Сорви с меня маску

— Да.

— Тебя там били?

— Нет! — возмутился Хан. Его никто и пальцем не трогал. В угол ставили — да. Ругали — да. Но бить…

— А меня отец бьет, — буднично сообщил Богдан. — Говорит, что так вдалбливает воспитание. Знаешь, что это необычная школа?

Хан с любопытством посмотрел на одноклассника.

— Почему необычная?

— А тебе что говорили, когда забирали сюда?

— Что я — одаренный мальчик. И буду обучаться по специальной программе. И жить тоже буду здесь. Не смогу видеться с пани Вишневской, зато мне можно будет писать ей письма. А почему необычная-то? Волшебная, что ли?

— Пф-ф-ф, скажешь тоже. Бери выше. — Богдан понизил голос. — Мне отец рассказывал. Мы пока маленькие, но нас начнут постепенно готовить.

— К чему? — так же шепотом спросил Хан, подаваясь вперед.

— Мы будем мир спасать!

Наше время. Северная Америка.

Взрослый Хан в спасение мира не верил. Так же, как и в то, что все зло — от женщин. А даже если и так… Он лично зла не боится.

А вот девчонку, толкнувшую его в бассейн, отшлепал бы. Хан потуже затянул пояс пушистого халата и ухмыльнулся, вспомнив глаза встречающей его представительницы местного филиала их благотворительного центра Life savior. С трудом тогда сдержался, чтобы не рыкнуть на нее: мол, где ходила? Глядишь, не оказался бы в фонтане.

Хорошо еще, ноутбук, телефон и остальные гаджеты не пострадали, как и внешний жесткий диск с важной информацией. Иначе той девочке несдобровать. И красивые глаза бы не помогли.

А ведь правда красивые.

Сидя в кресле в довольно уютном номере отеля, Хан загружал переданную ему перед отлетом информацию на ноутбук. Теперь уже с иронией вспоминал падение в бассейн. И зеленоватые огромные глаза, уставившиеся на него сначала с восхищением, а затем с возмущением и злостью.

Внутри снова шевельнулось что-то непонятное. Не подозрение, но близкое к этому чувству. Хотя на незнакомке не было ничего из того, что ему нужно.

Тогда почему он так легко согласился с ее доводами? И почему сейчас он уже смутно помнит, о чем она ему говорила?

Он становится параноиком? Возможно. Но проверить ее следует.

— Проверить-то проверю, — пробормотал тихо себе под нос. — Только вот кто ты, любительница скидывать мужиков в воду? Как мне тебя отыскать?

Хан чуть прищурился, концентрируясь. Соскальзывая в особый транс, чтобы до мелочей воспроизвести ту картину в аэропорту. Всех людей поблизости. Все, что может оказаться важным.

Да! Он с шумом выдохнул, откидываясь на спинку кресла. Незнакомка была не одна. Пожилая женщина в спортивном костюме абсолютно сумасшедшего розового цвета. И такая же языкастая, судя по ядовитым комментариям. Он уже видел ее: на борту самолета, на котором прилетел сам.

Сегодня людей собралось вокруг много. Безумно много. Еще бы, сжигали не одну ведьму, а целых восемнадцать «приспешников дьявола».

Безумно болело все, особенно низ живота. На последних пытках она практически не приходила в сознание. И даже толком не могла объяснить, кто она такая и что здесь делает.

Тело стягивала грубая веревка, спиной, сквозь плотную холщовую ткань, она чувствовала неаккуратно оструганный столб. И тупо смотрела на людей, стоявших чуть поодаль.

Страха не было. Только лишь тупое равнодушие. Страх остался в застенках тюрьмы, вместе с рассудком и памятью. Их изгнала боль при допросах. И теперь голова казалась легкой. Все мысли словно вылетали через невидимую дырку в черепе. Она последние дни так отчетливо ее чувствовала, что иногда ощупывала голову искалеченными пальцами.

К босым ногам уже навалили вязанки хвороста. Он колол исцарапанную кожу. Холодный ветер забирался под просторное одеяние. Кажется, на дворе был разгар осени. Она не помнила, какое время года.

