Эадор. Кровь Властелина (СИ)

— Вы бы хоть щеколду поставили! — гневно произнесла принцесса.

Стражник удивленно посмотрел на девушку.

— А зачем? — спросил он, — чего там красть-то?!

— Ну, всё! Хватит с меня этого города, этих гоблинов, их отвратительных королей, кваказябки, бескультурья и сортиров! — рявкнула Люция, а затем повернулась к нам — вы, двое, живо к интенданту, я предпочту переночевать на болоте. У костра.

На изящных ноготках принцессы засверкали магические искры.

"Вообще-то, — подумал я, — она не вправе отдавать приказы мне — вассалу князей Вороновских. Конечно, я уже прислуживал ей, но это было либо по приказу князя, либо по собственной воле. А Жупель-то вообще тут не пришей кобыле хвост".

Глаза принцессы опасно сверкнули. Мы вместе с контрабандистом поспешно побежали вперед по коридору. Сейчас явно было не время рассуждать о юридических тонкостях.

Глава V "Вторая ночь на болоте"

До темноты мы не успели уйти далеко. Что неудивительно. Люция просто стремилась убраться из Гадюшника, и стоило нам только выйти за пределы города, как девушка сразу сбавила шаг. Мы с Жупелем тоже не стремились к славе героев-скороходов. День выдался непростой, волей-неволей накатила сильная усталость, а, самое главное, проклятая кваказябка ещё не успела окончательно выветриться из головы.

Глаза сами собой начали высматривать подходящее место для ночлега. Оно, по счастью, вскоре обнаружилось, и мы смогли устроиться на отдых. Надо сказать, как раз вовремя. Брюзжание Жупеля становилось совершенно невыносимым, и оставалось надеяться, что на привале он таки угомонится и заснет до утра.

Определенно, контрабандист тяжело переживал неудачное завершение переговоров с Кхмырей. С точки зрения Жупеля, мы сами у себя украли десять золотых! Памятуя о распухших ушах, нелюдь поостерегся высказывать свое мнение Люции, зато на мне отыгрался по полной. Жупель горячо доказывал, что за "такое" в порядочном гоблинском обществе сразу в морду бьют, до полного выправления мозгов в правильное русло. Контрабандист оплакивал "профуканные" десять целковых, словно собственную мать. Хотя, как знать, возможно, её-то смерть вызвала бы в черствой душе гоблина куда меньшие терзания. Жупель не преминул подсчитать и сообщить мне: сколько на десять златых можно купить кваказябки, как долго можно пользоваться любовью всех гоблинок в "Трех распутных эльфийках", каких важных друзей и знакомых можно завести, и ещё много чего, о чём я бы предпочёл никогда не узнавать. Горе нелюдя было воистину безмерно. Последний раз о несовершенстве человеческой природы так сокрушался только Феофан Миролюбский, аккурат перед тем, как еретики, именовавшиеся тогда королевскими палачами, сделали из него Великомученика. Тот факт, что хоть пятьдесят, хоть сорок целковых ещё предстояло заработать, гоблина нисколько не смущал. Жупель успел причислить обещанную плату к личному благосостоянию, и сейчас полагал, что пресловутые десять золотых у него украли. Контрабандист считал, что после всего произошедшего я, как честный человек, просто обязан отказаться от своей доли в пользу "остальных членов команды". Своё мнение гоблин высказывал убедительно, громко и… каждые пять минут.

По счастью, на стоянке гоблина действительно разморило, и он чуть успокоился. Не пришлось даже помогать ему топором, о чём я, правду сказать, начинал всерьез подумывать. Хорошо всё-таки, что в нашем мире существовали благородные сословия. Знатные господа своими представлениями о рыцарской чести выпили из простого люда немало крови, приучив народ к терпению. В порядке вещей были и пощада врагам на поле боя, и кодекс праведного поединка, и сожжение крестьянских домов за крошечные недоимки. Тем не менее, если бы благородных господ вдруг не стало, мир бы оказался в руках торгашей, готовых за медный грош продать родную маму. И наступила бы эра гоблинов. Возможно, не гоблинов как расы, а эпоха тех, кто являлся ими "в душе". Подобные встречались практически у всех народов, за исключением разве что кентавров.

