Колдунья-беглянка

– Как это?

– Ох… Зажги свечу.

– Спичкой или…

– Да все равно!

Ольга выбросила указательный палец, и одна из свечей в тяжелом медном подсвечнике загорелась.

– Свеча горит, есть пламя… А теперь погаси. Все равно как.

Ольга погасила чистое пламя одним движением пальца.

– Ну, уразумела? Свеча осталась прежней… просто-напросто задуло пламя, и без него она – холодный кусок воска. Пламя, разумеется, можно зажечь вновь, но для этого необходимо приложенное извне усилие…

– Постой! – воскликнула Ольга. – Я, кажется, начинаю понимать… Дар все это время оставался при мне, он никуда не делся, он просто погас, и его следовало заново зажечь…

– Должен тебе сказать, что для человеческого существа ты не на шутку сообразительна, – с издевательской вежливостью сообщил Нимми-Нот. – Именно так. Видишь ли, такого никогда не случается с тем, кто обладает Даром изначально. А у того, кто свой дар получил, его запросто может задуть.

– Почему?

– Откуда я знаю? Почему дождь идет не вбок, а прямо? Почем облака не падают? Так заведено, а я слишком мелкое существо, чтобы знать, кем, когда, зачем и почему. Так заведено.

– А повториться это может?

– Не знаю. Может быть… наверняка. Или оттого, что кто-то сможет это устроить, или потому, что так сложится. И снова зажечь придется уже как-то иначе, на другой манер. Вот тебе и весь сказ.

– Хорошенькие дела, – сказала Ольга, ничуть не обрадованная подобными перспективами. – Выходит, в любой момент…

– Ну почему – в любой момент? Вовсе не обязательно, чтобы это каждый день случалось. Это как с болотом, соображаешь? Можно по нему пройти невредимым, а можно десять раз утонуть… а если держаться подальше от болот, то и не ухнешь в трясину с головой. Вот все, что знаю. Я ведь не светоч мудрости, я просто создание, обитающее на своем клочке земли, и не более того… И умения, и знаний – с ноготок. Самомнением не пыжусь… в отличие от некоторых. Ты, главное, запомни, что на Той Стороне все, как у простецов: есть свои болота, топкие места, зыбучие пески, и молнии бьют, и грозы мочат. И нужно накопить богатый опыт, чтобы научиться хотя бы предвидеть часть опасностей… Тут, кстати, можно развить тему и припомнить некоторые примеры…

– Как-нибудь в другой раз, – твердо сказала Ольга, подозревая, что ничего полезного уже не услышит. – У меня нет времени, коли уж все вернулось, предстоит немало дел…

Она встала и принялась раздеваться, нимало не стесняясь уставившегося на нее Нимми-Нота – не человек, в конце-то концов. Побросала всю одежду на кресла, достала мундир гусарского корнета, уже привычно натянула чикчиры.

Дел и в самом деле было невпроворот. В особняке Вязинских лежала в лихорадке Татьяна – и были сильнейшие подозрения, что болезнь нагрянула не сама по себе, а значит, следует посмотреть, что можно сделать. Следовало также, несмотря на поздний час, навестить господина по имени Модест – и загадочное зеркальце имеет смысл у него безжалостно отобрать, и следует жестко поговорить о некоторых недавних событиях…

Она без труда взмыла в воздух, приподнялась аршина на два над полом, потом так же плавно опустилась назад – и тихонько засмеялась от радости, что все вернулось, что все удается. Теперь гусарский мундир необходим – мало ли какие возможны встречи, военный, как уже неоднократно подчеркивалось, вызывает гораздо больше почтения и уважения, нежели статский…

Ольга сноровисто застегнула доломан.

– Что-то неладно снаружи, – внезапно сказал Нимми-Нот. – Очень непонятно… и неладно.

Теперь и Ольга то же самое ощутила – но никак не могла понять, с чем столкнулась. Ни на что знакомое это не походило: такое ощущение, словно прикасаешься к чему-то омерзительному липко-холодному, наподобие лягушки или змеи…

– Тулупов, во двор! – послышался внизу отчаянный крик Тучкова, и тут же хлопнула входная дверь.

