Повелитель блох

― Как? ― что? ― что такое? ― что это значит? ― говорила старая Алина, вытаращив глаза на то, как Перегринус высвобождал бесчувственную незнакомку из плаща и с нежной заботливостью укладывал ее на софу.

― Скорее, ― восклицал он, ― скорее же, Алина, затопи камин ― чудодейственную эссенцию сюда ― чаю ― пуншу! ― приготовь постель!

Но Алина не трогалась с места и, уставясь глазами на даму, продолжала повторять свое: «Как? что такое? что это значит?»

Тогда Перегринус стал рассказывать, что это ― графиня, а может быть, даже и принцесса, которую он нашел у переплетчика Лэммерхирта, которая на улице упала в обморок, и он принужден был отнести ее домой, и, видя, что Алина все еще оставалась неподвижной, закричал, топнув ногой:

― Черт побери, огня, говорю я, чаю ― чудодейственной эссенции!

Тут глаза старухи засверкали, будто слюда, а нос как бы засветился фосфорическим блеском. Она вытащила свою большую черную табакерку, раскрыла ее и с треском втянула в себя здоровенную понюшку. Проделав это, она подбоченилась и заговорила насмешливым тоном:

― Смотрите пожалуйста, графиня, принцесса! да еще отыскалась у кого? ― у бедного переплетчика на Кальбахской улице! да еще падает в обморок на улице! Ого-го, знаю я хорошо, где достают таких разряженных дамочек в ночное время! Хорошенькие штучки, отменное поведение! Привести в честный дом распутную девку, да еще, в довершение греха, чертыхаться в рождественскую ночь. И чтобы я на старости лет да еще помогала в этом? Нет-с, господин Тис, поищите-ка себе другую; со мной ничего не выйдет, завтра же ухожу от вас.

И с этими словами старуха вышла из комнаты и так хлопнула дверью, что все загремело и зазвенело.

Перегринус ломал себе руки в тоске и отчаянии: ни признака жизни не обнаруживалось в незнакомке. Но в ту минуту, как совсем растерявшийся Перегринус нашел наконец склянку с одеколоном и собирался уже осторожно потереть им виски своей дамы, как она вскочила с софы, свежая и веселая, и воскликнула:

― Наконец-то ― наконец-то мы одни! Наконец, мой Перегринус, могу я сказать вам, почему я следовала за вами вплоть до жилища переплетчика Лэммерхирта, почему я не могла вас оставить в нынешнюю ночь. Перегринус! выдайте мне вашего пленника, которого вы держите взаперти в вашей комнате. Я знаю, что вы вовсе не обязаны исполнять моей просьбы, что все зависит только от вашей доброты, но я знаю ваше доброе, чуткое сердце и потому прошу вас, милый, добрый Перегрин! выдайте мне вашего пленника!

― Кого, ― спросил Перегринус в глубочайшем изумлении, ― какого пленника? ― кто может быть у меня в плену?

― Да, ― продолжала незнакомка, схватив руку Перегрина и нежно прижав ее к своей груди, ― да, я верю, что только великая, благородная душа может отказаться от выгод, которые посланы ей милостивою судьбою, правда также и то, что вы лишаете себя многого, чего вам легко было бы достигнуть, не выдав пленника ― но! ― подумайте, Перегрин, ведь вся участь Алины, вся ее жизнь зависит от обладания этим пленником, ведь...

― Если вы не хотите, ― перебил ее Перегринус, ― если вы не хотите, мой ангел, чтобы я принял все это за лихорадочный бред или чтобы я помешался тут же, на месте, то скажите же мне, о ком вы изволите говорить, о каком пленнике?

― Как, ― возразила дама, ― Перегрин, я вас не понимаю, уж не хотите ли вы отрицать, что он действительно попался к вам в плен... Ведь я же присутствовала, когда он, в то время как вы покупали охоту...

― Кто, ― вне себя закричал Перегрин, ― кто это он? Первый раз в жизни вижу я вас, сударыня, кто ― вы? кто ― этот он?

Но тут подавленная горем незнакомка упала к ногам Перегрина и возопила, заливаясь горючими слезами:

― Перегрин, будь человечен, будь милосерд, отдай мне его! ― отдай мне его!

