Время орка

Напротив в отдалении лежал Ярви. Укрывшись цветастым одеялом, напоминавшим тонкий ковёр, он спал, отвернувшись лицом к стене.

Через круглое отверстие для отвода дыма в жилище лился тёплый свет утреннего солнца.

Когда они пришли в селение, было уже совсем темно. Эдуард буквально валился с ног от усталости, ведь путь занял без малого три дня. И это по раскалённым камням и пескам Сыпучего моря!

Зимы здесь попросту не существовало. Во всяком случае, днём. Как вор, крадущий тепло, она приходила под покровом ночи. Тогда Эдуарда сотрясал озноб, заставлявший скучать по мучительному дневному зною.

Он словно чувствовал, как эта жестокая земля испытывает его на прочность. Бросая человека то в жар, то в холод, пустыня напоминала сурового кузнеца, закалявшего плоть.

Губы высохли и потрескались. Там, где тело не прикрывала одежда, покрасневшую кожу нещадно саднило. Лицо и руки потемнели, впитав в себя частичку палящего солнца. Только шрам на лице сохранил свой болезненный бледно-розовый цвет.

Снаружи звучали глухие голоса, говорящие на неизвестном Эдуарду языке. Мимо промчался ураган звонкого смеха, порождённый играющей детворой. Где-то поблизости ржали лошади. Пахло дымом, сухим деревом и пряностями.

Пустынное селение жило своей замкнутой жизнью.

Эдуард не стал обуваться. Поднявшись с циновки, он сразу ощутил под ногами прохладный песок.

Откинув в сторону плотный полог, закрывавший вход, Эдуард болезненно поморщился, прикрывая лицо руками. В глаза ударило яркое утреннее солнце, встававшее над пустыней.

Юрты кочевого народа всегда смотрели на восток. Это были приземистые округлые строения, покрытые выделанными шкурами, тканью и циновками, натянутыми на лёгкий каркас. Одни были безликими и мрачными, другие покрывал цветной орнамент, нанесённый поверх белой известки.

Яркими остроконечными пятнами между юртами торчали походные шатры.

Подслеповато щурясь, Эдуард окинул взглядом селение. Ни крови, ни мёртвых тел, ни следов пожара. Улус наполняла неторопливая жизнь утреннего часа.

Успокоившись, юноша понял, что его мучит жажда. Собираясь утолить её, он шагнул в сторону колодца, но в следующее мгновение ноги приросли к земле. Поражённое ужасом сердце словно замерло в груди. Нагретый солнцем воздух сгустился, превратившись в тяжёлое вязкое марево. Эдуард почувствовал, как на спине выступил холодный пот, от которого рубаха сразу прилипла к телу. Пересохшее горло судорожно сглотнуло.

У широкого колодца с толстым глиняным бортом было несколько человек. Женщины стирали какие-то тряпки. Мужчина остановился, чтобы напиться из медного ковша, болтавшегося на цепи. Двое маленьких детей весело брызгали друг на друга водой. Сверкавшие в солнечных лучах капли были похожи на жидкое золото.

Никто из этих людей не обращал внимания на мрачную фигуру человека, закутанного в чёрные одежды. Неподвижно возвышаясь над ними, он, словно обвиняя, указывал пальцем в сторону Эдуарда. С окровавленного лица на юношу смотрели широко распахнутые мёртвые глаза…

— А, ты проснулся, дахил!

Низкий голос К'Халима заставил Эдуарда оторваться от страшного наваждения. Приветливо улыбаясь, пустынник шёл к нему по широкому проходу, пролегавшему между юртами.

Когда Эдуард снова посмотрел на колодец, от зловещей фигуры не осталось и следа.

— Что с тобой, дахил?

Это обращение не нравилось Эдуарду. Как-то он спросил К'Халима, что оно означает. Сначала пустынник сказал, что это сможет понять лишь человек из его народа, но потом всё же подобрал примерный перевод. Это слово обозначало чужака, пришельца.

— Всё… нормально. — Эдуард протёр глаза. — Просто плохо спал.

— А, понимаю. Вам, людям с Запада, тяжело привыкнуть к нашей земле.

— Да, — согласился Эдуард, — это так.

— Помнишь, я говорил про человека, который сможет тебе помочь? Он готов говорить с тобой.

— Да… хорошо, я только Ярви толкну, и мы пойдём к нему.

— Не стоит, — К'Халим предостерегающе поднял руку, — вы будете говорить наедине. Его слова предназначены лишь для твоих ушей.

