Просто солги

— Хочешь кофе? — как ни в чем не бывало интересуется он.

Я сглатываю слюну. Конечно, хочу, но ему об этом знать совершенно не обязательно.

Чувствую резкую боль в ладонях — это поломанные ногти пронзают кожу, и на поверхности тут же выступают крохотные капельки крови. Я как можно незаметней встряхиваю руки в надежде, что маленькие ранки исчезнут сами собой. Я жду чуда. Точно те зрители на цирковом представлении.

Он снова поворачивается ко мне — на этот раз, уже с двумя чашками кофе в руках. Резко, испуганно я прячу руки за спину, вероятно, опасаясь, что он увидит (или — вдруг — почувствует).

Но он, кажется, ни о чем и не подозревает. Стоит себе в нескольких шагах от меня. Все такой же Джо, каким я его всегда знала. Такой же неприступный, как гранитная скала, со своей вечной ухмылкой. В его руках — две чашки кофе — по чашке в каждой. Невозмутимый, с широким лицом и короткой стрижкой. Единственное в чем мы с ним абсолютно похожи — оба не уверены в будущем. Или даже не в будущем — в следующих тридцати секундах.

Джо не решается сделать один-единственный шаг в мою сторону, я в его — тоже. Совсем как тогда, когда мы встретились в парке, когда мы сидели в кафе. Снова и снова мы ничего не предпринимаем; в тысячный раз наступаем на одни и те же грабли.

Наконец, решившись, я резко, всем телом подаюсь вперед и выхватываю предназначенную чашку. Одну из двух. Немного жидкости выплескивается через края и обжигает руки. Про себя я выругиваюсь, а лишь затем поднимаю на него глаза.

Он по-прежнему не может отвести от меня взгляд. Сосредоточенно, как-то излишне серьезно он рассматривает меня, и мне становится неловко.

В этот момент мне кажется, что этот Джо — обыкновенный. Не тот, кто таскает меня от наркомана к наркомана, от притона к притону. Не тот, кто совал мне под нос пакетик с героином, натаскивая, как собаку-ищейку. Не тот, кто дал мне пощечину. Не тот, кто столько времени преследовал меня, пытаясь даже однажды прострелить мне голову. Этот Джо — другой. В моем подсознании он чем-то похож на Кима. Того Кима, которого я знала, а не того, кому поручили держать меня на коротком поводке. Не удержали — поводок порвался.

Я вспоминаю, как Джо шутил насчет того, что нас можно назвать семейной парочкой. Все бы так, но у нас кое-что иное. У нас "симбиоз", как он сам говорил.

— Бред. Все это бред. — Он первый отводит глаза и ставит нетронутый кофе обратно на стол. — Все, что со мной происходит после того, как ты появилась. Ты как магнит для всякого хлама, Кесси. Притягиваешь все без разбора. Когда мне поручили тебя найти, я подумал: "Плевое дело. Через 24 часа она будет моей". Но все оказалось не так просто. Тебя снабдили каким-то парнем, который таскался за тобой, как приклеенный. Потом еще один парень. Вся операция катилась в тартарары, пока ты сама не открыла мне дверь. Я позвонил — ты открыла. Не видя меня, а только слыша и чувствуя. Открыла дверь совершенно незнакомому человеку, который, помимо того, мог оказаться потенциальным убийцей. С тобой все не так как надо. Ты неправильная, Кесси, и все, что с тобой происходит — это неправильно.

Я молчу — мне совершенно нечего сказать, кроме избитого:

— …прости.

Его ухмылка становится шире.

— Тебе не за что извиняться, Кесси. Это я должен просить прощенья за то, что ты теперь стала такой. С обостренным восприятием. Живешь в публичном доме, подобрала на улице дочь наркомана. Я не знаю, кого ты из себя строишь, Кесси, но я верю, понимаешь, просто верю, что ты не такая. Настоящая Кесси, та, что внутри тебя, она терпеть не может меня, обитателей этого дома, "работу", которую тебе приходится выполнять. Ты не такая, Кесси. Не грязная.

