Глаза тьмы (СИ)

— Какого бога? — с улыбкой поинтересовалась Амнита.

— Ну как это — какого? Здесь может быть только один бог.

— По-моему, главный абеллург раздражён тем, что в последнее время в Эриндорне появилось слишком много богов. И к тому же сантарийского происхождения.

— Одна мудрая женщина сказала, что разница между людьми и богами не так уж и велика… Амнита, а что ты думаешь об Эрлине?

— Очень милый мальчик, — пожала плечами валлонка. — Несколько избалован, но в этом нет ничего удивительного. Ему же во всём потакают. Другой на его месте мог бы быть гораздо хуже.

— Кстати, о других… Ты ведь знала ещё двух. Какими были предыдущие боги?

— Я с ними почти не общалась. Даже с тем, который считался моим супругом.

— А главный абеллург… Он ведь ещё и великий учёный? А чем он занимается?

— Да, похоже, всем. Он ценит знания, но терпеть не может любознательных. Это странный человек. И страшный.

— Это я сразу поняла. Он страшен даже для самого себя, но у меня он вызывает скорее жалость, чем ненависть.

— Даже после всех этих попыток убить тебя?

— После них — особенно. Он неплохо всё придумал там, в городе, но я, если чую опасность, сразу делаю наружный анхакар. А Эрлин… Он давно увлекается техникой?

— Он всегда ею увлекался.

— А почему он выбрал в наставники именно тебя?

— Ну, наверное, потому что я ему понравилась.

Гинте показалось, что Амнита её поддразнивает. Впрочем, поделом…

— Я не просто дочь Ильманда. Я была его ассистенткой. А он был известным изобретателем. Эрлина тоже интересуют дайверы.

— Да, я знаю. Он часто о них говорит, но я в этом ничего не понимаю.

— Мы с отцом вели секретную работу. А он считал, что эти изобретения ни к чему держать в секрете. Отец погиб вскоре после того, как заявил об этом на коллегии абеллургов. Сомневаюсь, что это был несчастный случай. Но он же не умел делать этот… как его? Анхакар. Наши чертежи, проекты — всё пропало. Лабораторию у меня отняли. Я считалась абельханной, хотя, по сути, никогда ею не была. Народ знал меня. Они не решились меня убрать… А может, не сочли такой уж опасной. Канамбер как-то сострил: существует большая разница между учёными девицами и настоящими учёными. Как абельханну меня ждала беззаботная, полная развлечений жизнь во дворце бога, а меня тошнило от этого дворца и от его обитателей. И я не могла без работы. Потому и согласилась, когда мне предложили вести математику и черчение в школе для детей абеллургов. В свободное время я восстанавливала отцовские проекты, а сколько своих замыслов родилось… Увы, пока всё это только на бумаге. Четыре года назад, проезжая по Эриндорну, наш распрекрасный бог увидел, как я с учениками запускала маленький дайвер. На следующий день меня вызвали во дворец. Я ждала неприятностей, ведь мне запретили заниматься летательными аппаратами. Но всё оказалось не так, как я думала. Главный абеллург сказал, что Пресветлый жалает иметь такую учительницу, как я. Ему очень хочется запускать железных птиц. Я согласилась. Развлекая это божественнее дитя, я могла потихоньку заниматься тем, что мне нравится. Ты же знаешь, живущим здесь многое позволено. Главное — чтобы об этом не узнали за пределами дворца и уж тем белее за пределами Эриндорна. Таких, как я, предпочитают держать во дворце. Для меня это и плен, и в некотором роде свобода. Но сейчас Айнагур жалеет, что позволил мне забавлять бога. Он понял, что это уже не игра. У Эрлина потрясающие способности.

— Это правда, что вы задумали построить настоящий дайвер?

— Мы уже его строим. Айнагуру пришлось с этим смириться. Он не может пойти против своего бога. В последнее время тот и так к нему не особенно благосклонен.

— Но почему абеллурги боятся, что люди узнает о дайверах?

— Народ не должен слишком много знать. Иначе рассеется ореол божественности, которым окружён Эриндорн. Люди видят, как в начале цикла

Эрин спускается с небес на своей крылатой повозке, а в конце цикла улетает. А если они узнают, что управлять этой божественной тайпой могут и простые смертные…

— Да-а, здесь всё пропитано ложью, — задумчиво произнесла Гинта. — Настолько, что порой трудно дышать.

