Король-Беда и Красная Ведьма

— Ой, — визжала веселая толстуха, — вот под юбку-то заберется!

— Не трусь, Мэг! — отвечали ей приятели. — Нас много, вместе как-нибудь поймаем!

Мышки кувыркались, выстраивались в пирамидку, отдавали соломинками воинский салют. К Аре текли медные монетки, и на ближайшее время она была избавлена от страха потерять крышу над головой. К тому же ей было неинтересно все время играть одно и то же, и она, увлекаясь сама, от недели к неделе варьировала свою программу. Новости о новинках распространялись молниеносно, передаваясь детской почтой — из уст в уста. И дети все тянули и тянули своих родителей, мамок и нянек, потому что каждый хотел посмотреть, что еще новенького мышки покажут.

Однажды, к всеобщему ужасу, Ара опустила коробку наземь, мышки резво перекинулись через край и разбежались по рынку. Никто не понял ее замысла, но она, скупо улыбаясь, жестом попросила подождать. Зрители согласились и, как выяснилось, не прогадали. Мышки вскорости вернулись с полными защечными мешками, чинно забрались в свою коробочку и вытрясли в общую кучку подобранные с земли зернышки. В дальнейшем этот аттракцион пользовался немыслимой популярностью среди королевских фуражиров и интендантов.

Подходили разведчики из балаганов, у которых она отбивала хлеб, интересовались методикой ее дрессуры. Ара только головой качала, и засланцы уходили несолоно хлебавши. Впрочем, все понимали, что у каждого — свои секреты.

Из всех ее зрителей солдаты были самыми невзыскательными и самыми денежными, легко расставаясь сегодня с нажитым вчера. Аре хотелось им нравиться. Поэтому вскорости на мышах появились перевязи и жилеточки в цветах основных родов войск, и они вовсю проявляли героизм на стенах крепостцы, которую Ара ночью построила из палочек, и обстреливали ее горохом из игрушечной баллисты. Только однажды ее строго-настрого предупредил суровый бородатый дядька, чтоб короля не показывала крысой, иначе придется с нею разобраться, а этого никому не хочется.

Однако он навел ее на мысль, которая тут же была воплощена. Маленькие мышки, к полному восторгу служивого люда, стаскивали с возвышения жирную крысу в короне из золотой фольги. Гайберн Брогау, конечно, ни с какой стороны не походил на крысу, но Ара в жизни его не видела, да и ее зрители — тоже. А коли уж они взялись против него воевать, так было бы логично представлять его себе в неприглядном виде. Ну а кроме того, подобная трактовка образа формировала правильное политическое видение у подрастающей части населения Быка.

Узнав, что теперь они могли бы платить за жилье из ее Денег, Хаф обрадовался больше, чем она могла себе представить. Даже больше, чем это было бы пристойно. Уже довольно давно он не уделял Аре вообще никакого внимания, допоздна шепчась по углам с новыми приятелями, так что она не без оснований считала себя брошенной и как следствие — самостоятельной. Благодаря ее деньгам они стали лучше питаться, и она купила себе теплые вязаные чулки, потому что без них постой-ка на морозе! Впрочем, деньги она все равно отдавала Хафу, поскольку, как выяснилось, он знал, где можно купить дешевле и что вкуснее.

А однажды ночью она почуяла, что он не спит. В самом этом факте не было бы ничего удивительного, когда бы она не обнаружила, что ее приятель прикасается к ней как к женщине и явно рассчитывает еще на что-то, кроме ее медяков.

— Перестань, — только и сказала она и попыталась отвернуться.

— Вздор! Мы же по-любому вместе живем, — зашептал ей в ухо Хаф, — спим на одной лавке, едим из одной добычи. Ты ж все равно за мною пошла. Ну так давай, как все нормальные…

Здесь, в ночлежке, обитали опустившиеся представители обоих полов, и по ночам Ара часто бывала свидетельницей проявлений животных страстей в самых различных комбинациях. Никто здесь и не думал особенно скрываться. Все это выглядело так, что не вызывало ни малейшего желания присоединиться или повторить, хотя иной раз предлагали. Так что даже если бы от ее нетронутости не зависел ее дар, а следовательно — более или менее постоянный заработок, она и то двадцать раз подумала бы, прежде чем согласиться на сомнительное удовольствие с Хафом. В ее глазах он определенно не стоил ее любимых «дрессированных» мышек.

