровным взглядом глаза Саймона и запас силы, которой за собой и не числил. Он сделал глубокий вдох и напомнил себе, что их ссоры могут придавать ребячливый вид им (как оно и полагается), но не ему. Если он не начнет кричать вместе с ними. Эта мысль обуздала его гнев и сдерживала его. Он был самим собой, Родом Гэллоугласом — и был самим собой, ни менее важным, ни вообще меньшим, в каком-либо смысле, просто потому, что его дети не обращали на него внимания.

Но он знал, как добиться их внимания. Протянув руку, он схватил последнюю куриную ножку и открутил ее.

Дети с удивлением резко развернулись к нему.

— Папа! Нет! Тебе не нужна! У тебя уже есть одна, папа!

— Так несправедливо! — заикнулся и маленький Грегори, агрессивно выставив подбородок поверх сложенных рук.

— Но это разрешает спор, — указал Род. Он повернулся к Гвен, и, рисуясь, с поклоном вручил ей куриную ножку. — Дорогая, сегодня ты спасла положение. Твоя слава ничуть не уступает моей.

— Но, папа! — уперла кулачки в бока Корделия, сердито глядя на него. — Тебе же полагается быть теперь любезным папочкой!

— Да ну, — промурлыкал Род, — с чего это ты взяла?