— Нет, — я с трудом заставляю себя выдерживать взгляд, потому что понимаю — сейчас я не должна ломаться, — я именно такая. Намагниченная на всякую дрянь и…

…и на тебя тоже.

Но последние слова я не произношу вслух — заглатываю их обратно, приберегаю для какого-то другого случая.

— Я просто хочу, чтобы ты знала, Кесси. — Он слегка касается своей широкой ладонью моей — поцарапанной. Щекотно. Но приятно. — Я всегда тебя поймаю. Когда ты будешь падать.

31. "В его воображении существует девушка. Девушка, совершенно не похожая на меня"

В его воображении существует девушка. Девушка, совершенно не похожая на меня. Она никогда не встанет перед ним на колени, никогда не будет молить о пощаде. Она — сильная.

В моем воображении его не существует. Для меня он — жестокая реальность, злая шутка судьбы, не более того. И если бы не дом с синими окнами, не эта дрянная работа, то его бы не было. Ни в реальности, ни в чьем-либо воображении.

Но я никогда не забуду его. Ни одна пуля не вышибет его из моей памяти.

…

Я сижу, забившись в угол на его широком подоконнике, потому что теперь от одного вида знакомого карниза меня начинает мутить. Сразу вспоминаю о Жи, о том, что было, и о том, чего так и не произошло.

Джо негромко откашливается, чтобы хоть как-то привлечь мое внимание, но он зря старается: я и так его прекрасно чувствую. Он хочет что-то сказать, но я выдвигаю руку вперед, как бы говоря, чтобы он молчал. Потому что знаю, что он скажет, — у него на лице все написано.

— Не надо, — шепчу. — Знаешь, это было бы слишком глупо с их стороны, вернуться в свою прежнюю квартиру. Ты сделал все, что мог. Лучше иди, поспи.

Он не ухмыляется, не говорит в ответ какую-нибудь колкость, а просто кладет руку мне на плечо — опять.

— Кесси, мы не можем вот так сидеть без дела. В любой момент… — Но он не договаривает, и я знаю. Знаю, что должно прозвучать за этой фразой.

Сейчас я чувствую все в сотни раз обостренней, чем раньше. Я превратилась в один сплошной тугой комок из нервов. Все чувствую, все слышу. И то, что творится сейчас за стенами, тоже. Слышу.

Но сквозь уже ставшие привычными звуки пробиваются чьи-то всхлипы. Не от счастья — от горя. И мне кажется, что этого кого-то разрывают на мелкие кусочки. Что еще немного — и этот кто-то будет кричать. Громко, надрывисто. Только затем понимаю — Лея.

Я не хотела никому рассказывать, и я не знаю, как они узнали. Может, поэтому сегодня монотонные вздохи за стенами такие редкие и приглушенные. Как будто приспущенные американские флаги.

— Как там, в мире? — как бы между прочим интересуюсь я. Потому что уже неделю не выхожу из дома и даже не слезаю с этого подоконника в его кабинете. А еще не смотрю новостей. Теперь я — отрезанная от остального мира; я сама себя изолировала.

— Пока неплохо. Середина осени, знаешь ли. Ну, Нью-Йорк, он никогда не останавливается, даже если выпадет одно звено. Кто как ни ты знаешь.

— Да, — задумчиво повторяю я, — кто как ни я.

Его брови сдвинуты вместе, а на лбу появляются странные морщинки. Губы сжаты в одну тонкую линию. И сейчас он такой, каким я раньше его никогда не видела, никогда не представляла, — спустившийся на землю. В этот момент он кажется мне таким человечным, что я чувствую себя похожей на него. Нет, я чувствую себя его частью. И теперь в нем постоянно что-то меняется, внутри него происходят какие-то химические процессы. Это не Ким, который обладает преимуществом знать, что никогда не изменится — навсегда останется таким же лжецом.