Сказки птицы Гамаюн

Я вздохнула и произнесла:

 — Ты и эту мечту, Василиса, развеяла. И что делать?

— Прекратить прятаться от людей. Себя бояться и жалеть перестать. «Ах, я такая рыжая, некрасивая, в лесу росла, люди увидят — засмеют». У каждого свой страх есть, попытайся преодолеть его. Вот приедем на ярмарку, посмотрим на людей, может, маскарад будет — потанцуем. И еще — никто не знает наперед, как жизнь сложится, но в любом случае тебе надо учиться. Вот мы с Кощеем подумываем открыть университет, где и женщины учиться смогут. Я учиться всегда любила, а теперь преподавать попробую.

Мы подъехали к городу, который был празднично украшен. Играла музыка, люди смеялись и пели. А что, интересно — никогда не была на ярмарке.

 — Сначала поселимся, перекусим, а потом переоденемся и пойдем гулять, — сказала Василиса и потащила меня на постоялый двор. — Снимай свою униформу для верховой езды, у меня платья припасены, ты когда платье-то надевала?

Премудрая выдала мне простенькое, но симпатичное платьице и такое же скромное достала себе.

 — Зачем выделяться? Мы веселиться пришли, а не себя показывать. Я узнала, вечером будет маскарад, поэтому маски, что я захватила, пригодятся.

— А тебя что, тут знают?

— Некоторые видели, приезжала по делам. Думаю, не узнают, но рисковать не хочется, — оправдывалась Василиса. — Я люблю побродить в толпе, спеть, потанцевать, а муж не любит больших скоплений народа, но не возражает, когда я так расслабляюсь.

Мы выскочили на улицу, заполненную людьми. Рядом с подругой, в длинном платье и маске, я чувствовала себя спокойно. Люди шли к небольшой площади, на которой происходило основное действо. На небольшой сцене играли какую-то пьесу, героиню спасали от дракона, публика веселилась. Мы тоже поддались этому захватившему всех веселью. Как это замечательно, когда становишься единым целым с толпой и ни о чем не думаешь, когда смешно просто потому, что люди вокруг радуются и смеются глупым шуткам, когда ты такой же, как все, и это не вызывает огорчения, а на время уносит все проблемы и нерешенные вопросы. В одном конце площади выступали заклинатели огня, в другом кувыркался медведь, а собачка носила шляпу для сбора денег. Спрашивается, чего я боялась? В праздничной толпе так же, как в лесу: ты предоставлен сам себе, никто не обращает на тебя внимания. Хочешь смеяться — смейся, хочешь плакать — плачь, никто не заметит. Потом на сцене начали петь, и даже я знала некоторые песни. Мы с Василисой подпевали, у неё был великолепный голос. Мы ели какие-то простые сладости, грызли моченые яблоки и пили квас. Это неистовое веселье продолжалось до темноты, мы вернулись на наш постоялый двор, когда ноги нас почти не держали. Так как возбуждение и веселье в нас ещё било ключом и спать в таком состоянии совершенно не хотелось, мы решили слегка перекусить перед сном. Народа в зале было много, но нам все-таки достался отдельный столик. Мы заказали немного вина и легкой закуски и стали слушать менестреля, который терзал струны своего инструмента на маленькой сцене. Зал подпевал, мы тоже. Потом стали приглашать желающих выступить, многие пели, и я подтолкнула Василису:

 — Пойди спой, ты чудесно поёшь, и всё равно ты в маске, никто не узнает. Я бы и сама спела, да песен знаю не много, и они не совсем праздничные, так, для себя напевать. А ты рассказывала, что пела раньше на сцене.

 — А что, и правда, — согласилась моя спутница, — и спою, давно не чувствовала себя артисткой. Люблю ощущение, когда зал, пусть небольшой, но твой, слушает тебя. Давно этого чувства не испытывала.

Когда Василиса запела, зал затих в немом удивлении. Ее голос звучал удивительно сильно и чисто, звуки песни обволакивали тело, затрагивали что-то внутри, вынимали это что-то, очищали и делали тебя сопричастным к самому лучшему, что есть в мире. Хоть песня была совсем не грустная, я заплакала — просто от этого невероятного таланта. Публика не успокаивалась, не отпускала певицу, и ей пришлось спеть несколько песен, прежде чем вернуться ко мне. Раскрасневшаяся, довольная, даже в маске было видно, что она красавица. Мужчины провожали её восхищенными взглядами, но что- то в её осанке и походке удерживало присутствующих от комментариев. «Королева», — звучало у меня в голове. Василиса села, всё ещё переживая свое выступление и мечтательно глядя куда-то в пространство.

Не прошло и пяти минут, как возле нас возник молодой мужчина — думаю, чуть больше тридцати лет, хорошо сложённый, подтянутый, воин или человек, который постоянно тренирует своё тело, русоволосый и тоже в маске.

