Смок - боевой змей

— Пошел служить в Туров. Тамошний князь дружину набирал…

— Недалеко от Киева, — задумчиво произнес воевода. — Оттуда тож прогнали?

— Сам ушел.

— Платили мало?

— Из-за змея. Пока был маленький, держал для забавы. Другие приходили поглядеть. Потом смок вырос, кормить стало трудно. Князь дать денег не захотел; на кой, сказал, нам это чудище поганое? Я и ушел. Скитался, службу искал. Тяжко было. Прослышал, что князь Ростислав с великим князем Святославом воевать сбирается. Прошлый год не довоевали, снова силы копят. Подумал, где лучше сгожусь, и пришел в Белгород.

— Почему не к Великому, он богаче?

— Не взял бы — воев у него хватает. А меня, чтоб к Ростиславу не пошел, велел бы зарезать.

— Потому на две гривны согласился? — сощурился Святояр. — Не знал — яро надо было рядиться!

— Слово-то дал! — усмехнулся Некрас.

— Уговор дороже! — согласился воевода и решительно отодвинул блюдо с недоеденной рыбой в сторону. — Ведаешь Городец?

Некрас кивнул.

— Был там?

— Проходил мимо. Мы со змеем по рекам спускались — от Турова до Белгорода. Его рыбой кормить надо, а та в реке… Видел Городец, но не заходил.

— Смотри! — воевода плеснул из кружки на стол, пальцем сделал из лужицы долгую мокрую линию. — Это река. Здесь стоит Городец — на том берегу. Наш город был, Великий его летось захватил и не отдает. И не вернет по доброй воле. Место очень доброе — один брод на много верст вокруг, закрыл его — и нам в земли Великого не перебрести. Стены Городца высокие, воев там много — не один месяц могут в осаде сидеть. Разумеешь?

— Что?

— Городец надо сжечь!

— Пошли людей!

— Посылал уже. На броде сторожа крепкая, чужого сразу перенимают и волокут на допыт. Яриться станешь, секут без разговору. Четверых у меня засекли.

— Пошли полк!

— Нельзя нам войском! Первыми на Великого нападем, все князья удельные нас осудят, в войско к Великому потянутся. Сладко чужие земли жечь и грабить, когда право на твоей стороне. Надо, чтоб Великий первым напал, тогда его осудят, глядишь — и нам помогут! Князь Ростислав и Великий крест целовали о мире, вся Русь ждет, кто первый целование нарушит. Ясно?

— Нет.

— Городец должен сгореть сам! Сушь стоит, Мало кто лучину обронил или там жар неостывший на двор выбросил. Так должны подумать.

— Я должен зажечь?

— Хвалился, что можешь.

— Могу. На виду у всех подлететь и масло горящее на городницы сбросить. Но змея в небе не спрячешь, все знают, у кого я на службе — тайно не выйдет.

— А ты ночью!

Некрас замолчал и пристально глянул на Святояра. Тот не отвел глаз, но понял по-своему.

— Я обещал тебе десять гривен в месяц. Дал две. Спалишь Городец, отсыплю двадцать — за месяц, что уже отслужил, и следующий. Згода?

Некрас кивнул.

— Не медли! — добавил воевода, подымаясь с лавки. — Смеркается, пора лететь. До Городца верст пятьдесят — скакать долго, да и лететь не скоро.

Святояр надел шапку и вышел. Некрас остался за столом. Неслышно вошел Олята и стал напротив.

— Что ты? — спросил Некрас, поднимая глаза от стола.

— Возьми меня!

— Слышал разговор? — сощурился Некрас.

— Говорили громко.

— Что тебе до Городца?

— Батьков вои Великого посекли!

— А вои Ростислава посекут батьков других, — вздохнул Некрас. — Кто за тех отомстит? Ладно, сбирайся… Стой! — остановил он заторопившегося Оляту. — Одень самое худое, что у тебя есть, ясно? Сними с кобылы седло и занеси в конюшню — на одном не усидим. И еще… Найди глиняные горлачи, неси все, какие у нас есть…

К Городцу долетели с рассветом. Небо за гребенкой леса стало бледнеть, когда смок пересек реку и устало опустился на песок близ узкой и длинной промоины в обрывистом берегу. Некрас и Олята соскочили со змея, быстро расседлали его, и смок тяжело заполз в промоину, где сразу скрылся от любопытных глаз. Там змей лег на песок и уснул. Некрас, будто и не было бессонной ночи, вытряхнул из мешка невод, разделся сам и велел сделать это Оляте. Утренняя вода в реке оказалась жутко холодной, у Оляты перехватило дыхание, но Некрас молчал, и отрок стерпел. Вдвоем они перегородили неводом тихую затоку и споро вытащили на берег ворох сонной рыбы. Некрас быстро и привычно разобрал ее по величине, насек в кустах веток-куканов, нанизал рыбу под жабры (Олята помогал) и, забросив куканы в реку, намертво пригвоздил их берегу.