— Не сомневаюсь, что в лесах Ингамарны воздух чище…

— Не только в ласах… Я очень хочу показать тебе Ингатам.

— Вряд ли меня отсюда выпустят. Я слишком много знаю. А если и вырвусь, то… Дороги назад уже не будет.

— А ты хотела бы непременно вернуться в Эриндорн? Тебя многое с ним связывает?

— Здесь прошла вся моя жизнь, — пожала плечами Амнита. — Мне даже странно представить себя в другом месте. И здесь у меня есть хоть какая-то возможность заниматься тем, что мне интересно. Наверное, художник может жить, где угодно. Ему достаточно глины или красок. А мне нужен научный центр. Здесь замечательные библиотеки, а теперь у меня есть даже что-то вроде своей лаборатории.

— Многие абельмины не могут понять, зачем ты принимаешь хармин.

Ведь мужчины тебя не интересуют. И с Эрлином у тебя ничего такого нет…

Гинта сделала небольшую паузу, но Амнита промолчала, явно не собираясь ни подтверждать, ни опровергать её слова. Она лишь улыбнулась, опустив свои длинные ресницы.

— Они не понимают, зачем тебе вечная молодость… А что тут не понять? Будь я красивой, мне бы тоже хотелось подольше такой оставаться.

— У тебя ещё есть время похорошеть. А что касается меня… Недавно я приняла хармин последний раз.

— Почему?

— Лет до сорока его принимать безопасно, а дальше… Начинаются всякие нежелательные процессы в организме. Лучше вовремя от него отвыкнуть. Многие здешние обитатели без хармина уже просто не могут.

— А из чего его делают?

— Точно не знаю, — неохотно сказала Амнита. — В его состав входит вытяжка из различных животных тканей и органов.

— А тебе сейчас сколько? Сорок?

— Сорок один.

— А кожа — как у двадцатилетней.

— Вообще-то я начала принимать хармин с двадцати пяти, когда стала абельханной и получила право пользоваться этом снадобьем. Большинство принимают его лет с двадцати. Я начала поздно, но я всегда выглядела моложе своих ровесников.

Гинта знала: это одна из особенностей посвященных Каме.

— А стареть ты сейчас будешь быстрее тех, кто не принимал хармин?

— Нет, наоборот медленнее. Запаса, который есть в моём организме, хватит ещё надолго. Но лучше всё-таки вовремя остановиться… В чём дело? Тебе кто-то зовёт?

— Да. Амнита, мне надо срочно повидать Синга. С ним что-то не то. Я беспокоюсь. Он умеет открывать врата, но мост ему не сделать. Ты не могла бы немного посидеть в моей комнате? Дед просил меня не оставлять своё гинн без присмотра.

— Ты действительно считаешь, что мне можно доверять?

— Или лучше пойдём к тебе, — проигнорировав шпильку, предложила Гинта. — Ты же любишь допоздна сидеть над своими чертежами, так что, охраняя меня в своих покоях, не потеряешь время даром.

— Хорошо. Можешь отправляться к своему другу прямо сейчас, а то ты как на иголках. Мне ничего не стоит тебя перенести.

Физическая сила хрупкой с виду Амниты вызывала удивление у всех, кроме юной сантарийки. Трёхликая щедро одарила спасённое ею дитя. Настолько щедро, что сама испугалась.

Гинта надела халат, легла на маленькое резное ложе — такие стояли во всех дворцовых купальнях, расслабилась и закрыла глаза.

«Она здесь и уже как бы не здесь, — подумала Амнита. — Невероятно. Она считает, что у меня сильное анх и я тоже могу выходить в наому… Только вот с кем я буду делать мост?»

Валлонка неторопливо оделась, подняла бесчувственное тело девочки и направилась в свои покои. Апартаменты Амниты и Гинты находились в западном крыле дворца, которое соединялось с женскими купальнями длинной галереей со статуями вместо колонн. Между фигурами гигантов стояли светло-голубые хальционовые вазоны с белыми цветами. Серебристый вьюнок оплетал вазоны, цепляясь за статуи, полз вверх и кое-где свисал с потолка. Усеянные резными листочками стебли раскачивались от ветра — в нижнем павильоне шла уборка, и слуги открыли все окна.