— Ты мой цирк видел? — спросила она.

— Ну видел, — ошарашенно отозвался он. — При чем тут цирк, когда я с тобой намерен покувыркаться?

— Ну так вот, ежели я перестану быть девушкой, то цирка никакого не будет. И денег тоже. Это такое условие. Я ведьма только до сих пор. Понял?

— Понял, — буркнул он и отвалился. Как она потом догадалась, в любом другом месте за подобное удовольствие ему пришлось бы заплатить деньги. Как это было похоже на Хафа — стремиться все заполучить даром. Впрочем, если бы он попытался настоять на своем, у нее хватило бы сил дать ему отпор, не прибегая вовсе ни к какой магии.

Не сказать, чтобы она раньше не получала предложений по этой части. Без этого невозможно стоять на рынке. Однако солдатня, ищущая развлечений, как правило, довольствовалась спокойным «нет», разумно полагая, что у каждого — своя профессия и каждая птичка по-своему клюет. Был, однако, случай, когда ухажер проявил настойчивость и без которого рассказ о похождениях Ары в Быке не был бы полным.

Однажды, под вечер уже, когда ярмарка обезлюдела, детей развели по домам, а беспризорники отчаялись что-то украсть с опустевших возов, подошел к ней дородный барин в бархатном берете с опущенными ушками, явный милорд, с цепью через пузо, и с обилием синего в одежде.

— Ты немая? — спросил он.

— Нет, — коротко ответила ему Ара.

— Тогда ты мне подойдешь. Мне нужна служанка, чтоб собою была недурна и неразговорчивая вроде тебя.

— Я услужать не обучена.

— Не важно. Мне разные услуги нужны. Главное, чтобы послушная была.

Его взгляд ей не понравился. Он смотрел на нее так, словно хотел составить о ней мнение, и этому мнению было наплевать, что она сама про себя скажет. Причем… мнение это явно касалось не столько ее души, сколько тела. Как она слышала, у господ бывали странные фантазии, в том числе такие, о каких им и следовало бы молчать. Она, разумеется, знать не знала, чего он от нее хотел, но была почему-то уверена, что это ей не понравится.

— Я давно за тобой наблюдаю, — добавил он.

— Нет, — сказала она. — Я не подойду. Пустите, сударь.

— А то смотри. Подумай. Но учти, цена падать будет.

Больше он к ней не подходил, но она частенько видела его в отдалении, глядящим на нею с задумчивым интересом Эта настойчивость казалась ей неестественной — мало ли в городе молодых баб в стесненных обстоятельствах? — а потому пугающей. Нуждаясь хоть в слове защиты, она рассказала о нем Хафу.

Она и представить себе не могла, насколько он взбесится.

— Дура! — вопил он, потрясая кулаками. — Будь ты ведьма хоть тридцать раз, ты триста раз — занюханная дура! Как же, связался бы я с тобой, когда бы надеялся, что ты станешь на ярмарке с мышами нянчиться! Цена этому твоему дару — ломаная йола в базарный день! Будь у тебя капля ума и расчета, давно б легла под кого почище-поглаже, глядь — жила бы, как баронесса. Не здесь! Нет, ты с мышами! Ты — с идеалами! Волшебница… — он сплюнул, — гниложорка, падалыцица, подол в навозе. Для мышек мы, видите ли, девичью честь бережем! Когда ты мылась в последний раз? Не дорого ли ценишь себя, мадам? Кретинка. Ты об чем-то способна думать, кроме как чтобы эту свою женскую штуку от порчи уберечь? Если ты такая ведьма, ты б того, с брюхом, как мышь свою могла бы держать, не так? И ежели не так, то чего твое волшебство стоит? Надобно было сразу пристроить тебя в бардак к шалавам, как Гюзо — это хозяин — предлагал, чтобы знала и место свое, и цену, так я тебя выгородил. Слишком хороша для бардака, видишь ли! Выболтал! Для чего, спрашивается? Кто заработал, когда я столько времени трясся, что ты по глупости в дерьмо вляпаешься? Да окажись ты при богатом доме, — он приблизил к ней лицо и заговорил шепотом, — сколько я бы там мог взять?! Да живи ты как знаешь и чем знаешь и иди куда хочешь! На фиг надо…