Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)

— Ростовщик торгует временем, которое создано Господом. Это грех. Я — торгую тканью, которая создана людьми. Привилегию гильдии не нарушаю, хлеб у ткачей не отбираю, наоборот, даю гарантию. Это не грех. Сырой же шерстью и сырым льном торговать не совсем хорошо. Не прямой грех, но сомнительно, ибо плоды тварей Господних и земли, а не человеческих рук. Лучше сделать из них ткани, и дать этим пищу и достаток людям той страны, земля которой родит это чудо.

— О тканях. Какую цену считает справедливой гильдия? — спросил сэр Эдгар.

— Выставленную Немайн, и ни оболом меньше.

— Какую цену считают справедливой покупатели?

Покупатели сговорились сбить цену вдвое. Впопыхах.

— На прошлой ярмарке было на треть больше, но никто не жаловался, — заметил епископ, давайте посмотрим, что у нынешней цены внутри, и правда ли, что Немайн Шайло вздумала неправедно обогатиться. Во сколько оценили свой труд ткачи?

Спасибо Элейн — уж она-то знала, как ограничивают цены. Спасибо Дэффиду, который заставил всё пересчитать любимые валлийцами трижды три раза… Клирику оставалось набрать побольше воздуха — заживающий ушиб не забыл о себе напомнить — и начать разъяснять структуру цены.

— … Таким образом, торговая надбавка составляет сто тридцать три тысячных всей цены, но одна пятнадцатая, или шестьдесят шесть тысячных идут в уплату гильдии за рализацию товара. В результате мой заработок составляет шестьдесят семь тысячных цены…

Средневековые обычаи крепко били по торговой надбавке. «Божескими» считались те, что не превышали восьми процентов. Исключая налог. А поскольку гильдейская привилегия ткачам была дарована римскими императорами, дополнительная плата за их услуги и получалась налогом. Имперским налогом, выданным в откуп. Обычное дело… сида замолчала. Ожидая поддержки — но епископ Теодор не успокоился.

— А пряжа?! — горестно возопил он, — Сие есть плод трудов человеческих, но ты не продаешь его заморским купцам ни по какой цене, ни по разумной, ни по безбожной!

— А она в большей степени продукт животных и растений, или человеческого труда?

— Сразу видно, что ты никогда не сиживала за веретеном, дочь моя.

— То есть я не права? — пряжу Клирик изначально отнес с «серой» зоне. Что ж, репутация ярмарочного суда Кер-Мирддина тоже неплохое достояние.

— Не совсем. В ней меньше труда, чем в ткани. Поэтому, если есть свободные руки, готовые кормиться ткачеством, продавать пряжу иноземцам и верно, грех. Но сейчас пряжи избыток, а потому — продай её этим людям по достойной цене. Не слишком высокой.

— Хорошо, преосвященный Теодор. По той, что купила, плюс плата за хранение.

Сэр Эдгар немедленно согласился, что плата за хранение обязательна. Уж он — то знал, какой геморрой охрана складов.

Этой победой — допустимым уровнем уступок — иноземцам пришлось удовлетвориться. Когда они, ободрёные успехом, попытались на тех же условиях отсудить сырые лён и шерсть, Немайн уперлась и обосновала высокую потребность в сырье византийским контрактом. Пришлось купцам развязывать мошну. Тем более, что стружку с них сняли тонкую. Торг был закончен, настало время подсластить сделки. Разумеется, в "Голове Грифона".

И, разумеется, центральной фигурой оказался сэр Кэррадок. Клирик ожидал помеси рыцарского романа с охотничьими байками — но ошибся. Рыцарь словно докладывал результаты разведки.

— Злые фэйри совсем распоясались, — вещал он, сквозь шапку пены разглядывая Немайн, — но благодаря твоей бумаге на моей стороне была сила светлых! Иначе не знаю, что бы со мной и было. По хуторам стоит плач и жалобы на воровство. Жестокие шутки фэйри шутили и прежде — но никогда не воровали такого количества вещей. Причём тащат буквально всё, что плохо лежит. Что лежит хорошо, перекладывают и тоже уносят. Слухи указывают на дубовую рощу, ту, в которой стоял камень друидов. Я ездил туда, и убедился, что слухи не врут. Видел красных курток: рыжие, посветлее нашей сиды, ходят по двое или трое. На одну из пар напал — Бог отвёл их чары, и одного удалось поразить стрелой. Как он выл! Четыре стрелы я пустил мимо — вы знаете, как я стреляю! Впрочем, эти фэйри, и правда, ловкие и вёрткие, они смогли затеряться в чащобе. Из которой полетели стрелы. Било лучников пять или шесть, из-за деревьев — и я счёл за благо отступить. Одна из стрел застряла в луке седла, ещё одну поймал щитом. Вот они.

Кэррадок выложил на стол две стрелы. Поверх столкнулись лбы любопытствующих. Бронза!

— Силы зла не могут прикасаться к холодному железу, — задумчиво произнёс кто-то.

Выходило, что рыцарь не врёт. Повеяло мистикой, но Клирик припомнил ктулху фтхагн, случившийся в первую уэльскую ночь. Бронзовые наконечники… Кто-то переводит медь, только и всего! Интересно, зачем?

А приключения рыцаря обсуждали. Чётко, по деловому.

— Похоже на гвиллионов, только от гор далековато.

— Ноги у них человеческие были, не козьи?

— Вполне людские. Один, когда от меня драпал, подошву потерял.

— Может, хогмены озверели? Или это ребята Гвина? А, Немайн? Уж ты-то их знаешь!

Клирик изобразил раздумье.

— Золотое или серебряное шитьё на куртках было? Дружина Гвина — франты! Да и воровать не по их нраву. Вот запалить фермы — это да!

— Не подходят…

— И слава Богу. От этих-то ни железо, ни крест не спасут.

— Но чтобы хогмены — и ни с чего, без предупреждения?

— А что говорят патрули?

— Патрули с ними не связываются. Их дело: разбойники-люди. Разбойники-фэйри им не по зубам. Никто даже королю не жалуется — нет смысла!

— Значит — гвиллионы!

— Закончится ярмарка, займёмся! Если монахов не хватит, у нас теперь есть Немайн!

Вот так, и никак иначе. Пиво сиды сразу стало горчить и перестало лезть внутрь. Пришлось отставить кружку. На войну не хотелось. Хотелось — жить. Остаток вечера Немайн мрачно пялилась в огонь. Клирик раз за разом напоминал себе — жизнь без приключений — это можно. Назваться озёрной, выйти замуж за крепкого фермера. Пасти овец, прясть да ткать, да мужу не перечить. Всем, кому такое не нравится, дорога в средние века одна. "В огонь уходит полк друзья, в огонь уходит полк!" Ручное пламя в камине согласно трещало.