Игры с Вечностью (СИ)

- Всегда бы так.

- Это точно! Но ничего страшного - я к тебе в воскресенье на обед заеду. Примешь?

- А то. Приготовлю что-нибудь так, как твой повар и вовек не сможет.

- Было бы хорошо. Кстати, а что там вчера у тебя случилось?

- Ух! И не спрашивай. Меня ограбить пытались, Анну чуть не убили.

- Аня в порядке?!! - В голосе Валентина почувствовалось живейшее участие. Своих детей ему Бог не послал, и Анна была ему вместо родной дочери. Он выразился бы по-другому и другим тоном, если бы не видел полное спокойствие Анатолия.

- Да, в полном порядке. Только перенервничала. Они ничего не успели взять, я их спугнул.

- Понятно.

- А ты откуда осведомлен о вчерашнем? Неужели все уже успели узнать о нападении?

- Нет, не все принимают такое участие по отношению к твоей персоне, как я. - Валентин рассмеялся. - Ты же понимаешь, у всех есть свои осведомители, причем во всевозможных инстанциях, от органов до СМИ. Мы узнаем все первыми, еще до того, как обыватели успеют увидеть что-либо по телевизору.

- А меня что, по телевизору показывали?

- Тебя лично нет, но фотографию на весь экран выдвигали: так, мол, и так, присмотритесь, богатые тоже плачут.... И имя озвучивали. Дело было вчера вечером, вернее почти ночью в выпуске криминальных новостей.

- Все-таки не удержали... - пробурчал под нос Анатолий, вспоминая вчерашнее обещание своего товарища, который заверял, что информация не просочится в прессу и на телевидение. Просочилась... - Эх... Да ладно, шило в мешке не утаишь.

- Что верно, то верно.

- Поеду я, дел невпроворот.

- Заезжай, а если нет - в воскресенье увидимся.

- Идет. Ну, давай, до встречи.

- Счастливо. - Валентин пожал руку Воскресному и проводил его до двери.

Когда Валентин остался в одиночестве, он набрал секретаря по конференцсвязи.

- Тома, малыш, мне никто не звонил?

- Звонили, Валентин Павлович. Вами интересовался Белов, Сергей Юрьевич. Я сказала, что вы будете после двух, как вы и просили. Он ответил, что заедет в три.

- Хорошо, Томачка. Меня ни для кого, кроме Белова нет. Ферштейн?

- Так точно. - Сама того не подозревая, по-военному ответила секретарь.

- Умница, девочка. - Валентин повесил трубку. С женщинами, особенно с подчиненными он был всегда очень ласков, и не раз в его жизни тем самым входил в их доверие, скрывая под этой маской свой очень непростой характер. Это ему помогало во многих ситуациях; к счастью Валентина за него женщины готовы были идти в бой, и не раз прикрывали его шкуру, думая, что он идеален, и создан для них.... Но это к нашей истории никоим образом не относится, и я не буду рассказывать эту часть жизни Валентина Павловича Саргассова.

Им интересовался Белов. Три слова, но сколько же они значили! Валентин налил полный бокал французского пятнадцатилетнего коньяка и выпил.

- Толик, Толик... - сказал он, и сел, подперев голову руками. Память повернула его мысли вспять.