— Смоку надо свежую рыбу, высохшую есть не станет, — пояснил Оляте. — А не поест — пешком обратно пойдем!

Покончив с рыбой, Некрас ловко зажег костер, они быстро обогрелись и позавтракали — хлебом и копченым салом. Олята робко заикнулся о свежей рыбке, но сотник только отмахнулся:

— Некогда печь! Да и не хочу — наелся на год вперед, за смоком недоедки подбирая. Коли охота к вечеру не спадет, напечешь, сколько хочешь! Невод есть — еще раз в реку забрести можно…

После завтрака они спрятали сбрую и невод в промоине и берегом оправились вверх по течению. Некрас шагал быстро, Олята едва поспевал. По пути отрок вспоминал полет. Некрас усадил его за спиной, привязав ремнями не только к седлу, но и к себе. Когда смок оторвался от земли, Оляте стало жутко, и он вцепился в пояс сотника. Змей, мерно взмахивая крыльями, набирал высоту, стояла ночь, земли не было видно, и от этого становилось еще жутче. Оляте казалось, что они не поднимаются, а падают в бездонную прорву, и падение это будут продолжаться бесконечно долго — пока они не умрут от голода и жажды. К счастью, из-за облаков показалась луна, и Олята воспрял духом. К его удивлению Некрас даже в полной темноте не сбился с пути — они летели по-над берегом реки. Мягкий лунный свет заливал землю: мерцала вода в реке, частым гребнем врезалась в темно-синее небо гребенка леса, земля внизу была тиха и спокойна. Такой красой и покоем веяло от расстилавшейся перед ними картины, что у Оляты защемило сердце. Он смотрел во все глаза и никак не мог насмотреться. Змей то поднимался выше, то скользил на расправленных крыльях вниз; река поворачивала, леса то приступали к ее берегам, то отступали далеко, менялись виды, но каждый из них был по своему красив и мил сердцу. Впервые в своей короткой жизни Олята задумался о том, как хороша земля, на которой он родился и вырос, и поблагодарил Господа за такое счастье.

Устав смотреть на землю, Олята стал следить, как Некрас управляет полетом, но так не разобрался до конца. Если следовало повернуть вправо или влево, сотник тянул за поводья, но отрок не понял, как Некрас заставляет змея подниматься или спускаться. Затем он устал от впечатлений и захотел спать. Некрас словно почувствовал это — посадил смока на пустынном холме. Здесь он скормил змею предусмотрительно захваченную рыбу и велел отроку отдыхать. Олята прикорнул прямо на траве, прислонившись спиной к теплому крупу смока. Он так и не понял: спал ли сам сотник во время недолгой остановки? Некрас разбудил его и велел залезать в седло. Последовавший затем полет был утомительным, Олята подремывал, прижавшись к спине сотника, пока змей не пересек реку.

С высоты Олята не заметил Городца и сейчас, шагая за Некрасом, не знал, долго ли идти? Оказалось — долго. Солнце уже стояло над лесом, когда они выбрели на малоезженую дорогу и стали подниматься вверх от реки. Теперь Некрас шел сторожко и Оляте сделал знак не шуметь. Никто не встретился им на пути, и лазутчики незамеченными выбрались на опушку. Там залегли в густую траву и стали наблюдать за Городцом.

Теперь Олята понял, почему Светояр захотел сжечь город. Там, где поворачивала река, в нее врезался высокий мыс. С западной стороны крутой берег его защищала река, с северной и южной — отвесные обрывы. Их прямые склоны несли следы рук человека — слишком гладкими и ровными выглядели. С востока к Городцу змеилась по склону узкая дорога. Все пространство мыса было огорожено по краям высокими стенами из срубов-городниц, засыпанных изнутри землей, все городницы имели заборола из бревен, с прорезанными в них бойницами и тесовые крыши. Единственный въезд в крепость также сторожили городницы, тянувшиеся вдоль него с обеих сторон. Нападавшим, случись им явить безрассудство и приступить к воротам, пришлось бы идти внутри этих стен под градом стрел, камней и кипящего вара. С других сторон приступать к городу и думать было нельзя: высота обрывов со стенами была не менее тридцати саженей.