Голоса, голоса…

Смешки и оскорбления. Кажется, речь священника. В какой-то момент она приподняла голову и еще раз посмотрела на небо. Мрачное, в свинцово-серых облаках. На миг показалось, что они сложились в одно лицо. Но лишь на миг.

А потом к хворосту поднесли факелы. И весело затрещал огонь.

По бокам она слышала крики других приговоренных. И вскоре закричала сама, когда огонь коснулся кожи…

Я грохнулась на пол, одновременно пытаясь сбить с тела пламя. Проснулась и не сразу поняла, кто я и где. Потом вспомнила и застонала, растянувшись на прохладном полу. Голова болела нещадно, словно меня и впрямь пытали. Вот прямо сейчас пытались просверлить дырку в черепе.

Много пить в одиночестве вредно. И для организма, и для психики. Чего только не приснится.

Постанывая и жалея себя, я кое-как забралась обратно на кровать. И покосилась на небольшой электронный будильник рядом на тумбочке.

Пять тридцать утра. Спасибо тебе, похмелье, за то, что разбудило в такую рань. Теперь ведь не усну. По многим причинам.

Все еще лежа на кровати и тихо постанывая от общего мерзкого ощущения, попыталась вспомнить то, что было накануне. Так, на ужин к матери не поехала. Отвезла бабулю и трусливо удрала под шумок. После чего приехала домой и опустошила бар. В одиночку. Надеюсь, это не признак начинающегося алкоголизма.

И вообще, запивать обиду бессмысленно. С утра к ней примешивается еще и паршивое самочувствие.

Понимая, что уже не усну, я заставила себя подняться. Поскуливая от жалости к бедной своей головушке, доплелась до ванной. Огромное зеркало у раковины без сострадания отразило опухшую физиономию, щелочки глаз и спутанные волосы. Нет, больше точно пить не буду. Вообще. Никогда.

В шкафчике отыскалось болеутоляющее. Уже на кухне, запив его водой, постояла пару минут и решила привести себя в порядок. Возвращаться в темную спальню не хотелось. После сна осталось смутное тягостное чувство. Казалось, если снова прилягу на подушку, то кошмар вернется. А сгорать заживо, пусть и во сне, мне не хотелось.

Спустя несколько минут, умывшись и причесавшись, сварив крепкий сладкий кофе, я сидела с ногами на диване и думала.

Напилась я не из-за разрыва с Вульфом. Точнее, косвенно он повлиял на мое решение. Точнее — его слова. Странно, мне казалось, они почти не задели. А потом вдруг стало обидно.

Я прекрасно знала, что он со мной вовсе не по любви, в которой клялся. Но зато с далеко идущими планами. Будем честными, моя мама и правда могла кое-что для него сделать. И он об этом догадывался.

Я отхлебнула кофе и дала сама себе слово: больше из-за мужиков не напиваться. Даже если они будут столь же обаятельны и хамоваты как тот, из аэропорта.

Еще и сон этот. Что за дурь вообще? Меня сжигали на костре. Нет, я, конечно, та еще ведьма, особенно в гневе, но вроде у нас инквизиция давно расформировалась.

Да еще все было такое реалистичное.

Попивая кофе, я осторожно потрогала ноющую голову. Конечно, дырки не было.

— Это все алкоголь, — произнесла вслух и громко. — Больше — ни капли. Иначе в следующий раз приснится, что меня разрывают в реке Амазонке десять аллигаторов.

Звонок мобильного из спальни заставил вздрогнуть. Притихшая было голова взорвалась новой порцией боли от такого резкого звука. Кому не спится?

Не спалось маме. Не успела я поднести телефон к уху, как оттуда раздались истошные крики. Поначалу дико напугавшие.

— Мама! — взмолилась я. — Не так громко и быстро. Что такое? Бабуле плохо?

— Нам всем плохо! — орала мать. — Ты где? Почему я не могу до тебя дозвониться?

«Потому что я спала и была такой пьяной, что даже не слышала телефон».

— Я поставила мобилку на беззвучный. Сейчас вот проснулась и как раз увидела, что ты звонишь. Да что…

— Нас ограбили! — трагично возопила мать. — Мы вчера решили не устраивать вечер дома, а отправились в ресторан. И в наше отсутствие в дом залезли воры! Везде бардак! Все раскидано! Ужас! О господи!