Король-Провидец

На следующий день Тенедос вызвал меня.

– Помнишь, как я сказал, что поздравления от твоего домициуса были только началом? – он протянул пачку депеш. – Это специальные распоряжения, полученные по гелиографу. Нас с тобой, моих помощников, а также некоторых воинов, сопровождавших нас в походе из Сайаны, волею Совета Десяти вызывают в Никею для полного отчета о «трагических событиях и злонамеренных действиях, предпринятых варварами Спорных Земель».

Мы должны ожидать прибытия пакетбота «Таулер», который будет отправлен через несколько дней, – продолжал он, сверившись с текстом депеши. – А тем временем нам предписывается отдыхать и в полной мере наслаждаться удобствами, предоставляемыми нам градоправителями Ренана по указанию свыше.

Затем мы отправляемся в Никею, где будем ожидать аудиенции у Совета Десяти, – он поднял голову и взглянул на меня. – Там-то все и начнется, друг мой. Они полагали, будто посылают меня в изгнание, а возможно, и обрекают на смерть, но Сайонджи рассудила иначе. Теперь они будут вынуждены выслушать меня и понять, что настало время перемен.

Говорю тебе, Дамастес – никто из погибших вместе с нами не умер напрасно, если это приблизит великое возрождение, о котором я мечтаю!

Тенедос встал и принялся возбужденно расхаживать взад-вперед.

– Да, я чувствую это! Это начало!

Я произнес какие-то вежливые слова, однако не ощущал внутреннего подъема. Но если Лейш Тенедос, Провидец Тенедос хочет, чтобы я сопровождал его в Никею... что ж, это место не хуже любого другого. Почему бы и нет? Может быть, вдали от гор лед в моей душе все-таки растает?

Это случилось гораздо раньше.

В тот вечер мы с Жакобой гуляли в саду. Было холодно, и мы оба надели теплые плащи. Молчаливо шагая бок о бок, мы вскоре вошли под сень огромного дерева. Хотя наступил Период Бурь, огромные разноцветные листья все еще льнули к ветвям. В нескольких ярдах от нас стояла скульптура – одна из множества украшавших окрестные сады. Сначала я не обратил на нее внимания.

Жакоба ловко вспрыгнула на толстую ветку, изгибавшуюся в трех футах над землей, и уселась там, так что ее глаза находились на одном уровне с моими.

Вечер был прохладным и ясным. Я смотрел на горы, на жуткие ледяные пики, отмечавшие границу Спорных Земель.

Внезапно они озарились призрачным светом, мерцающим как северное сияние, и вслед за этим кто-то обратился ко мне громоподобным голосом. Может быть, то был голос богини, а может быть, он принадлежал маленькой девочке.

"Мир есть смерть , – сказал он. – В мире нет ничего, кроме страданий и отчаянных попыток избежать возвращения к Колесу, или столь же безрассудного стремления к нему.

Если ты изберешь этот взгляд на мир, то такова будет и твоя жизнь , – продолжал голос. – Но неужели ты думаешь, будто капитан Меллет и его люди хотели умереть? Неужели они не желали жизни, тепла, любви и женских объятий?

Теперь Сайонджи забрала их, и девочку Эллори тоже. Может быть, она завладела и тобой?"

– Нет, – взволнованно ответил я, не отдавая себе отчета в том, что говорю вслух.

– Что? – удивленно спросила Жакоба.

– Извини, – сказал я, отвернувшись от гор и смерти, которую они олицетворяли. Внезапно я осознал, что Жакоба совсем рядом со мной. Ее губы слегка приоткрылись, дыхание было теплым и нежным.

Казалось уместным поцеловать ее, что я и сделал. Ее руки на мгновение замерли у меня на плечах, затем скользнули под мой плащ и потянули к себе. Я поцеловал ее снова – очень долгим поцелуем.

– Я вернулся, – прошептал я.

Каким-то образом она поняла, или сделала вид, что поняла.

– Это очень хорошо.

Я распахнул плащ, чтобы он накрывал нас обоих, и мы обнимали друг друга: я стоя, а она сидя на ветке. Долгое время мы не двигались. Я снова поцеловал ее, и она обвила меня ногами, заключив в другое объятие.

