Зарницы грозы

– Не печалься, Баюн, – сказал Емеля. – Сделанного не воротишь. Ты живешьто сейчас все в тереме царском, али как?

В Тридевятом начиналось лето. Болеть Емеля перестал. Застать его дома тоже становилось все труднее: он уходил из города в поля и бродил там. Навы чего только не злословили про это прогулки. А сам Емеля говорил – он припадает к духам травы, воды и ветра. И Баюна призывал их увидеть. Рысь честно пытался, но для такого надо быть Емелей.

– В тереме, – сказал Баюн. – Мне трудно место менять тудасюда, привыкать, отвыкать. А жизнь успокоилась вроде как. Война далеко гдето.

– Я тебе, помнишь, про друга рассказывал своего? Он о тебе спрашивает. Хочешь, к нему в гости приходи сегодня. Там и Федот будет, и еще коекто.

– Так а что за другто у тебя?

– Калин Калинович его звать. Купеческого звания был раньше. Сейчас живет просто, не торгует, не промышляет. Ох и умный человек! Он мне всевсе растолковал. И про демона твоего, и про Князя Всеслава, и про пекельные царства, и про небесные. Ты вот не обижайся, Баюн, но когда мне ты объяснял, у тебя не сходилось. А Калин Калинович рассказывает как по писаному. Он и тебе рассказать может.

– Говоришь, Калин этот тебя спас?

– Да, в доме своем укрыл, когда мартышки появились. Я от них отбиться не смог, бежать пустился, израненный. В калитку одну забежал, схоронился, взмолился у чернавки – не гоните, пока не пролетят. Калин Калинович тут из дома вышел, меня выслушал и сказал: никто тебя не гонит, хочешь – оставайся. Так меня у себя и оставил до самого возвращения Финиста.

– А к нему что же, обезьяны не врывались?

– А зачем? Калин Калинович человек маленький, мухи не обидит. Дом на отшибе у него. Змиева улица. Пойдешь?

– Можно и прийти...

Баюн понятия не имел, какие у Емели могут быть лучшие друзья. Ему думалось, что Калин этот – такой же любитель ходить босиком да зелень грызть, как заяц. Однако ж дом у бывшего купца оказался чистый, светлый. Стол накрыт по всем правилам. Баюна ждали, мяса приготовили и кусок пирога с осетриной. Сам хозяин человек и вправду маленький – Емеле по плечо. Бороденка как у козла. Толстоватый, но не видный, не дородный, а как будто из сырого теста слепленный. Голос мягкий.

– Здрав будь, Баюн, – говорит. – Садись, не стесняйся.

А в числе гостей – и Емеля, и Федот, и Илейка, после войны на ноги увечный, и еще какойто люд простой, и окольничий Ставр, которого Баюн в Думе видал, и Марьяискусница, цеховая, вдовая. Самый разный народ.

Как наелись немного, браги выпили, Калин Калинович поманил Баюна: иди, подсядь. Рысь подошел, вскочил на лавку. С хозяином рядом жена должна сидеть, а жены у него нет. И не похоже, чтобы была когдато.

– Я о тебе много слышал, – сказал Калин Калинович. – Ты у Финиста вроде как талисман.

– Ничей я не талисман, – скривился Баюн.

– А еще – что в пекельные царства ты спускался и вышел живым оттуда.

– Было дело.

– И что видел демонов воочию.

У Баюна аж шерсть встала дыбом. Он начал озираться. Засмеялся Калин:

– Тут все знают, от меня да от Емели.

– Зачем? Зачем народ мутить?

– Не мутить, а просвещать. Нельзя такие вещи держать в тайне. Ты и не знаешь, поди, за что заступаешься.

– Но я их видел. А вы не видели.

– И я видел, – сказал Калин Калинович. – Смутно, неблизко. Но зло сразу почувствовал. Ты счастливец, раз им не попался.

Баюн хотел объяснить, как все на самом деле было, но решил почемуто, что лучше не надо.

– Какое зло? – спросил он. – То есть... ну да, недобрые они. Но намто какой вред? Что про них знаешь, что не знаешь, сутьто не меняется.

– Это ты, Баюн, ошибаешься. Знаешь, чем питаются демоны?

– Да жижей какойто. У меня от нее чародейские сны были.

Калин Калинович скорбно покачал головой.

– Жижей... Это не просто жижа. Я уж и не знаю, как тебе сказать, раз ты пил ее.

– Почему?

– Свет вы свой демонам отдаете. Силу ваших душ. Они вас вампирят, иссушают, превращают в бездумных кукол. И когда вы умрете, то душам вашим в Ирий не воспарить. Они канут на дно бездны, к тому, кого вы именуете Вием.

