Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

Саймон Бествик

Смутная тень зимы

Снег кружил на рождественском ветру, собираясь на лету в спирали и круги. Мягкая белизна покрыла тротуары и дороги, точно сахарная глазурь, иней припорошил живые изгороди и забор вокруг церкви; изморозь легла даже на надгробные плиты кладбища, на которое мы вошли через ворота покойницкой. Склонивший голову викторианский ангел словно нахлобучил снежную шапочку.

В морозных сумерках ярко горели огни церкви. Свет рвался из грязноватых оконных стекол, огни рассыпались по земле, по камням, по могилам — и по этому странному маленькому уголку погоста, втиснутому между двух стен, уголку, заросшему сорняками и отчего-то страшно запущенному в отличие от прочих участков ухоженного церковного кладбища. Земля тут была комковатая, неровная, утыканная деревянными покосившимися крестами.

Я забыл перчатки, но Карен тоже отличилась, так что все оказалось не так уж плохо: наши пальцы согревали друг друга. Ее родители следовали за нами.

Впервые за много лет — даже не припомню, за сколько именно, — я увидел церковь изнутри. Я отказался от любой веры в Бога примерно в то же время, когда понял, что Санта-Клаус и Зубная Фея всего лишь сказки для детишек. Но родители Карен оба были христианами, и она, кажется, унаследовала их веру. И все же до сих пор у нас не возникало крупных споров, так что я надеялся, что наши принципы в конце концов не придут в противоречие. Мы были вместе всего три месяца, но для меня наши отношения стали уже достаточно серьезными, чтобы провести эти праздничные дни с ней и ее семейством. Впрочем, мне все равно некуда было податься…

В церкви шла самая обычная служба. Прихожане поднимались один за другим и рассказывали свой кусочек истории Рождества; все, как всегда, упирали на рождение Христа, на то, как он пришел объединить человечество любовью, он, Спаситель, Мессия… ну, вы знаете всю эту чушь. Да нет, ничего такого, разве что зубастый воинствующий атеист во мне саркастически рычал: «Мессии, спасители… Люди всегда слишком трусливы, чтобы самим позаботиться о себе, вечно им нужен кто-то, кто придет и уберет за них весь мешающий им хлам…»

Атеист там или нет, но рождественские гимны — моя слабость. «Ночь тиха», «Вести ангельской внемли»… Когда я их слышу, мне и вправду хочется верить в Бога. А еще в Санта-Клауса. И в больших лопоухих кроликов по имени Харви, если уж на то пошло.

Что ж, сегодня вечером они играли «Так будь же весел, человек». Рокочущие органные мелодии распирали здание церкви, и голоса хора и паствы взмывали к потолку в более или менее музыкальной гармонии:

Карен все время стискивала мою руку, но я не мог не окинуть желчным взглядом паству. Интересно, какими христианами они бывают остальные дни в году, как любят своих ближних и прочих?

Но рождественская атмосфера все же постепенно овладела мной. Так просто отдаться течению, принять в свои объятия тепло, и товарищество, и любовь, не задаваясь слишком глубокими вопросами. Я и сам не заметил, что пою вместе с остальными:

И я не стыжусь (не слишком стыжусь) признаться, что именно так мы с Карен и поступили.

Единственная странноватая нота прозвучала на коде проповеди викария.

Большая часть его речи протекла в согласии со всем предыдущим: банальности и сюсюканье о любви, мире, сострадании и тому подобное. Священник, седовласый старец с голубыми глазами, сверкающими за толстыми выпуклыми стеклами очков, одаривал ласковыми отеческими (хотя он больше походил на всеобщего дедушку) улыбками своих «детей». Но в конце…

— Мы не должны забывать, — произнес он, и лицо его внезапно окаменело, став суровым, — что наш Господь Иисус пришел к нам с прекрасной целью: Он пришел спасти нас от весьма реальной опасности. Эта опасность исходит от сатаны, от дьявола. Мы не смеем забывать это. Мы обязаны помнить, что Он сказал нам, помнить смысл Его слов и сохранить Его послание в наших сердцах.

Но мы должны также следить за дьяволом и его слугами. За теми, кто приходит искушать нас и отвращать от добра. Не так уж трудно увидеть, что есть добро, какая дорога верна. Но дьявол попытается заставить нас думать, что это тяжело, что это сложнее, чем есть на самом деле. Он попытается смутить нас и, воспользовавшись нашим смущением, завести на порочный путь.

Не будем забывать, что даже Иисус не был кроток, смиренен и мягок все время. Он изгнал из храма торговцев, — викарий ткнул пальцем в кого-то из паствы, — что, я уверен, ты вспомнишь, ибо это тебе говорили еще на занятиях в воскресной школе. — По морю собравшихся пробежала зыбь смеха. Немного нервного, или мне просто показалось? — Когда мы видим зло, когда становимся свидетелями его приближения, мы должны быть сильны, чтобы справиться с ним. Иначе оно прокрадется в нас, скопится в нас и испортит то, что мы любим и бережем.

Он помолчал секунду, давая своим словам время и возможность проникнуть в сознание каждого, а затем вновь улыбнулся:

— Но сегодня Рождество. Это не просто время подарков и елок, это время дано нам для того, чтобы вспомнить об Иисусе, рожденном нам во спасение две тысячи лет назад. Я хочу поблагодарить всех пришедших сюда. За то, что вы помните.

Мгновением позже органист грянул «О верные Богу!».

— Что это было? — спросил я Карен, когда мы возвращались по той же тропе, с ее родителями, все так же тащащимися за нами. Проходя мимо викария, я пожал ему руку. Ощущение — словно стиснул в ладони дохлую макрель. Полузамороженную.

Карен наклонила головку и нахмурилась. Ее длинные черные, лоснящиеся как масло волосы ниспадали на воротник. В них, как в силках, запутывались снежинки.

— О чем ты?

За исключением двух розовых пятен румянца на щеках, ее лицо было почти таким же белым, как снег. Под кожей проступали тонкие, словно фарфоровые, скулы. Я провел по рдеющей щечке кончиками пальцев.

— Ну, вся эта трепотня о дьяволе.

Она пожала плечами:

— Знаешь ли, нельзя глотать только то, что тебе нравится, и выплевывать остальное.

Кому-либо другому я наверняка заявил бы, что именно этим и занимается Церковь последние две тысячи лет, но тут я прикусил язык и припомнил, что и за эту команду играет парочка славных парней.

— Просто мне казалось, в Рождество так говорить не принято. Сегодня, знаешь ли, положено возлюбить это «остальное», так?

Карен в замешательстве снова пожала плечиками. Я взял ее за подбородок, приподнял бледное личико и нагнулся, чтобы поцеловать свою девушку. Но за миг до того, как наши губы встретились, ее матушка резко кашлянула за моей спиной, и Карен отпрянула, вспыхнув и потупив синие очи.