Анатолия Воскресного он знал еще с тех пор, как они играли в футбол. Матчи проходили между двумя конкурирующими районами, и стоили немало поломанных рук и ног (челюсти и носы я даже не считаю), настолько ожесточенной и бескомпромиссной была игра, пыл которой подстрекали ежедневные стычки между отдельными представителями противоборствующих сторон, переносимые на футбольное поле. В жизни Валентина и Анатолия выпало так, что жили они по разные стороны баррикад, на разных сторонах широкой улицы, служившей границей между районами, своеобразной линии фронта; и поэтому в футбол ребята играли в разных командах. Поначалу они дрались не на жизнь, а насмерть, "мирясь" только на время проведения матча, который иногда походил больше на регби, чем на классический английский футбол. Потом, не раз замечая друг друга в толпе дерущихся, парни выработали друг к другу своеобразное уважение, которое в свою очередь, в более взрослом возрасте перешло в "пакт о ненападении". После окончания школы судьба их развела, Валентин с матерью переехал на другой конец города, и Анатолий вскоре забыл о нем. Встретились они, по иронии судьбы там, где никогда бы и не думали встретиться - в Хабаровском крае, где несли нелегкую службу в одной части, в танковых войсках. Землячество ощущается тем лучше, чем дальше заносит людей от родных мест, тем более что попали парни в один призыв. Если бы Валентин с Анатолием встретились на гражданке, столкнувшись нос к носу на улице, то попросту пожали бы друг другу руки и разошлись, ну а на службе шапочное знакомство переросло в настоящую дружбу. По-другому и быть не может, когда два нормальных пацана спина к спине бьются против шестерых, попадают на учения, где живут в одной палатке, выполняют ночные марш-броски, через день ходят "гуськом" на "сопку радости", и, наконец, вместе же пьют спирт и бегают в "самоход". Это сплотило их в течение нескольких месяцев сильнее, чем некоторых простое общение в течение всей жизни. Потому-то и вышло, что вернувшись на дембель они не потеряли друг друга из виду, а упрочили дружбу совместными гулянками и походами на танцплощадку. А потом жизнь завертела, закрутила.... Толик пошел на стройку, и в скором времени женился, ну а Валентин, оставаясь убежденным холостяком, пошел учиться на экономиста, и после этого остался в финансовом мире.

Началом его карьеры стала служба в ОБХСС, куда его, по знакомству, определили родственники отца. Там Валентин особо не терялся, и потихоньку с помощью взяток начал закладывать фундамент своего будущего состояния. После государственной службы, на которой он обзавелся необходимыми связями и знаниями, судьба покидала Валентина по частным учреждениям, где он неизменно умудрялся урывать причитающийся кусок пирога, пока не настал момент, когда он сказал себе: баста! Пора открывать что-то свое! Так появился фонд помощи обездоленным, который Валентин Павлович открыл без чьей-либо помощи, своим потом и кровью. Под эгидой этого фонда проворачивались такие махинации по отмыванию денег, что его хозяину по ночам нормально уже не спалось, но он не жаловался, обрастая материальными благами как еж иголками. Не зря говорят, что риск - дело благородное, это понял и Валентин, когда по окончанию бандитских 90-х фонд вышел в своей работе на постоянную, сворачивать с которой и не думал. Все были счастливы, хозяин фонда получал свои доходы, да и детские дома не нуждались, большая часть поступающих денег действительно уходила к ним. Как получалось красть так, что никто и не догадывался? Да просто. Валентин еще в юности неплохо изучил человеческую психологию, и понял что подавляющее большинство жертвующих на благотворительность делает это для острастки совести, как бы отмаливая свои грехи, и отслеживать дальнейший путь финансовых затрат никто и не собирается. Все просто: дал, и совесть чиста. Не ездить же самому, в самом-то деле по детским домам и домам престарелых с подарками! Воистину, некоторым проще возвести новую церковь, от фундамента до колокольни, чем хоть раз искренне помолиться перед иконой, попросив прощения за сделанное.... Было и еще одно: лишь единицы приносили пожертвования, не афишируя своих действий, большинство же выставляло себя напоказ: вот он я, смотрите! Эх, люди.... Не купишь ведь себе места в раю, Господь взяток-то не принимает! Какой прок от жертвования пусть даже и миллионов, пусть даже и на благое дело, если грешить в остальном? Неугодна Ему показуха в добрых делах. Не зря же в Нагорной проповеди сказано: "...и пусть правая рука не знает, что делает левая...", т.е. не задумываясь дарите благо, не ради чего-то, а просто потому что так должно быть.

Но Валентину до всего этого дела было мало, ему давали, и он брал, себя при этом никогда не обделяя. Его лишь удивляло, что Анатолий может так безоговорочно доверять, не требуя отчета, хотя он, несомненно, был очень умным человеком, которому к тому же небезразлично, на что идут его деньги. Но тут же приходила мысль, а вернее, вспоминалась черта характера Воскресного: он доверял очень редко, но если доверял, то безгранично. Он не понимал, что старый друг изменился со времен их молодости, не замечал, или же делал вид, чтобы не разочаровываться. Исход был один: его надували без зазрений совести, и лишь половина жертвуемых сумм уходила по назначению.