— Эх! — пробурчал Жупель, укладываясь на холодную землю, — и что вам во дворце не понравилось? Да, воняет, хоть прищепку на нос вешай, но зато печи топят нормально.

Мы не потрудились ответить. Люции было приятнее здесь, и я вполне разделял её мнение. К тому же на эту ночевку мы устроились с большим комфортом. Кхмыря не обманул, дворцовый интендант выдал нам всё необходимое. Разумеется, гоблин не был бы гоблином, не попробуй он обмануть. Поначалу проворный служака всучил нам дырявые мешки, доверху заполненные различным хламом вроде тряпок, щепок, ржавых гвоздей и всего подобного. Складывалось впечатление, что интенданту просто некому стало поручить вынести мусор, а тут мы так удачно под руку подвернулись. Впрочем, Жупель тоже оказался не лыком шит. Завязался горячий спор, не обошлось без криков, ругани, биения себя в грудь, но стоило только контрабандисту упомянуть имя Кхмыри и пригрозить "переучетом", как маленький чинуша сдался и разрешил нам собирать вещи самостоятельно. Окрыленные победой, мы с Жупелем, как два коршуна, набросились на местные запасы. Первое, на что я положил глаз — это теплые ватные одеяла работы половинчиков. Перспектива ночевки на болоте сразу стала казаться мне чуть более привлекательной. По меркам гоблинов, одеяла были чистыми, выстиранными и абсолютно новыми. Кое-где, правда, в ткани просвечивали отверстия — то ли от стрел, то ли от кинжалов, а в одном месте красовалось выразительное кровавое пятно. Очевидно, кража одеял, то бишь их добыча, прошла с определенными накладками, но сие не главное. Ни один гоблин в эти одеяла ни разу не кутался, следовательно, и риск подцепить какую-либо гадость минимален. Для верности, конечно, не помешало бы их постирать, но где потом сушить-то? На сыром и темном болоте? Нет уж, увольте. Одеяла, сотканные половинчиками, разумеется, оказались слишком маленькими для взрослого человека, и я прихватил их по две штуки, на себя и Люцию. У интенданта сердце кровью обливалось. Гоблин выл, рыдал навзрыд и громко причитал, что одеяла предназначены для самого короля Квасика. Мы не обратили на заявление маленького чинуши никакого внимания. Жупель лишь выразительно подмигнул и сообщил, что если вещи и впрямь полагались монарху, то настоящий интендант никогда бы не стал так убиваться. Желая окончательно утешить бедного служащего, контрабандист потребовал бумагу с перечнем всех вещей, которые интендант планировал списать со склада под отчет: "выдано чужестранцам по указанию советника Кхмыри". Нечего и говорить, чинуша тут же заткнулся, очевидно, что работником он был опытным, не одну проверку до нас успел пережить. Из провизии интендант смог предложить нам лишь: жареных крыс, вареных лягушек и воблу к кваказябке. Выбор, таким образом, оказался невелик, хотя Жупель и очень хотел взять "мяса". Я отказался наотрез, сообщив, что всё серое и хвостатое он будет харчить отдельно от нас, и вообще от людей. Контрабандист пожал плечами, снова обвинил человечество в варварстве и начал громко и убедительно рассказывать, почему хвост — это и есть самое вкусное. Воды на дорогу, к сожалению, достать не удалось. Интендант протянул нам бутыль проклятой кваказябки, но мы с Жупелем от неё отказались, решив не рисковать здоровьем и поберечь истрепанные уши гоблина. За водой, как и в трактире, нас послали к местной луже.

Покинув город, мы добрались до ближайшего чистого ручья и, набрав воды, поспешили устроиться на ночлег. Ветки для костра пришлось поискать, но когда огонь разгорелся, мы почувствовали себя хорошо. Для полного счастья не хватало только одного — Божьей кары чертовым комарам!

За исключением кровопийц, нынешняя ночь выдалась определенно лучше предыдущей. Легкий ветерок, раскачивающийся камыш, тихое журчание ручейка, и даже кваканье лягушек — всё это казалось сейчас вполне умиротворяющим. Причина, конечно же, крылась в теплых одеялах половинчиков. Стоило только чуть раскутаться или высунуть наружу ногу, как ветерок мигом превращался в промерзлый сквозняк, а лягушки соответственно — в наказание Светлого Владыки.