Орёл, несущий копьё (СИ)

— Я и есть важный, — сказал как-то раз Макс своим самым взрослым тоном. — Я же Винтерхальтер.

— А я тогда — своевольный! — засмеялся Адлер в ответ. — Я же Гриндевальд!..

Адлер прикрыл глаза ладонью и негромко засмеялся — звук полностью потонул в рёве грозы за окном. Какие они тогда были мальчишки — что он, что Макс! Маленькие вундеркинды, любопытные сверх меры и вечно лезущие в неприятности… Отчасти, такими они и остались, только вот совместного веселья больше не было, как и той удивлявшей всех дружбы. Какая-то его часть даже немного жалела об этом.

Сложно теперь было сказать, кто первым стал закрываться, но Адлер полностью был уверен, что одной из причин — если не основной — всего случившегося дальше стала одна его находка во время летних каникул после пары лет в средней школе. Нашёл он старый дневник — совершенно случайно, за одной из картин в своей любимой малой гостиной, на которой изображён был вид на деревню, залитую ярким летним солнцем; это была Годрикова Впадина — деревня в Британии, где жила дальняя родственница их семьи, Батильда Бэгшот, знаменитый на весь мир историк магии. Тайник был почти небрежен, казалось бы, на виду, но почему-то никто из обитателей дома за все эти годы так его и не обнаружил. Может, книжица ждала его, Адлера? Он не знал наверняка, но хотел верить в это, а не в банальную невнимательность родственников.

Дневник обладал магической силой, сражал наполненностью мыслями и чувствами — как будто историю рассказывали не желтоватые листы, а живой и горячий, пышущий мыслью и страстью Геллерт Гриндевальд. Он начал вести дневник в шестнадцать, практически сразу после исключения из Дурмстранга, а бросил где-то в тридцать пять, когда революция в Европе полностью захватила его, и стало не до записей, однако волшебная книжица, не очень-то толстая на вид, вместила в себя все эти строки и годы.

Адлер провёл рукой по гладкой тёмно-коричневой коже обложки. Та была и до его прикосновения тепла, а листы — он слышал — мягко шуршали, оставаясь при этом совершенно неподвижными. Они звали, хотели вновь рассказать ему Историю… рассказать Историю тому единственному человеку, который был в состоянии её Понять.

О найденном дневнике он не сказал никому — ни отцу, которого презирал, ни матери, с каждым годом становившейся всё суше и мертвее душой, ни лучшему другу Максу, который к тому моменту уже почти перестал таковым являться. Долгое время это была только его, Адлера, тайна — его клад, которым делиться он не был намерен. Он читал, и читал, и читал, не мог оторваться, а когда заканчивал, через некоторое время брался перечитывать с самого начала. Дневник изменил его жизнь в корне и навсегда; дневник убил весёлого, но упрямого и своевольного мальчика, дав родиться идеалисту, который умел притворяться и сдерживаться, когда нужно. И пусть своё истинное лицо он пока скрывал под маской — заветная идея горела в сердце ярче фонаря самого лучшего маяка! Адлер знал, куда идёт, знал, чего хочет достичь в конце. И он был уверен, что в отличие от прадеда у него всё получится.

К утру гроза ушла дальше на восток, но дождь остался — сильный, беспрерывный, что называется «как из ведра». Адлер долго лежал, не в силах заставить себя подняться; шум дождя расслаблял, недочитанная книга лежала на полу у кровати, и крайне заманчивой казалась перспектива так весь день и пролежать. Но позволить себе это он не мог, поэтому с неохотой выбрался из-под одеяла и стал быстро одеваться — в комнате было прохладно.

Завтракать в столовой в это утро почему-то не хотелось, и Адлер, спустившись на первый этаж, вошёл на кухню, где обычно хозяйничали три эльфа. Впрочем, сейчас домовиков там не было (наверное, убирали где-нибудь в доме), но зато у большого разделочного стола, стоявшего посредине комнаты, на высоком табурете сидел Георг, читая письмо, едва заметно при этом улыбаясь. Влад, сидевший по другую от него сторону стола, как раз допил кофе и поднялся, когда Адлер вошёл.

— А где Деян? — осведомился Адлер, обменявшись с юношами приветствиями.

Георг молча указал в сторону улицы; окна выходили на тренировочную площадку.