— Сударыни, извините меня за дерзость, но мне очень нужно поговорить и выяснить один чрезвычайно важный вопрос, который мучает меня много веков.

— На многовекового старца вы что-то не похожи, — довольно дерзко ответила я и глянула на Василису.

Лицо её побледнело и скулы, которые не были покрыты маской, стали белее снега. Рука безжизненно упала на колено.

 — Что такое, Василиса? Что происходит, тебе плохо? Мы можем подняться в комнаты, я расплачусь.

— Я всё-таки тебя нашел, это ты, не отпирайся, — сказал незнакомец и нахально уселся за свободный стул. — Столько лет, другой мир, другое лицо, другое имя — но голос твой и притяжение, что я чувствовал, когда ты только появлялась в радиусе километра от меня, никуда не делось. Правда, Клео?

— Значит, нашел, — прозвучал бесчувственный голос девушки. — Почему всё так, почему?

— Я сам бы хотел знать. Я искал тебя во всех своих перерождениях в нашем мире, я был уверен, что твоя душа не пропадет втуне, она обязательно будет воплощена, хотя бы ещё раз. Слишком яркая, слишком невероятная и слишком трагическая, чтобы не попробовать прожить ещё одну жизнь. И вот я тебя нашел. Нам надо поговорить, — сказал парень.

Затем он обратился ко мне:

 — Вы не могли бы оставить нас одних? Я не обижу вашу подругу, мы старые знакомые, она знает.

— Нет, Лотта, — Василиса схватила меня за руку, — я прошу тебя остаться. Я могу наделать много глупостей, с тобой мне будет легче. Пожалуйста, не уходи.

 — Да я и не собиралась тебя оставлять одну с неизвестным мужчиной.

— Я совсем не неизвестный, правда. Сейчас меня зовут просто Марк, а Клео знала меня как Марк Антоний.

Василиса сидела бледная и подавленная, и мне это всё совсем не нравилось. Почему она молчит? Почему этот парень называет её другим именем, почему ведёт себя так, как будто имеет на неё какие-то права?

— Как ты меня нашел? Это невозможно, — прошептала Василиса.

— Для нас нет ничего невозможного. Мы ведь любим друг друга, правда? Такая любовь не умирает. Мы сделали много глупостей, просто судьба была против нас тогда, но сейчас? Сейчас всё можно изменить — другой мир, мы другие — не такие жестокие, не такие жадные. Что нам может быть нужно, кроме любви? Нас тогда погубила власть, нас и наших детей. Но сейчас все по-другому.

— Вот именно, Антоний, мы другие. Всё, оказывается, меняется, кроме любви. Но зачем же так? Почему так больно? И опять выбор, опять боль.

Глаза её были сухие, но отчаяние на грани обморока отражалось в них. Она сняла маску, опустила голову на руки и отчаянно сказала:

 — Почему выбор, за что это проклятье? Я любила и его, и тебя, и сейчас люблю. Но тогда он ушёл, а ты появился, а сейчас почему всё сразу?

Теперь побледнел и покрылся испариной лоб Марка.

 — Гай жив, и он здесь?

— Да, он мой муж, и я сделаю всё, чтобы его не убили опять, — резко ответила Василиса.

 — Это невозможно, за что? — и Марк или Антоний, или Марк Антоний тоже уронил голову.

Пожалуй, слова «невозможно» и «за что» составляло суть этой интригующей беседы. Я путалась в догадках, и боль, которая исходила от этих двух людей, была настолько сильной, что мне хотелось закрыть глаза и уши и убежать подальше от этого места. Но их отчаяние просто прижало меня к стулу.

— Клео, ты для меня только Клео, хотя эта девушка называет тебя Василисой. Я не знаю, как я появился в этом мире. Он совсем другой, и я тоже в нем другой, мне не нужно завоёвывать страны, мне хватает своего королевства — кстати, оно опять в Италии, и новый Рим стоит на старом месте. Совсем другой город, но холмы те же. Люди растят виноград, возделывают землю, но нет рабов и наёмников. Нет понятия великая империя, великий Рим, просто город — хороший, уютный, я рос в нем и был просто Марк, потом просто король Марк, ничего не помнящий и только с тоской в сердце, как будто я что-то забыл, что-то важное, что хорошо знал, что составляло мою жизнь. Однажды я стоял на берегу моря. Солнце всходило, и в его лучах я увидел судно с вызолоченной кормой, пурпурными парусами и посеребренными веслами. На носу восседала самая прекрасная девушка в мире, которую я когда-то видел, на ней был наряд Афродиты, по обе стороны от неё стояли с опахалами мальчики амуры, а управляли кораблем служанки в одеяниях нимф. Видение длилось не больше десяти минут, но я всё вспомнил: кем я был, кого любил и кого потерял в том мире.