Коромысло Дьявола (СИ)

Только живой плоти позволительно выглядеть эротично в одежде. Статуи следует раздевать…

— Или ваять их в популярном античном стиле «деревенский бабец и пассатижи в русской бане парятся».

— Невежда! Древние греки так отделяли эрос от агапе. Чисто философски. Например, Пракситель мог ваять эротику, но не хотел.

— Не верю…

Филипп отправился к поздней обедне в монастырскую церковь, тогда как прецептор Павел, верующий не менее истово, чем ученик, по обыкновению в Кафедральный собор.

Там у него собственное местечко на правом клиросе с краю. Чуть что свято место Пал Семеныча свечные старушки с ревностью освобождают от всяко разных невеж, могущих помешать во благолепии отстоять воскресную обедню такому уважаемому прихожему храма сего.

По дороге в город о наставнике Филипп Ирнеев размышлял не очень долго. В церкви иконы «Утоли моя печали» и в Петропавловском монастыре он тоже не задержался. Прямо с обедни рыцарь Филипп укатил в городское убежище на предельной скорости, дозволенной знаками дорожного движения и разметкой.

Не то чтобы он чрезвычайно спешил. Но поспешал медленно, согласно латинской поговорке, какую он со смешанными чувствами припомнил за рулем.

Выделим с абзаца, что дело с изучением латыни и древнегреческого у него продвигалось ни шатко ни валко. Иногда в дороге он с неподдельным чувством мысленно обращался к латинским периодам и древнегреческим гекзаметрам. Это занятие тоже способствовало поддержанию боевой формы, правильному вождению автомобиля и не позволяло нашему рыцарю Филиппу расслабляться в неуместности.

Местность в центре города Дожинска, как водится, изобилует постоянно заменяемыми и хаотично обновляемыми дорожными знаками, а также прочими пертурбациями трафика — вроде стальных пупырчатых надолбов-вздутий на всю проезжую часть, предназначенных для любителей скорой и тряской езды. Но зоркой бдительности Филипп не терял до самого места назначения и припарковался как положено.

Убежище его встретило привычной лаской и негой. Иными словами рыцарь Филипп не мог описать свои чувства, даром что в его асилуме ничто и ничего не пребывает в унылом постоянстве. Сегодня, например, прохода направо не существует. Зато у стойки бара, раздвинувшейся вдоль, прибавились несколько круглых табуретов и узкое кожаное кресло с высокой спинкой. В нем-то Филипп и примостился перед чашечкой дымящегося кофе и рюмкой «хеннеси».

К ним в стиль на стойке лежат раскрытая пачка «Мальборо» с одной выдвинутой сигаретой и футуристическая титановая зажигалка, вероятно, способная давать газовое пламя под водой, наподобие саперного огнепроводного шнура, о котором давеча толковала арматор Вероника за завтраком.

Филипп закурил, а зажигалку прихватил с собой в карман. Пригодиться девушке Нике подарить. А вдруг это тоже артефакт из отдаленного будущего, не имеющий современных аналогов и прототипов?

Взамен зажигалки из серебристого титана Филипп выложил на стойку вороненый «глок». Пушка тоже неплохо смотрится рядом с пачкой «Мальборо» и бутылкой «Хеннеси».

«Тяжеловат, конечно, пистолетик, но со временем к нему привыкну».

Поначалу, ощущая приятную тяжесть оружия, Филипп представил себя законным воителем со всяческой магической скверной и злостным колдовством. Да и осознал, кто он есть, в полной мере и в боевой готовности с ходу поставить на какой-нибудь колдунье-чародейке, на суккубе или на черной вдове шоковый египетский крест тремя точными выстрелами в живот и в пах. Со святыми упокой!

Но вот после обедни он уже не признавал воинственности: «Кротость и смирение они, понятно, нам во благо идут…»

Как-то незаметно и пистолет потяжелел, и сбруя для его скрытного ношения стала казаться ужасно неудобной и неуютной. «Запрягли и захомутали. Но терпи и вези свой воз, если тебя везет машина. Все мы кого-то возим или же на нас ездят… Ох мне, освободиться бы от этого рыцарства и как раньше жить помаленьку-полегоньку, без души-логоса, без сердца-динамиса…»

В комфортабельной, можно сказать, душевной атмосфере асилума Филипп припомнил давешние неправильные дорожные мысли и устыдился недавнего слабодушия.

