Русские инородные сказки - 5

Иголки для слепых

Дверь в тамбур заклинило. Он подошел, сел напротив меня, электричку тряхнуло вбок — одна створка двери ударила в другую, и та отъехала немного назад.

Электричка с лязгом тормозила. Появилась платформа, на ней были люди.

Электричка остановилась.

Кто-то пропихнул в открытую форточку сумку — занял место.

Вошли люди. Сели на свободные места.

Отъехали.

Он продолжил:

— Газеты в дорогу, сканворды, анекдоты.

Какое-то время ехали молча.

Он смотрел в недра своей большой пластиковой сумки.

Я смотрел в окно.

— Отвертки со сменными насадками, — он перечислял содержимое сумки, — пакеты для дачников, гелевые ручки, черные, синие, зеленые, пишут по бумаге, стеклу и так далее… Черт. Как же я устал. — Он посмотрел на меня затравленно. — Как я мог опуститься до такого…

Я молчал, смотрел в окно. За окном был пейзаж.

— Раньше, — он рассказывал, — отец вот мой, взять отца. Он мне рассказывал. Садишься в электричку, а там ковровая дорожка, красная, в проходе расстелена Мягкие сиденья. Плавно трогается поезд, скользит бесшумно по рельсам. На остановке входит коммивояжер — не чета нынешнему, такому как я, коробейнику. У него тележка, часто тележку толкает не он — мальчик. В тележке — сплошь товары за чеки. Тут и колбаска финская, и плееры, и магнитофоны. Шмотки красивые. Обращение — соответственно. Не желают ли дамы и господа приобрести редкий товар?.. А еще раньше, не как сейчас — батарейки «энерджайзер» просроченные, — вот идет такой в ливрее, аж сияние от него. Из колонок музыка гремит — домашний, мать его, кинотеатрий! Мальчиков уже трое. Тут же консультанты, вышколенные, наодеколоненные, одеты с иголочки… Это не носки Костромской чулочной фабрики разноцветные… ишь вон, нахваливает. Дура приезжая, ни черта не знает. А дед отцу рассказывал: за неделю до поезда уже программки вывешивали, пассажирам с билетом давали — кто, что, когда, в какую цену. Такие были звезды, такие артисты! Идет по проходу, светится, сверкает!

Он прищурился, сплюнул.

— Вон Гена Три Аккорда идет… Привет, Гена! — Он пожал руку проходившему мимо музыканту.

Музыкант пел и играл на гитаре. По-моему, сносно.

— Играет, как прямо не струны у него, а дратва, — продолжил он, когда за музыкантом с грохотом сомкнулись двери. — Черт знает что такое.

Я смотрел в окно.

— Какие звезды были… за Монсерат не скажу, не буду врать, знаю, ходят слухи, мол, на Петушинской, на открытии маршрута ее видели… Но дед мне рассказывал… лично от него слышал — теноры были самые что ни на есть из консерватории. Арии из опер, из каких только не исполняли. Вот, обстановка. Едешь в первом классе, голос ангельский что-то поет, другой что-то ненавязчиво, в приятных модуляциях, предлагает. Да не что-то, а уж никак не меньше последней модели авто известного концерна… Да, деградация налицо. — Он только сейчас заметил разбитое внешнее стекло. — Деду моему дядька его рассказывал. Колька Жемчужный, когда освободился, так загулял — аж держись. Выкатил на пригорок золотой — из чистого золота — пулемет. И золотыми же пулями зарядил по стеклам Ногинской. Народ ошалел, кто замертво попадал, а кто попредприимчивей — пули-то многие поплющились о стенки — эти плюшки золотые по карманам рассовывает… Кольке-то за это тогда вышку дали… А не эти, камнями по стеклам. Ах ты, черт.

За мутными стеклами дверей показались протокольные лица контролеров.

Он встал.

— Я помню: фуражки, отглаженные брюки, синие кители. А эти… Может, купите у меня иголки для слепых?..

Я смотрел в окно.

Он ушел в противоположный тамбур.

Подошли контролеры.

— Ваш билет?

Билета у меня не было.

— Платите штраф, молодой человек… впрочем, если без квитанции, можно за полцены. — Контролер приторно улыбнулся.

Я предпочел сойти.

