Крисп Видесский

Гнатий прочел традиционную венчальную проповедь, делая особый упор на добродетелях семейной жизни.

– Готовы ли вы держаться этих добродетелей и друг друга до конца дней своих? – спросил он, закончив.

– Да, – прошептал Крисп, и повторил во весь голос, чтобы все слышали:

– Да.

– Да, – сказала Дара не так громко, но твердо.

После этих слов, скреплявших узы брака, друг жениха и подружка невесты – Мавр и одна из служанок Дары – надели на головы новобрачных венки из роз и мирта.

– Узрите их в коронах брачных! – воскликнул Гнатий. – Пред ликом всего града нарекаю вас мужем и женой!

Вельможи и их супруги вскочили с мест, хлопая в ладоши. Крисп едва слышал их. Он не сводил глаз с Дары, и та отвечала ему таким же пристальным взором. Крисп обнял ее, хоть это и не входило в церемонию, вдохнул сладкий запах роз ее венка.

Радостные крики стали громче и искреннее.

Кое-кто подавал непристойные советы.

– Ты побдилъ еси, Крисп! – крикнул один совершенно иным тоном, чем принято было приветствовать императора.

– Многих сынов, Крисп! – взревел другой остроумец.

К новобрачным подошел Яковизий. Невысокому аристократу пришлось встать на цыпочки, чтобы прошипеть Криспу на ухо:

– Кольцо, идиот!

Лишенный какого-либо влечения к женскому полу, Яковизий оставался безразличным и к радостям свадьбы, так что лучше всех остальных мог следить за соблюдением церемонии. Крисп о кольце совершенно забыл и так обрадовался напоминанию, что пропустил мимо ушей то, в какой форме оно было выражено. Яковизий готов был жизнью пожертвовать ради особенно ядовитого словца.

Кольцо лежало в кармашке, подшитом со внутренней стороны пояса и оттого незаметном. Крисп вытащил тяжелый золотой перстень и надел Даре на указательный палец левой руки. Она снова обняла его.

– Пред ликом всего града обручены они! – провозгласил Гнатий.

– Пусть же увидит народ счастливую пару!

Вместе с патриархом Крисп и Дара прошли по проходу между скамей, через притвор и к дверям. Когда они ступили на лестницу, толпа на площади разразилась приветственными криками. Кричавших, правда, было поменьше, хотя слугам уже поднесли новые, полные мешки. После свадьбы полагалось разбрасывать не золотые, а орехи и фиги, незапамятно древние символы плодовитости.

Даже мрачные халогаи ухмылялись, окружая свадебный кортеж.

– Не подведи меня, твое величество, – сказал Гейррод, первый из северян, признавший Криспа императором. – Я немало поставил на то, сколько раз…

Дара возмущенно взвизгнула. Возмутилось даже более приземленное чувство юмора самого Криспа.

– И как вы собираетесь решить этот спор? – спросил он. Благим богом клянусь, об этом будем знать только мы с императрицей.

– Твое величество, ты служил во дворце, прежде чем завладел им.

– Гейррод многозначительно посмотрел на него. – Есть ли что-то, чего не узнает слуга, если захочет?

– Но не это же! – воскликнул Крисп и остановился в неуверенности. – Я надеюсь, что не это…

– Ха, – только и ответил Гейррод.

Оставив за телохранителем последнее слово, Крисп повел новобрачную во дворец тем же путем, каким пришел. Несмотря на то что подаяния уже не разбрасывали, народ еще толпился на улицах и площади Паламы: горожане любили зрелища едва ли не больше денег.

После площади тишина дворцовых садов показалась Криспу неземным блаженством. Халогаи отправились в бараки, и лишь дневная стража проводила новобрачных до императорских покоев. Кортеж остановился у подножия лестницы, а молодая пара поднялась к дверям, осыпаемая оставшимися фигами и непристойными советами.

Крисп, как и полагалось жениху, добродушно терпел. Когда ему надоело ждать, он обнял Дару под крики дружков и подружек молодых, распахнул двери и ввел супругу в покои, показав на прощание всем длинный нос, отчего крики стали еще громче.

Веселые вопли провожали новобрачных на пути в спальню. Отворив запертые двери, Крисп обнаружил, что слуги не только застелили кровать, но и оставили на столике кувшин с вином и два кубка.

