Лавондисс

Старая-женщина-которая-поет-реке подошла к Уину взяла шамана за руку.

— Почему ты это делаешь?

— Я вам больше не нужен.

— Но кто защитит домик мертвых? Кто будет петь солнцу? Кто бросит вызов луне? Кто поможет мне петь реке?

— Слушайте голос молодого человека, — сказал Уин. — Он не коснется женщины. Он не коснется земли...

— Тиг?

— Тиг. Он явится среди вас и принесет народу новый голос.

— Мы — тоже твой народ.

— Уже нет, — ответил Уин. — Я пришел снаружи. Я должен вернуться наружу.

Старая женщина отступила, коснувшись глаз — зная великого уважения. Остальные тутханахи поступили так же, даже Первый-боров-лета.

Уин-райятук развязал свой плащ из перьев и повесил на магический посох. Ветер ухватился за воротник, желтые перья встали дыбом, как если бы хотели улететь.

Он сорвал с себя грубую тунику и скинул сапоги. Совершенно голый, он вышел за частокол и пошел прочь от общины, от вечно глядящих на него глаз десяти тотемов, от своей жизни.

Лишенный силы, изгнанник, он остался один в мире, действующем по законам сна, и пошел к реке, в то самое место, где мертвые прощались с водой и начинали свой долгий мистический путь в Лавондисс. В то самое место, где он так часто танцевал, пока Старая-женщина-которая-поет-реке пела свои странные напевы, заставляя элементалей метаться и кружиться.

Здесь он сел, и пять дней не пил, не ел и не спал.

Из обломанной ветки ольхи он сделал посох. И плащ из листьев. Каждый день он мылся в воде, облегчался, когда чувствовал необходимость, очищался. И никогда не пил.

И став пустым, до головокружения, он ощутил, насколько близко скоген.

Он пел приближающейся силе. Он пел своему сыну. Он танцевал кругами, когда луна могла видеть его. Он вспомнил все ритуалы призыва; и он ухитрялся жить в месте мертвых, несмотря на всю магию мальчика. Он был последним из призраков, последней костью, в которой еще оставалась сила. Хотя, однажды, новый шаман съест даже скелет Мортен.

Но не его. Не Уина. Никогда. Его призрак попробовал мертвое место, которое называется Англией. Для этого мальчика, Тига, оно не имеет значения. Оно помешает его силе...

Уин-райятук танцевал. И пел.

Вечером пятого дня на дальнем берегу поляны внезапно взлетели птицы. Он перестал танцевать и уставился на лес, в поисках тайного движения, которое его острые глаза сумеют увидеть, а острые уши — услышать. Кто-то или что-то двигалось среди деревьев. Он подобрал свой ольховый посох, сделал медленный круг, оглядывая сумеречную поляну, и опять поглядел в сторону птичьего переполоха. 

И пошел в темноту, с тревогой и волнением. Там стояла фигура, высокая, одетая в меха; она ждала его...

Он ударил основанием танцующего-с-рекой-посоха по камню. — Выходи. Я знаю, кто ты. И очень скоро ты меня узнаешь...

Подлесок дрогнул. Фигура задвигалась, вышла на свет и внимательно поглядела на него. Уин-райятук почувствовал, как его ноги ослабели, но он заставил себя не упасть.

Перед ним стояла женщина. Высокая, с длинными льняными волосами, дикая. 

Широко расставленные темные глаза глядели на него слишком пристально. Очень привлекательное лицо, замечательное теплотой и болью, которые она молча передавала человеку, стоявшему перед ней. По ее левой щеке бежал старый шрам, белый и выпуклый, портивший лицо; такие уродства Уин-райятук связывал с мифаго. Призрак, властный и потрясающий, в буквальном смысле слова: он нее шел запах частично женский, частично лошадиный — она скакала верхом много недель. Земля и пот пропитали меха, в которые она завернулась; животный жир еще не исчез с ее кожи и гнил. Значит она не охотник.

Под левой рукой она держала узел из волчьей шкуры, через плечо были переброшены маски, связанные по двое: маски из коры, очень старые и гниющие. Их мертвые лица постукивали, когда она двигалась; пустые глаза и пустые рты напомнили Уину вырезанные на камне головы, которые он видел во время долгого путешествия сюда, в место покоя.