«Неизвестно еще, каких габаритов и тяжести тебе клинок достанется, рыцарь бедный. Вдруг исторический меч-двуручник? Его-то и в багажник «восьмерки» не запихнуть. В салон разве? Придется как лыжи или лодку на крыше возить.

Осанна Тебе, Господи, мой неслабый «глок» размерами поменьше, чем безоткатное орудие…»

— Так-таки хороша пушка! — гласно вслух восхитился Филипп личным оружием.

Результат столь доброго отношения к орудию ратного труда не замедлил проявиться. Внезапно «глок», лежавший на стойке бара, посветлел, приобрел серебристо-титановый цвет и сверкающие насечки, наподобие зажигалки, ранее располагавшейся на его месте.

— Оба-на! Спасибочки, мой непредсказуемый «Asylum Sapienti»!

Убежище ничего не ответило рыцарю Филиппу. Наверное, вразумительные контакты подобного рода и вида асилумам не свойственны. У них другие коммуникативные выкрутасы.

Филипп глянул на часы и пожал плечами. До воскресного семейного обеда времени оставалось хоть продавай. Но совершенно не ясно, выйдет ли он из убежища раньше, чем в него вошел. Или же, напротив, всюду опоздает ко всем чертям собачьим.

«Невелика потеря — родительская стряпня. Омарами, как Ника, они уж точно меня угощать не станут…

Ага и эге! Петька-то с Мариком сегодня зазывали к вечеру пообедать по англосаксонскому расписанию…

А уж как мелкий Ванька обрадуется, когда б «Стартрек» смотреть без лексических упражнений! Надо бы давить на него поменьше. Как-никак, каникулы у мальца…»

Филипп выложил перед собой компьютер и принялся просматривать список литературы, какую он намерен одолеть к экзамену, имеющему место быть на следующей неделе. Ему-то до каникул «без малого целый месяц в миру корячиться».

В миру мирское, следовательно, преходящее и мимолетное. У рыцаря Филиппа сразу же выветрилось из памяти, к какому такому экзамену он пару минут назад готовился, едва он для разрядки открыл Евангелие от Аполлония Тианского.

В описании дьявольского коромысла во многих бинарных оппозициях-универсалиях от века противоречивых личных качеств человека и людской натуры в совокупности Аполлоний ни в чем не расходился с Филоном Иудеем, порой даже превосходя собрата по двукнижию в драматической патетике. Трактовка единства и противоположности света и тьмы, добра и зла, любви и ненависти, жизни и смерти у него поистине артистичны и легко доступны.

«Оно понятно, ежели Аполлоний Тианский апокалиптически пророчествует о скором приходе Мессии Спасителя, призванного избавить неразумный род людской от первородного греха творения, неблагоразумия…

Так-так, а тут у нас вырисовывается концепция двойного искупления и дважды приходящего Сотера-Параклета».

В Первом пришествии Христа Спасителя в ипостаси и в кенозисе Сына человеческого Филипп не мог усомниться неблагочестиво. Он никогда не ставил под вопрос новозаветные догматы собственной православной веры. Но вот прискорбно распространенные представления о следующем, якобы уже громогласном пришествии Сына Божьего, каковое должно непременно случиться если не на днях, то обязательно на будущий год, в течение пятилетки, десятилетия, спустя сто, тысячу лет и так далее — нашего истово верующего героя крайне настораживали. Слишком уж много, в его понимании, вокруг эсхатологических мировоззрений в продолжение истории христианства роились, клубились, усаживались, будто мухи на дерьме, толпы невежественных еретиков и сектантов из числа непотребных отбросов, отребьев и охвостьев человеческих сообществ.

Пока же, оставив до востребования обсуждение с прецептором Павлом всевозможных гностических, хилиастических и монтанистских ересей, рыцарь Филипп углубился в повествование Аполлония Тианского о предопределенном нравственном спасении греховных душ человеческих и самопожертвовании Мессии во имя униженных и оскорбленных нечестивым творением малых светов от Света Истинно Сущего.