— Серьёзно? — недоверчиво переспросил Адлер, опускаясь на оставленный Владом стул. — Занимается в такую погоду?

— Сомневаюсь, что его бы и ураган остановил, — отозвался Георг с уважением. — Удивительная сила воли.

Адлер согласно кивнул; твёрдость Деяна и его непоколебимость в претворении в жизнь дел, пусть и назначенным себе самостоятельно, всегда его поражали.

— Влад, — окликнул Георг; Штайнер уже был на пороге, но остановился и обернулся. — Я могу потом спуститься к тебе?

— Да, — коротко отозвался Влад и ушёл.

После возвращения из Лондона прошлым утром он сразу заперся в своей лаборатории и не показывался. В какой-то момент Адлер даже забеспокоился: Влад слишком мягкосердечный, и после акции на Кингс-Кроссе его внутренний стержень — не стальной, алюминиевый — вполне мог сломаться. А ядов в его лаборатории было достаточно… Продолжать думать в этом направлении Адлер себе запретил и спустился в подвал дома. Там он обнаружил Влада в добром здравии — физически, по крайней мере; кто удивил, так это Георг, с видом прилежного студента нарезавший какие-то ингредиенты, когда Адлер вошёл. «Я учусь, — спокойно пояснил Георг, угадав его немой вопрос. — Раз уж не вернусь в ближайшее время в школу, буду здесь получать образование».

— Что думает твой отец о том, что ты не поехал в Дурмстранг? — спросил Адлер.

— Он не в большом восторге, но официальную легенду, что у меня опять ухудшилось здоровье, и поэтому я вынужден оставаться дома, поддержал, — Георг пожал плечами. — Как он написал, главное — чтобы я сдал выпускные экзамены, при этом желательно не с таким шумом, как мой брат. Это почти дословная цитата.

— Удивительный человек — ваш отец, — заметил Адлер, задумчиво глядя на Винтерхальтера.

— Я и не спорю.

«Всё-таки они разные с Максом, — в который раз подумал Адлер. — Хотя и в чём-то похожие». Поначалу на фоне брата Георг казался не представляющим угрозы — и это было ужасное заблуждение. Георг был ничуть не глупее Макса, вот только его больше интересовали не магические достижения, а люди — их сильные стороны, их отношения, их слабости; он учился манипулировать этими людьми. И сейчас он слишком уж тесно начал общаться с Владом…

Кухонная дверь приоткрылась, и в комнату проскользнула какая-то тень. Адлер заметил это лишь краем глаза, но отчётливо видел, как напрягся Георг, и резко обернулся.

— Ах, Аларикус, — он остановил руку, потянувшуюся было к палочке. — Доброе утро.

Тод посмотрел на него, затем на Георга, склонив голову набок, — то ли с сомнением, то ли без узнавания. Постояв так, отрывисто кивнул и отвернулся к корзине с фруктами. За это лето Адлер видел его очень мало, но теперь обратил внимание, как Аларикус побледнел от недостатка солнечного света и ещё больше исхудал; ещё немного — и он, кажется, будет неотличим от скелетов, которые поднимает.

— Как движется работа? — поинтересовался у него Адлер.

— Не быстрее, чем старится мир, но и не медленнее, чем течёт время, — после долгой паузы с отрешённой вдумчивостью ответил Аларикус, не глядя ни на кого из юношей.

Кажется, Георга даже передёрнуло. Он смотрел на некроманта со смесью опаски, интереса и толики раздражения; держался он при этом по-прежнему напряжённо.

— Поделиться успехами не хочешь? — Адлер говорил без претензии, почти шутливо — знал по опыту, что вряд ли чего-то добьётся, и оказался прав.

— Всему своё время, — протянул Аларикус и с какой-то едой, рассованной по карманам, удалился тем же плавным и вкрадчивым шагом, которым пришёл.

Когда за ним закрылась дверь, Георг шумно вздохнул и сделал глоток кофе. Аларикус его пугал или по крайней мере заставлял чувствовать себя некомфортно. Причём Адлер подозревал, что Тод это прекрасно знает — ему не было совершенно никакой необходимости выходить за завтраком самому (не делал же он этого прежде), разве что хотел развлечь себя. Развлечения у него были странные и прочим совершенно непонятные.