— Кто же он такой?

— Ты сам всё увидишь, — загадочно сказал пустынник. — Идём.

Они миновали дозорных, охранявших окраину улуса. Облачённые в светлые одежды, они курили и играли в кости, убивая безмятежные утренние часы. У каждого из них был такой же изогнутый меч, какой юноша видел на поясе К'Халима.

— А мы далеко собираемся идти? — слегка встревожился Эдуард, который так и не удосужился обуться.

— Там. — К'Халим показал на одинокую юрту, стоявшую особняком от остального поселения.

Кем бы ни был этот человек, по какой-то причине он жил отдельно от остальных.

Когда они оказались у входа, завешенного плотным покрывалом, К'Халим жестом пригласил Эдуарда войти, дав понять, что сам он останется ждать снаружи.

— Не ври ему, — предупредил пустынник. — Он узнает. Он всегда знает.

Откинув грубый полог, Эдуард вошёл. В нос юноше сразу ударила причудливая смесь запахов. Экзотические благовония, сушёные растения, пыль, дым, ароматы пищи и напитков смешивались здесь со сладковатым смрадом тлена.

С потолка свисали гирлянды сушёных грибов и кореньев. Одним Древним было известно, откуда они взялись здесь, в пустыне. Жилище было щедро украшено поделками из кости и дерева. Тут и там виднелись исписанные свитки, выполненные из тонко выделанного пергамента. На сундуках стояли стеклянные сосуды с мутными жидкостями.

За низким столиком сидел старик в тёмной одежде, подпоясанный широким кушаком. Смуглое сморщенное лицо с короткой седой щетиной когда-то тронуло пламя, оставив за собой огромный уродливый рубец. Один глаз закрывало жуткое слепое бельмо. Второй глаз заполнял яркий жёлтый цвет, словно мерцавший в полумраке.

Рядом, на резной подставке, курилась длинная трубка, выполненная из чернёного серебра.

Старик что-то старательно перетирал в тяжёлой глиняной ступе. Эдуард застыл, не решаясь заговорить первым. Он понял, что видит перед собой пустынного колдуна: детей Простора часто пугали ими в детстве.

Не они ли свели с ума его отца? Что ждёт его самого? Эдуард понимал, что в нём течёт та же кровь. И он боялся, что они найдут в ней ту же слабость.

— Сядь, — коротко сказал старик. — Настоишься ещё.

У него был тихий хриплый голос, вызывавший смутное чувство тревоги. В нём словно ощущалась скрытая, потаённая сила, рождённая знанием чего-то неведомого и великого.

Когда Эдуард опустился, заняв место напротив, ему показалось, что на мгновение старик к чему-то прислушался. Как будто его уши пытались уловить призрачный, ускользающий звук.

— Да, я вижу, — тихо сказал он, обращаясь, по-видимому, к самому себе.

— Меня зовут Эдуард. К'Халим сказал, что вы можете помочь мне.

— Он сказал, что ты ищешь ответы, — согласился колдун, высыпая тёмно-коричневый порошок из ступы в изогнутый стальной сосуд, украшенный причудливым орнаментом. — Теперь нужно только разобраться, известны ли тебе вопросы.

— Мой отец… — начал Эдуард.

— Он был здесь, — кивнул старик, установив причудливый ковшик на приземистую печь.

Эдуард не знал, как на это реагировать, ведь он даже не успел ничего рассказать ни о себе, ни об отце. Быть может, он рано записал этого старика в колдуны? Не привёл ли его пустынник к местному сумасшедшему, чтобы поиздеваться над доверчивым чужаком?

— Вижу в тебе великие сомнения, сын мёртвого владыки. — Старик рассматривал его блуждавшим жёлтым глазом, напоминавшим янтарь, озарённый светом солнца. — Сомнения и страх.

Сын мёртвого владыки? Эдуард не верил своим ушам. Кто сказал ему? Ярви? Нет, вряд ли. Быть может, его узнали? Но кто? Как?

— Откуда вы…

— Ты похож на него. Возможно, даже больше, чем сам думаешь.

— Вы знали моего отца?

— Нет. Но он был здесь. Давно. Много лет назад. Искал ответы. Как и ты.

— Ответы? Какие ответы?

— Он хотел знать истину, — старик снял с печи ковш, тёмная пена в котором яростно зашипела и начала подниматься наверх, — и истина погубила его.