Юлия Бурмистрова

Желание

Девочка сидит на кровати, смотрит в окно. Встает, подходит к подоконнику, берет красную лейку, поливает цветок. Прислушивается к голосам, раздающимся из-за закрытой двери.

— Странно, я же помню, как я вынимала ее из машинки и складывала в корзину для глажки. Послушай, ты не видел эту проклятую занавеску?

— Не видел я никаких занавесок. Освобождай ванную давай, опять я из-за тебя на работу опоздаю.

— А я хотела, чтобы ты мне помог повесить эту занавеску.

— А вечером нельзя повесить?

— Нет, нельзя. Мне нужно посмотреть, как это будет при дневном свете.

— Господи, я опять опоздаю! Ты выйдешь из ванной или нет? Лучше бы завтрак приготовила!

— Уже давно все готово и опять, кстати, остынет, а ты опять будешь ругаться. Все потому, что ты встаешь в последнюю минуту.

— Совсем не поэтому, а потому, что ты никак не запомнишь за восемь лет нашего брака, что завтрак я ем только после бритья, а не до. Освобождай ванную, черт побери, нет там твоей занавески, я ее выкинул.

— Как это выкинул? Мою прекрасную сетчатую тюль? Да ты знаешь, сколько она стоит?

— Надеюсь, хотя бы половину моей зарплаты?

— Господи, я разведусь с тобой, я когда-нибудь точно разведусь с тобой.

Девочка ставит лейку обратно на подоконник. Гладит еще не раскрывшийся, вчера появившийся бутон. Подходит к двери, зажмуривается и резко распахивает ее.

— Доброе утро, ма. Доброе утро, па.

— Доброе утро, солнышко. Я тебя поцелую, сразу как побреюсь. Иди ребенка покорми.

— Не указывай. Доброе утро, моя заинька.

Все трое сидят за столом. Девочка смотрит в тарелку, ковыряя вилкой еду.

— Все, я убежал. Найдешь свою занавеску, вечером, так и быть, повешу.

— Я сама повешу.

— Не бурчи.

Мужчина целует девочку, потом целует женщину, хватает портфель, на ходу надевает ботинки, убегает, громко хлопнув дверью. Женщина вздрагивает, хватает пакет со стола, бежит за мужчиной.

— Бутерброды забыл, ты забыл бутерброды, я приготовила… Солнышко, ты уже взрослая, погуляй во дворе. Обед на плите, ключ надень на шею, на речку не ходи. Я тоже побежала.

— Не волнуйся, мама, я справлюсь.

Женщина берет сумочку, на минутку задерживается у зеркала, уходит.

Девочка собирает тарелки, ставит в раковину, открывает воду. Смотрит на воду, закрывает кран, идет в свою комнату. Быстро одевается, потом наклоняется и залезает под кровать. Вытащив оттуда большой пакет, тоже уходит из дома.

Девочка сидит на берегу реки и кидает в воду камушки. Не глядя протягивает руку за камушком, натыкается на большой пакет, вздрагивает. Подтягивает большой пакет к себе, достает оттуда занавеску и начинает ее раскладывать. Встает, закатывает штаны, аккуратно снимает ботиночки, медленно направляется к воде. Останавливается у самого края так, что вода едва касается пальцев ног. Девочка зажмуривается и делает шаг. Открыв глаза, она еще делает несколько шагов и закидывает занавеску в воду, оставив в руке один конец. Подождав несколько минут, а может и полчаса, вытаскивает занавеску и сосредоточенно смотрит на нее. Вздохнув, снова забрасывает.

Девочка знает, что в конце концов она поймает эту рыбу. Потому что она все сделала по правилам. Она уже даже не сомневается, что сетчатая занавеска — это не совсем невод. А еще девочка уверена, что рыба тоже знает, что ей нужно не три желания, а всего лишь одно, а потом ее снова отпустят в реку.

При мысли о желании девочка улыбается и считает себя умной и хитрой одновременно. Умной — потому что поняла, что именно нужно загадать. А хитрой — потому что поняла, что это нужно загадать именно сейчас, пока она еще маленькая и не успела забыть, что главное — это не стремиться быть счастливым, а не бояться быть счастливым. Она даже чувствует себя уже немножко счастливой — в предвкушении исполненного желания — и не замечает, как занавеска под водой начинает дергаться.

Мария Вуль

Ненарисованные картинки