А господин Перегринус кричал, перебивая ее:

― Я сойду с ума ― я помешаюсь!

Внезапно незнакомка вскочила. Она казалась теперь гораздо выше, глаза ее метали молнии, губы дрожали.

― А, варвар! ― воскликнула она в исступлении. ― Ты лишен сердца ― ты неумолим ― ты хочешь моей смерти, моей погибели ― ты не отдаешь мне его! Нет ― никогда ― никогда ― о я несчастная ― я погибла ― погибла. ― И она бросилась вон из комнаты, и Перегрин слышал, как она сбегала по лестнице и ее пронзительные вопли раздавались по всему дому, пока внизу громко не хлопнула дверь.

Тогда воцарилась мертвая тишина, как в могиле.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ВТОРОЕ

Укротитель блох. ― Печальная судьба принцессы Гамахеи в Фамагусте. ― Неловкость гения Тетеля и примечательные микроскопические опыты и развлечения. ― Прекрасная голландка и странное приключение молодого Георга Пепуша, бывшего иенского студента.

В то время во Франкфурте находился человек, занимавшийся престранным искусством. Его называли укротителем блох на том основании, что ему удалось, разумеется не без затраты величайшего труда и усилий, приобщить этих маленьких зверьков культуре и обучить их разным ловким штукам.

С великим изумлением зрители наблюдали, как на гладко отполированном беломраморном столе блохи возили маленькие пушки, пороховые ящики, обозные фургоны, другие же прыгали подле с ружьями на плече, с патронташами за спиной, с саблями на боку. По команде укротителя выполняли они труднейшие эволюции, и все это казалось и веселей и живей, чем у настоящих больших солдат, потому что маршировка состояла в изящных антраша и прыжках, а повороты налево-направо ― в ласкающих глаз пируэтах. Все войско обладало удивительным апломбом, а полководец казался в то же время и искусным балетмейстером. Но, пожалуй, еще красивее и удивительнее были маленькие золотые кареты с упряжкой в четыре, шесть и восемь блох. Кучерами и лакеями были еле заметные для глаза золотые жучки, а что сидело внутри карет, того нельзя было и различить.

Невольно вспоминался при этом экипаж феи Маб, который славный Меркуцио у Шекспира в «Ромео и Юлии» так прекрасно описывает, что можно заподозрить, не катался ли этот экипаж не раз по его собственному носу.

Но только при обозрении стола в хорошую лупу искусство укротителя блох обнаруживалось в полной мере. Тогда только изумленному зрителю открывалась вся роскошь и изящество упряжи, тонкая отделка оружия, блеск и чистота мундиров. Казалось совершенно непостижимым, какими инструментами пользовался укротитель блох, чтобы с такой чистотой и пропорциональностью изготовить некоторые мелкие подробности, как, например, шпоры, пуговицы и т. д., и рядом с этим казалась уже сущим пустяком мастерская работа портного, состоявшая, ни много ни мало, в том, чтобы сшить для блох по паре рейтуз в обтяжку, ― причем труднейшей задачей была, конечно, примерка.

Так велико было стечение публики, что целый день зал укротителя блох был переполнен любопытными, которых не смущала и высокая входная плата. Но и по вечерам посетителей было много, даже, пожалуй, еще больше, так как тогда приходили и такие лица, которых даже не столько забавляла вся эта тончайшая работа, сколько повергало в изумление другое изделие укротителя, снискавшее ему особое внимание и уважение естествоиспытателей. Это был ночной микроскоп, который, как солнечный микроскоп днем, подобно волшебному фонарю, отбрасывал на белую стену изображение предмета с такой ясностью и отчетливостью, что не оставалось желать большего. Кроме того, укротитель блох торговал еще прекраснейшими микроскопами, за которые ему охотно платили большие деньги.

Случилось, что один молодой человек, по имени Георг Пепуш ― благосклонный читатель скоро ближе с ним познакомится, ― возымел раз желание посетить укротителя блох поздно вечером. Еще на лестнице донеслась до него перебранка, которая становилась все громче и громче, пока не разразилась наконец дикими криками и беснованием. Только что собирался Пепуш войти, как дверь зала с треском распахнулась, и в дикой сумятице, с бледными от ужаса лицами, устремилась на него толпа людей.