Дети выживших (СИ)

— А! Правильно. На помост должна вести лестница. Актеры будут спускаться по ней в толпу, чтобы перенести праздник прямо в гущу народа. А достаточно ли велик помост?

— Очень, — хмуро и кратко ответила Каласса.

Арисса неодобрительно повернула голову на голос. Она хотела изобразить на лице неудовольствие. Но лицо ее, белое, изборожденное морщинами, с отсутствующими глазами, выражало лишь покой и довольство.

— Ты говоришь, Фрисс научил тебя вредным привычкам… Я знаю, ты с детства недолюбливаешь моего среднего сына. Ты и сейчас готова при любом удобном случае…

Громкие команды и новый стук во дворе заглушили ее слабый голос.

Арисса навострила уши, вытягивая сморщенную шею с отвисшей складкой под подбородком.

— А что они делают сейчас?

— Поднимают виселицы, — ответила Каласса.

— Что?.. — Арисса подумала, перебирая чуткими пальцами покрывало, которым была укрыта, и продолжила дрогнувшим голосом. — Видно, это какая-то новая забава. Если я правильно тебя расслышала…

— Нет, это старая забава, моя королева, — ответила тихо Каласса. Поднялась и захлопнула окно. В комнате сразу стало темнее, зато звуки со двора стали неясными и отдаленными.

— Зачем ты закрыла окно?

— Чтобы ты не слышала грубостей плотников.

— Ах, глупая Каласса! — Арисса даже покраснела от негодования. — Неужели ты думаешь, я мало слышала грубых слов от простонародья, когда была молода и… могла видеть?

Каласса промолчала.

— Каласса!

Молчание.

— Каласса! Я ведь слышу, что ты здесь!

— Я здесь, — отозвалась служанка. Она отвернулась от Ариссы и торопливо вытерла ветхим передником красные глаза.

— А! — догадалась Арисса. — Ты плачешь. Не надо обижаться на меня, моя милая. Ведь мы — последние в этом замке, последние из тех, кто ещё помнит прежние времена.

— Не только в замке, ваше величество, — вздохнула служанка. — Мы последние в этой стране, и даже на этой земле.

Арисса подумала, наклонив голову набок.

За окном послышалась барабанная дробь.

— Что это? — встрепенулась королева. — Военный парад?

— Не знаю.

— Как ты глупа! Конечно, перед выступлением артистов могут устроить небольшой военный пара…

Вскрик, глухой удар, новый вскрик. Потом удары послышались чаще, но и их, и вскрикивания заглушала нараставшая барабанная дробь.

— Ничего не понимаю! — всплеснула руками Арисса. — Хоть бы Фрисс поскорее пришел, — он объяснил бы мне, что происходит!

— Уж лучше бы он никогда не приходил, — эхом отозвалась Каласса.

Фрисс заглянул ненадолго, когда уже наступал вечер.

— Привет, старушки! — громко сказал он.

Каласса подняла голову. Фрисс был навеселе; впрочем, в последнее время это случалось с ним часто.

— Сегодня праздник. Слышишь, мать? И ты, старая ведьма. Сегодня разоблачены предатели, которые готовили переворот.

Арисса в ужасе закрыла лицо руками.

— Это разбойники? — спросила она.

— Если бы! — Фрисс пододвинул к себе ногой табурет и сел, уперев руки в колени. На нем был голубой королевский жилет с золотыми лилиями, и сапоги из юфти, спущенные в гармошку.

— Все — как будто бы добрые горожане, верные подданные. А в душе у каждого — клубок черных аспидов.

Он плюнул, кивнул стоявшему позади слуге, взял кубок и выпил. Скомандовал:

— Подай вина матери. Нет, обеим. Оставь им всю бутыль.

Слуга поставил стеклянную бутыль на столик, отодвинув старые тарелки с засохшими остатками еды. Фрисс глянул на них с неудовольствием.

— Как! С обеда еще не убраны тарелки?

Он с грозным видом развернулся к слуге. Слуга побледнел и слегка попятился.

— Государь… Обед королеве подают другие… Мадрисс и его поварята…

— Ах, Мадрисс! — Фрисс сжал поседевшую бороду в кулак. — Я переведу его в конюхи.

Каласса покачала головой.