Он тотчас понял же, кто она. И узнал черты тех двух масок, которых мог видеть. Те же самые лица глядели на него с мертвых деревьев холма смерти.

— Ты Уинн-Джонс? — внезапно спросило приведение, и человек отшатнулся, не ожидая услышать свое тайное имя. Он очень давно не слышал его и оно показалось чужим, из другой жизни, другого мира.

— Я Уин-райятук, — прошептал он, качаясь на ногах; голова кружилась, от голода и потрясения. Где же его сын? Он был уверен, что новоприбывший — его сын: скоген, который ищет его.

— Я искала тебя, — сказала женщина. Внезапно она стала смертельно бледной, очень усталой; глаза погасли, как если бы она успокоилась. — Я облазила весь лес. Я провела здесь слишком много лет. Слава богу, наконец-то я нашла тебя...

— Я не... — пробормотал Уин, понимая, что он слишком ослаб и тело больше не слушается его. — Я не понимаю...

Он почувствовал, как ноги начали гнуться. Он слишком уверил себя, что домой идет его сын. Кто эта женщина? Что она несет с собой? Откуда она знает о нем. Как она узнала о масках?

Внезапно в ее глазах появился страх. Он услышал шаги у реки. И тяжелое дыхание. Уин обернулся.

Тиг пошатнулся, потом выпрямился. Быстрое движение. А потом каменный молоток, который он бросил в отца, ударил Уина в лицо и бросил на землю; сознание начало покидать его, в момент боли и потери...

Странная женщина зло закричала.

Тиг радостно заорал.

Вода яростно брызнула; мальчик бежал к своей первой жертве.

Уин попытался сесть, но тело не послушалось. Он чувствовал запах собственной крови, попробовал ее на язык; она начала заливать глаза. На лицо опустилось летнее тепло и стало быстро распространяться. Лиственный полог над ним закружился; дикий танец, танец смерти.

Тиг шагнул к нему. Свет сумерек сверкнул на белой кости, нож вонзился в податливую плоть. Боль ударила, потом исчезла. Мальчик дико пилил еще живую голову. Его эльфийские глаза казалось говорили: «Я хочу съесть тебя. Высосать твои странные сны...»

Мгновением позже Тиг завизжал, как побитая собака. Его вздернули на ноги. Женщина крепко держала его, схватив запястье руки с костяным ножом. Нежная пара рук — не Тига! — приподняла голову Уина; пальцы ощупали глубокую рану.

— Мне нужно игла. Любая. Рыбья кость. Все, что угодно...

Он знал этот голос. Мужчина, который держал его, наклонился и прошептал:

— Это была долгая охота. Ты — лукавый, вечно ускользающий зверь. Но сейчас я тебя поймал...

Уин-райятук больше не боялся; он погружался в сны о мире. И услышал последнее слово, наполнившее его радостью.

— Отец...

СЕРЕБРЯНКА

Внезапный Полет Птиц

Узкое злое лицо с дикими глазами выглядывало из-за прутьев самодельной загородки. По коже мальчика плясали желтые отблески костра, горевшего в огражении. Его пальцы вцепились в дерево, оскаленные зубы сверкали, бросая вызов чужакам.

Я убегу. И съем твои кости.

Таллис, не испугавшись, подошла ближе. Тиг не пошевелился, но разкосые глаза слегка сузились, маленькие блестящие зрачки следили за ее приближением. И когда женщина нагнулась и подняла первую из своих масок, Тиг засмеялся, сплюнул и с удивительной силой тряхнул прутья своей тюрьмы.

Он с вызовом посмотрел на Пустотницу, презрительно на Габерлунги и откровенно засмеялся при виде Серебрянки. Но затих, когда Таллис надела Соколицу и на мальчика поглядели холодные глаза и острое лицо птицы.

— Почему ты пытался убить Уин-райятука? — спросила она, не снимая покрытое перьями дерево.

Он проорал ответ (хотя и не понял вопрос) жестокими словами на родном языке. Таллис разобрала только «Уин» и «Мортен». Одно выражение он повторял снова и снова: Уин бааг на йис! Уин бааг на йис!

Наконец Тиг успокоился, и Таллис сказала эти слова ему. Он удивленно посмотрел на нее, потом рассмеялся.