Руки вверх, мистер Гремлин!

Томительно тянулись минуты. Наконец под печкой раздалось старческое кряхтение и покашливание. Ерофей любит пококетничать возрастом. Четыреста лет, не шутка. Но сам, между прочим, до сих пор зайца на бегу ловит. Он еще долго вздыхал и ворочался прежде чем рискнул выползти наружу. Первым высунулся остренький носик, потом возникла шкиперская бородка — Ерофей однажды прочитал «Петра Первого» и принялся усиленно догонять запад.

Зорко осмотревшись, домовой,наконец выполз наружу. Он смотрелся довольно комично в детском джинсовом костюмчике и лаптях. Основания бояться насмешек он создавал себе сам.

Ерофей долго принюхивался к молоку, подозревая, как обычно, какое-то коварство, чесал в затылке, думал. Но решился — поднял блюдце, осторожно подул на молоко, словно оно было горячим, вытянул губы трубочкой…

Я толкнул пальцем Зибеллу, и тот тенью скользнул с лавки на пол. Выждав немного, я внушительно кашлянул. Ерофей переполошился, уронил блюдце, облился молоком и кинулся обратно под печку, но дорогу ему уже отрезал горностай. Ерофей пискнул от испуга, но потом узнал Зибеллу и неприветливо бросил:

— Это опять вы, — и принялся огорченно рассматривать мокрые штанишки.

— Мы, Ерофеюшка, — льстиво подтвердил я.

— Зачем припожаловали?

— Есть интересное дело для тебя.

— Какое? — Ерофей был непреклонен в своем раздражении и явно намеревался поскорее удрать.

— Только ты и можешь выручить.

Зибелла неистово закивал, я даже испугался, что у него голова отвалится. Горностай всем видом показывал: только на домового и надежда. Ерофей вздохнул.

— Говори.

— Нужно вывести дух поганый из дома.

— Что, своего домового там нет, что ли? Куда смотрит, лежебока? Распустились, обленились… Ох, и молодежь…

— Да нет там никого, Ерофеюшка. Только что построили.

Ерофей неодобрительно поцокал языком.

— Ну и бестолковый же нынче народ пошел. Избу рубят — серебряный рубль под угол не кладут. Того не ведают, скупердяи несчастные, что стократно за свою жадность заплатят. В горницу кошку-муренку вперед себя не пускают. Откуда же счастье в доме возьмется? Домового хозяйство стеречь не зовут. Несерьезные люди.

— Вот-вот, — радостно подхватил я. — А нечисть-то и рада, пользуется глупостью человеческой. Людям пакости строит. До смерти убивать начала.

— Даже? — равнодушно заметил Ерофей. — Значит они сами виноваты. К правильному человеку никакая пакость не пристает. Вот тебе беси лукавые не досаждают. А то забыли дедич и отчич своих, корни подрубили, над древним надсмехаются…

Терпеть не могу, когда Ерофея вдруг заносит на смесь русского и нижегородского. Может ведь говорить по-человечески, но вдруг начинает капризничать. Приходится умасливать, куда денешься, если действительно нужен? Но кончим, там я поговорю с ним иначе.

— Ошибаешься, Ерофеюшка. Хорошие это люди, только темные. Так это не вина их, а беда. Да и нечисть уж больно скверная. Специально подобранная, нарочно засланная.

— Нет, не ошибаюсь, — уперся Ерофей. — Вот, на приятеля своего посмотри. Тоже готов от своего рода-племени отказаться, к чужим примазаться.

Зибелла, естественно, оскорбился.

— А ведь меня тоже обидеть хотели, — вскользь заметил я.

— Тебя? — Раздражение Ерофея начало переключаться на других.

— Убить даже норовили.

— Ка-ак?

— Да, всякие заморские бэнши и тролли.

— Так что же ты сразу не сказал?!

— Опасался, что ты не захочешь мне помочь чужеземных супостатов одолеть.

Ерофей окончательно взъярился.

— В жизнь такого не было, чтобы природный русский домовой перед немцем тонконогим не устоял. Да мы их шапками закидаем!

— Не хвались, на рать едучи…

— А подать сюда! — распалился домовой.

— Ладно, ладно, — начал успокаивать я его. Перестараться в мои планы тоже не входило, еще начнет немедленно что-нибудь ворожить.

— Едем!

— Тогда приготовься получше. Там нечисть дипломированная, Гейдельберг и Сорбонну окончила.

— Ништо, — отбрил Ерофей. — Мы в гимназии не обучались, а все едино — потопчем! Духу чужеземного не сыскать будет. Едем и немедленно.