Оно было теплым и призывным. Я почувствовал, как дух взыграл во мне.

Жакоба неожиданно хихикнула.

– Что тут смешного? – спросил я.

– Эта статуя.

Я взглянул на статую в сгущавшихся сумерках и порадовался тому, что уже почти стемнело. Стыдливость не принадлежит к числу моих добродетелей, однако я все-таки вырос в благопристойной семье. Скульптура изображала Сатира, занимавшегося любовью с Нимфой. Он поднимал ее над землей, поддерживая за ягодицы, а она обвивала ногами его поясницу. На обеих лицах застыло выражение козлиной похоти.

– Что в ней смешного?

– Просто я сразу же поняла, что скульптором был мужчина.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовался я. – Конечно, сцена очень откровенная и детали переданы достоверно, но...

– Ах, мой очаровательный юный кавалерист, тут-то ты ошибаешься. Совсем не достоверно.

– Почему же?

– Мужчины не такие сильные, – пояснила Жакоба. – Если кто-нибудь, даже сатир, попытается заняться любовью подобным образом, он обязательно упадет и потащит женщину за собой.

– Ага, – пробормотал я. – Не кажется ли тебе, что лучше говорить о том, что знаешь сама, чем вдаваться в беспочвенные рассуждения?

– Докажи, что я ошибаюсь, – предложила она. – Но только если рана на твоей ноге уже зажила.

– Кое-что у меня поправилось, но только не нога, – прошептал я. Мои руки скользнули под ее плащ и приподняли ее тунику. Ее маленькие груди с твердыми, острыми сосками легли мне в ладони. Я сжал их, ища губами ее губ, и впился поцелуем в шелковистую коже ее шеи. Она часто задышала мне в ухо.

Жакоба носила нечто вроде пояса с чулками. Ее пальцы расстегнули застежки и стащили его вниз, а затем принялись возиться с пуговицей моих штанов.

Я провел обеими руками по ее бокам, потом по животу. Она тихо застонала от удовольствия. Я подсунул руки под ее бедра и снял ее с ветки. Ее рука направляла мой член. Одним резким движением я глубоко вошел в нее; она вздрогнула и подавила крик, зарывшись лицом в меховой воротник моего плаща, а в следующее мгновение я излился в нее.

Казалось, мы могли стоять так целую вечность.

– Ты схитрил, – прошептала она. – Ты опирался о ветку.

Так оно и было. Я прижимал ее к стволу дерева, когда наши тела слились в одно целое.

– Ты все еще не доказал свою правоту, – лукаво заметила она.

Не отпуская Жакобу, я отнес ее в сторону и медленно опустился на колени. Она легла на свой плащ, а мой послужил одеялом. Я ощутил, как силы возвращаются ко мне, и начал двигаться в ней. Ее ноги обвили мою спину, она помогала мне резкими толчками бедер, вращая тазом.

Когда мы вернулись во дворец, было уже очень поздно. К моему огромному облегчению, нам никто не встретился, ибо наш вид говорил сам за себя – повсюду налипли мокрые листья, одежда покрыта пятнами в самых очевидных местах.

Я вернулся из темного царства смерти и льда.

На следующее утро я зашел к Тенедосу, собираясь извиниться за то, что не выказал надлежащего энтузиазма по поводу нашего вызова в Никею.

– А вот и тот самый человек, за которым я собирался послать, – сердечно произнес он, прежде чем я успел открыть рот. – Скажи, мой бедный Дамастес, ты чувствуешь себя больным?

– Вовсе нет, сэр.

– Полно, меня не проведешь. Твоя болезнь действительно ужасна, и один из ее признаков заключается в том, что больной не осознает своего состояния.

Заметив озорную улыбку на его лице, я помедлил с ответом. Я начинал привыкать к его странной манере общения.

– Значит, я болен, сэр. Что дальше?

– Садись, я объясню. Как ты думаешь, что произойдет после нашего прибытия в Никею?

Я ненадолго задумался.

– Извините, сэр, если мой ответ покажется вам глупым, но я полагаю, что Совет Десяти хочет выслушать наши показания по поводу недавних событий.

– Разумеется. Об этом они говорят в своих посланиях. А что дальше?