— Прости, великий государь, — сказала она. — Но это не остатки сегодняшнего обеда. Это остатки вчерашнего обеда… Ты ведь знаешь, что обед нам дают через день…

— Да? А почему?.. — он еще грозней воззрился на слугу. Слуга попятился, споткнулся о порог и упал. В коридоре загремел поднос.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Фрисс. — Да потому, что это я так приказал!

Он снова расхохотался. Потом, внезапно вспомнив, сказал мрачно:

— Среди предателей — начальник дворцовой стражи Этисс. И два члена магистрата. И двое из купеческой морской гильдии… Все — неблагодарные твари! Все хотели моей смерти!

Арисса всплеснула руками и даже вскрикнула.

— Не беспокойся, мать, — Фрисс картинно протянул к ней руку, забыв, что несколько лет назад царь Аххаг лишил ее глаз. — Изменники разоблачены и наказаны. Не далее как сегодня в обед их повесили здесь, во дворе. Потребовалось пятнадцать виселиц.

Он хитровато улыбнулся.

— Знаешь, почему пятнадцать, мать?

И, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Потому, что я решил заодно повесить весь магистрат и всё правление гильдии. Там, где завелся один предатель, наверняка заведутся и другие.

Он сжал кулаками виски, покачался на табурете.

— И знаешь, что я решил, мать? Не нужен нам магистрат. Всем в Киа-Та-Оро будут управлять я сам. А в ратуше я открою музей, где будут выставлены высушенные головы предателей. А в башне ратуши сделаю голубятню…

Он хохотнул. Взглянул на мать и старую служанку, которые по — птичьи сжались и сгорбились, словно стараясь стать незаметнее. В глазах его появилось осмысленное выражение. Он глубоко вздохнул.

— Да, мать… Тяжело управлять государством. Не знаю, как управлялся отец, но мне приходится туго. Все эти вольности, все эти распущенные нравы… Железный кулак! Вот что нужно, чтобы удержать в повиновении эту подлую и рабскую страну.

Повисло молчание. Потом Арисса спросила внезапно зазвеневшим голосом:

— Ты называешь подлой и рабской Киатту, сын?

Фрисс как бы очнулся. С мутной, тяжелой злобой взглянул на мать. Процедил:

— Подлой и рабской, да. Мне приходится исправлять дела моего добренького отца. Такого добренького, что он без боя сдал Оро, не сумев даже собрать армию для защиты столицы. Зато сейчас… Сейчас у меня мощная армия. Полторы тьмы солдат, и очень хорошие полководцы, и две тьмы резерва, готового собраться в любую минуту. И конница, которая не уступает ни в чем хуссарабской.

— Она и есть хуссарабская, — рискнула возразить Каласса.

Фрисс вскочил, с грохотом опрокинув табурет.

— Да, она хуссарабская. Но это наёмники, которые служат мне. И служат верно!

— Тебе, а не Киатте! — громко сказала Арисса.

Каласса в испуге взглянула на нее. Арисса почти поднялась на ноги, чего не могла сделать последние полтора года, лишь держалась одной рукой о золоченую спинку кровати.

Фрисс шагнул было к ней, но круто развернулся, не прерывая движения.

Бросил через плечо:

— Старая дура!

И вышел, напоследок с грохотом захлопнув дверь.

Старушки обнялись и заплакали.

Когда они проплакались и успокоились, — за окном уже стояла ночь и во дворе хрипло каркало воронье, да раздавался пьяный гогот стражи, — Арисса шепнула Калассе:

— Как ты думаешь, Крисс вернется?

— Вернется, моя госпожа, — убежденно ответила Каласса.

— Вот и я думаю, что вернется… И гадательные карты это подтверждают, правда?

— Истинная правда. Я раскладываю их при вас каждый день…

Они помолчали, прислушиваясь к страшным звукам со двора.

— Поскорее бы Крисс вернулся.

Каласса заплакала снова, уронила голову на колени старой королевы, и теперь уже королева принялась гладить ее невесомой рукой, утешая.

Но вернулся не Крисс, а Ибрисс.

Он вернулся под улюлюканье оборванцев, которых много развелось за время правления Фрисса.

В город их не пускали. Они целыми семьями жили на городской свалке, среди мусорных отбросов, или на старом кладбище, среди заброшенных могил. Целыми днями они сидели у городских стен вблизи ворот, приставая к проходящим, выпрашивая милостыню.