Ольга одним прыжком оказалась у окна, свесилась через подоконник наружу. У ворот толклись какие-то фигуры, числом не менее полудюжины, что-то странное было в их дергающихся, ломаных движениях…

Отчаянно затрещала калитка – на нее напирали, да как напирали! Словно не человек ломился, а налег всей тяжестью тела огромный зверь наподобие гиппопотама…

Скрежет, грохот… Калитка треснула пополам, по всей длине, ее половинки распались, одна рухнула наземь, другая закачалась на петлях – и в образовавшийся проем шагнула высокая широкоплечая фигура, а следом за ней, переступая тяжко, повалили другие…

– Назад! – послышался ничуть не испуганный, злой голос Тучкова. – Кому говорю, корявый? Застрелю!

И тут же ударил выстрел, взметнулся клуб порохового дыма. Ольга прекрасно видела, что пуля ударила прямехонько в грудь вторгшемуся верзиле, но он, хоть и явственно дернулся, как от простого удара кулаком, зашагал к крыльцу как ни в чем не бывало, а следом валили его сотоварищи – тесное скопище дергунчиков, марионеток, бессмысленных…

Ольга кинулась к лестнице. Тем временем внизу грянули еще три выстрела, один за другим, послышался отчаянный крик:

– Бесполезно, Тулупов, в дом!

Ольга сбежала на первый этаж как раз вовремя – оба поручика, влетев внутрь, захлопывали входную дверь и торопливо закладывали засов. Засов был уже в скобах, но Тулупов долго еще колотил по нему ладонью. Вид у обоих был ошарашенный донельзя.

В дверь что-то гулко ударило.

– Ольга Ивановна! – оглянулся Тучков. – Н-на них пули не производят ни м-малейшего действия… Они… Это не…

– Успокойся, чтоб тебя! – прикрикнул на него Тулупов.

Он был так же бледен и растрепан, зубы выстукивали дробь – но поручик тем не менее хватко вытянул саблю из ножен, отступил на три шага, встал лицом к двери, решительно оскалясь… Глядя на него, и Тучков приободрился, тоже выхватил саблю.

В прихожей было светло, как днем, хотя не горели ни свечи, ни лампа – Ольга только сейчас сообразила, что это она, не рассуждая, пустила свет, а офицеры были так растеряны, что и не обратили внимания на этакую странность, как будто так и надо…

В дверь колотили, словно бревном. Она содрогалась в массивных кованых петлях, правая нижняя филенка левой половинки вдруг отлетела, упала на пол, раздался треск, в образовавшемся проеме показалась чья-то нога в простом мужицком сапоге, оказавшая на доски воздействие не хуже, чем кувалда…

– Назад! – скомандовала Ольга. – На лестницу!

Дверь уже начала подаваться. Оба поручика, словно сомнамбулы, выполняя Ольгин приказ, отступили на ступеньки.

Ольга выпрямилась, сосредоточилась и ударила сквозь начинавшую рассыпаться дверь по толпившимся на крыльце. Ничего не помогло – на дверь все так же сыпались могучие удары, вот уже отлетели все филенки, отлетели державшие засов скобы, и дверь распахнулась, шумно ударившись о стену…

Ольга ударила иначе – и снова без малейшего результата. Темные рослые фигуры, толкаясь, хлынули в прихожую. Все бесполезно – там нет живых, а потому ни одно заклятье не действует – не усыпить, не напугать, не сбить с ног…

Ольга вскрикнула в неподдельном ужасе. Первым той же нелепой, ломаной походочкой вошел Анатоль: грудная клетка вмята, словно у проломленной ударами сапога куклы из папье-маше, лицо зеленоватого цвета, застывшее, неподвижное, зубы оскалены, глаза тусклые, похожие на мутные стеклянные шарики. А следом за ним – великан Кудеяр (буйная черная борода особенно четко выделялась на фоне воскового лица) и еще кто-то, смутно знакомый по той подвальной ресторации… а вот и сам хозяин оной, Фома…

Вот только головы у Фомы не было на плечах. Голову он держал в руке, крепко зажав широкой лапищей волосы. И эта голова, уставясь на оцепеневших людей, вдруг явственно повела глазами-стекляшками, рот покривился, открылся, и голова как ни в чем не бывало, словно так и полагалось в ее положении, произнесла вполне разборчиво:

– Барышня, пожалте в гости, хозяева заждались…

И вся толпа двинулась к лестнице.

Поручик Тучков бросился вперед, спрыгнул с последней ступеньки, замахнулся со всего плеча, блеснула начищенная сталь изогнутой, широкой гусарской сабли…