Крисп улыбнулся и крепко запер за собой дверь.

– Ты мне не поможешь расстегнуться? – спросила Дара, поворачиваясь к нему спиной. – Чтобы запихнуть меня в это платье, служанке понадобилось полчаса. На нем достанет крючков, застежек и запоров на хорошую тюрьму.

– Надеюсь, что снять его мне удастся немного быстрее, ответил Крисп.

Так и оказалось, хотя слово «немного» оказалось к месту – чем больше крючков расстегивал Крисп, тем больше его занимала нежная кожа под платьем, а не оставшиеся застежки. Но наконец труд был завершен. Дара обернулась к Криспу, и они слились в страстном поцелуе.

Когда молодые оторвались друг от друга, Дара грустно оглядела себя.

– На мне отпечатались все камни, жемчужины и золотые нитки твоей туники, – пожаловалась она.

– И что ты с этим поделаешь? – поинтересовался Крисп.

Губы Дары дрогнули в улыбке.

– Посмотрим, как это можно предотвратить.

Она раздевала мужа так же неторопливо, как он – ее, но Крисп отнюдь не возражал.

Свадебные венцы они повесили на прикроватных столбиках – на удачу. Крисп погладил грудь Дары, прикоснулся к ней губами.

Дара вздрогнула, но не от удовольствия.

– Поосторожнее, – напомнила она. – Ноют.

– Уже? – Присмотревшись, Крисп различил под тонкой кожей голубую сеточку вен. Он снова погладил ее, так нежно, как только мог. – Еще один знак того, что ты носишь ребенка.

– А тут уже и сомнений нет, – ответила она.

– Эти фиги и орехи сработали лучше, чем можно подумать, – с совершенно серьезным видом заметил Крисп.

Дара чуть не кивнула, потом фыркнула и ткнула мужа пальцем под ребра. Крисп сгреб ее в охапку и крепко, не давая шевельнуться, прижал к себе. И они не отрывались друг от друга, пока не ослабели от утомления.

Едва переведя дух, Крисп потянулся к кувшину с вином.

– Посмотрим, что они нам оставили на долгие труды? – спросил он.

– Почему нет? – ответила Дара. – Налей и мне, будь добр.

Из горлышка забулькало густое золотое вино. Крисп узнал его ароматную сладость.

– Это васпураканское, из погребов Петрония, – заметил он.

Отрешив своего дядю от власти, Анфим конфисковал поместья Петрония, его богатства, коней и вина. Криспу уже приходилось пить из таких кувшинов. Он еще раз поднес кубок к губам. – Не хуже, чем прежде.

Дара сделала глоточек, подняла бровь.

– Да, вино превосходное – сладкое и в то же время терпкое. Она глотнула еще.

– За вас, ваше величество. – Крисп поднял кубок.

– И за вас, ваше величество. – Дара повторила его жест с такой энергией, что несколько капель брызнули на простыню. Глядя на расползающееся пятно, императрица расхохоталась.

– Что тут смешного? – спросил Крисп.

– Я просто подумала, что в этот раз никто не станет искать на простыне пятен крови. После первой нашей ночи с Анфимом Скомбр явился на рассвете, сдернул с кровати простыню – едва не свалил меня на пол, – вынес на улицу и повесил, как флаг. Все очень радовались, но я бы с удовольствием обошлась без такой чести.

Точно я была куском мяса, который мог протухнуть.

– А, Скомбр, – вздохнул Крисп. Жирный евнух был вестиарием Анфима, прежде чем Петроний поставил на этот пост Криспа.

Постельничий императора лучше чем кто бы то ни было способен повлиять на своего господина, а Петроний не желал, чтобы на Анфима влиял кто-то, кроме самого Севастократора. Так что Скомбру пришлось сменить покои во дворце на монашескую келью.

Крисп подчас раздумывал: а догадывался ли Петроний, что подобная судьба постигнет его самого?

– В качестве вестиария ты мне нравился больше. – Дара покосилась на Криспа.

– Это хорошо, – ответил Крисп нежно.

Тем не менее, он давно понял, почему императорские постельничие бывали, как правило, евнухами, и не жалел, что его вестиарий следовал правилу. Дара обманывала своего мужа ради Криспа; может ли он быть уверен, что она не станет обманывать его?