Рысь помертвел от ужаса.

– Но как же... И Светлый Князь... Он мне не говорил...

– Светлый Князь и братья его затем бьются с демонами, чтобы те не алкали, не жирели за ваш счет. Потому он и не хотел возвращения демона в Тридевятое.

– А бабушка Яга... Она умерла в этом году...

– Не могу я знать наперед. Но если демон в ней нужные ему чувства разжигал, если вел ее, то от Ирия уже отвратил. Даже если она сама того не знала. А те, кто ему добровольно служат... Страшным будет их посмертие.

– Яга не виновата! – Рысь хватил лапой по лавке. – Она не была темной!

– И никто не виноват. Поэтому мы должны всем и каждому рассказать про это чудовище. Такой я взял на себя долг.

Все разом встало на места. Отвратительное чувство, какое всегда бывает при крушении иллюзий, заелозило в животе. Он, Баюн, думал, что свершил благо – а сделал Тридевятое пастбищем гнусной твари. Еще и думал, почему Емеля противится! Просветлить Волха хотел!

– Это Финист все! Он виноват!

Рысь зажал себе рот лапой. Калин Калинович только улыбнулся:

– Не страшись. Никто здесь Финиста не любит. И дай нам срок – с этим прихвостнем Волха мы тоже разберемся.

– Мы?

– Сказать всем правду – это, Баюн, только начало. Я тебя приглашаю потому, что из Финистовой братии ты самый чистый, самый тьмою нетронутый. Душа твоя еще не пожрана. И пожрана не будет, если вовремя опомнишься. Мы себя именуем Вестники Рассвета. Будешь одним из нас?

Баюн посмотрел на Калина. Потом – на Емелю, на Федота. Те жевать прекратили, прислушивались.

– Что делатьто надо? – спросил рысь.

– Это, Баюн, тебе решать. Я свое дело сделал уже в отношении тебя. Не мне учить, как этим знанием распорядиться. Мы пока что ищем, как новых людей завлечь, чтобы Финист про то не узнал. А ты можешь и что получше придумать. Если желаешь, конечно.

– И что вы хотите? Бунт?

– Вот этого, – сказал Калин Калинович, – меньше всего. Я уже навидался братоубийств. Не людей нужно губить, а демона. Истощить его, заморить.

– Он же наш защитник. Или это тоже неправда?

– Увы, защитник. Но скоро это изменится. Демоны будут уже не нужны. Любые и вообще, не только этот.

Баюн почесал за ухом.

– Я родился, когда демона не было, – сказал он. – Из моей мамы сделали перчатки. А папу съела стая крыс. Сейчас крыс повывели. И лихих людей тоже.

– Баюн, это не заслуга Волха. Я не говорю, что мы должны жить, как при Горохе. Все будет совсем подругому. Лучше.

И Калин Калинович начал рассказывать, а рысь случал его, приоткрыв рот.

Мир, говорил бывший купец, станет един, как окиян. Падут границы, сольются языки. Армии будут распущены, а оружие – уничтожено. Каждому даруют свободу и право жить в покое. Нечисть и нежить поселятся рядом с людьми, как с равными. Даже навам позволят занять поверхность, при условии, что они раскаются. Покаяние будет единственной карой для темных. За порядком назначат присматривать особый совет мудрецов, всемирных судей. А Тридевятому в этом отведена особая роль. С него должно все начаться.

– Первая из судей появится именно здесь, у нас. Ее имя Елена. Она спит...

– Мертвая царевна! – перебил Баюн. – Да, я знаю!

– Это хорошо, – сказал Калин Калинович, – но одного знания недостаточно. Я искал, где находится остров Руян, сразу, как только мне открылось о нем. Но ни я, ни Емеля его увидеть не сумели. Царевна Елена сама выбирает, кому показаться. По каким приметам – Бог ведает.

Как только рысь услышал о Елене Премудрой, все его сомнения развеялись. Он согласился стать Вестником Рассвета. Только спросил – а что за вестники такие.

– Потому что сами мы, Баюн, славы и власти не ищем. Управление мы отдадим Елене, никаких почестей не ожидая. А «рассвета» – потому что новый день. Новый век настает.

Финист выдавил чужеземцев за рубежи Тридевятого и сплотил оборону. В Аламаннском королевстве грянуло народное восстание против авалонцев – рев Скимена о помощи. Случилось и еще одно восстание, уже в Авалоне, где люди выступили против войны. Гвиневра его подавила жестоко.