Я облегченно вытер пот со лба. Ерофей завелся теперь его танком не остановишь. Полдела сделано. Но полетит ли он в космос? Если втянется в работу — конечно. А вдруг нет?

Когда мы вышли из заимки, мой адъютант охнул и взялся за сердце. Еще бы! На моем правом плече сидел Зибелла, рядом шел Ерофей. Конечно, майор знал, чем я занимаюсь. Но одно дело знать, и совсем другое — воочию увидеть.

— Спокойно, майор, — сказал я, чтобы привести его в чувство. Громкий командный голос оказал на него тонизирующее действие, и майор очнулся. — Привыкайте понемногу, ведь вы служите не где-нибудь, а в Тринадцатом Управлении! Нечистая сила — наш профиль. Вам еще придется со многим познакомиться. Разрешите представить — мой заместитель полковник Ерофей!

Майор молодцевато щелкнул каблуками. Получилось лихо. Не люблю специалистов по штабной службе. В карманах тридцать три карандаша, на лице вечное «чего изволите». Не люблю, как всякий строевой офицер.

Но Ерофей вдруг засмущался и потупился. Я заметил, что адъютант в упор разглядывает Ерофеевы лапотки.

— В чем дело? — сухо осведомился я.

— Разве бывают полковники в лаптях? — осторожно поинтересовался майор.

— Бывают, — ни секунды не медля, ответил я. — Так же, как бывают адъютанты, попавшие на губу. Полковник Ерофей выполнял важное агентурное задание и был свободен в выборе маскировки. Учтите, прикажу — вы у меня набедренную повязку оденете, не то, что лапти.

— Так точно, — бодро ответил майор.

Ерофей довольно осклабился.

ХВОСТАТЫЕ АМАЗОНКИ

Космодром Зибелле не понравился с первого взгляда, о чем он и поведал с присущей ему бестактностью. Настоящий горностай — это, понимаете ли, почти соболь. А соболь — зверь лесной и менять привычные лесные чащобы на прокаленную солнцем пустыню не намерен. Это противно его природе. Я уже видел космодром на экране, но теперь полностью согласился в душе с Зибеллой. Твердая коричневая глинистая земля, припорошенная местами каким-то серым налетом, до отвращения напоминавшим пепел, вызывала отвращение. Ерофей был более сдержан, но нетрудно было догадаться, что и у него переезд не вызвал ни малейшего восторга. Все мы привыкли к мягким ландшафтам средней полосы, и потому грубые краски юга резали нам глаз. А чахлые деревца, пугливо теснившиеся вокруг бетонных коробок-зданий, вызывали просто жалость.

Когда мы шли на вертолете над территорией спецзоны, Ерофей все время морщился. Открывающаяся картина кого угодно могла вогнать в уныние. Тут и там красовались нитки заборов из колючей проволоки, словно нашелся безумный шахматист, вознамерившийся сыграть партию прямо в дикой степи и уже начавший готовить себе доску. Какие там вольные степи… Или дикие? Как поэт говорил? Колючая проволока — вот основной признак культуры и цивилизации. Всю степь — от горизонта до горизонта — расчертили на ровные квадраты, только раскрасить осталось.

Только вертолет шлепнулся на пышущую жаром бетонку, Зибелла пробкой вылетел наружу, его уже начало мутить от приторной бензиновой вони. И сразу же истошно заверещал, словно ему наступили на хвост, заметался. Мы с Ерофеем испуганно переглянулись и бросились на выручку. И тоже едва не завизжали

— раскаленный бетон чувствовался даже сквозь толстые подошвы армейских ботинок. Зибелла сразу ринулся в заросли сухой травы, растущие — или сохнущие? — вдоль полосы. Он долго шуршал и трещал там, обиженно попискивая.

Встречавшие нас высокие чины с почтительным недоумением взирали на несколько необычное поведение новоприбывшего начальства.

— Полковник …, командир …ской площадки, — представился плотный здоровяк с грубыми, рублеными чертами лица.

— Какой? — не понял я.

Полковник так же невнятно повторил:

— …ской, товарищ генерал.

Я спохватился. Конечно же! Есть предел компетенции моих помощников, им нельзя знать больше, не то, что мне. И я не стал просить его повторять фамилию и все остальное. Нельзя, секрет. Но для удобства, чтобы не следить дальше за безымянным полковником, я дал ему псевдоним «Кузнецов». Он вымышленный, как и любая другая фамилия, включая мою собственную. Никакой я не Петя, никакой не Иванов. Только домой Ерофей и горностай Зибелла сочли возможным не прятаться, за что еще получат от меня взыскания, хотя пока не подозревают об этом.