Камень Света

Ночью кошмары усилились. Лихорадка вернулась, чай мастера Йувейна помогал плохо. Но я пообещал себе, что утром мы будем в дороге.

До чего противно – тащиться сквозь дождь по мокрым булыжникам! Мир сузился до каменного тоннеля, ведущего на восток через темные зеленые леса под еще более темным серым небом. Мастер Йувейн объяснил, что в Алонии дожди порой идут целыми неделями. Мэрэм громко удивлялся, как это небеса могут вмещать в себя океаны воды. Атара сказала, что в Вендраше дожди проливные, зато непродолжительные. Потом, чтобы нас подбодрить, она запела песню, по идее прогоняющую дождь.

Под вечер мы разбили лагерь в промокшем насквозь лесу. Дождь наконец прекратился. Жаль, что моя лихорадка не прекратилась вместе с ним. Похоже, она завладела моей головой, иссушая все чувства, спекая мозг. Этой ночью мне не снились кошмары только потому, что я не мог спать. Я лежал без сна на холодной сырой земле, ворочаясь и мечтая о том, чтобы небо прояснилось и показались звезды. Но облака оставались плотными и тяжелыми. Жидкий свет утра с трудом пробился сквозь серый туман, скрывавший верхушки деревьев.

– Ты все еще горишь, – сказал мастер Йувейн, потрогав мой лоб. – И ты очень бледный, Вэль. Боюсь, что тебе становится хуже.

По правде говоря, мне было так плохо, что я с трудом мог держать чашку с чаем и даже разговаривать. Я обязан был предупредить друзей о том, что нас преследуют.

– За нами кто-то идет.

Новости встревожили Мэрэма, а Атара удивленно выгнула светлые брови.

– Мы никого не видели с тех пор, как проехали холмы. Почему ты решил, что нас преследуют?

– Вэль чувствует такие вещи, – попытался объяснить мастер Йувейн.

Атара посмотрела на меня долгим испытующим взглядом, а потом кивнула. Казалось, она понимает меня, как никто другой. Она верила мне, верила в меня, и я любил ее за это.

– Ты говоришь, кто-то едет за нами… – пробормотал Мэрэм, стоя у костра и оглядывая лес. – Почему ты нам раньше не сказал?

Я тоже поднялся и оглядел окрестности. Я не говорил ничего, так как сам ни в чем не был уверен, даже сейчас. Только два дня назад, радуясь, что нашел Атару, я открыл себя миру и был поражен красотой неба и земли, свежестью цветов, деревьев и ветра. Но что, если мой дар, усиленный кираксом, открыл меня и для другого? Что, если теперь я чувствую каждую лису, охотящуюся за кроликами или полевками? Что, если теперь я способен воспринять жажду убийства каждого медведя, енота или ласки – и лягушки, охотящейся за мухами, и птицы, выкапывающей червей, и всех существ вокруг нас? Мог ли я ошибиться в этом потоке естественных инстинктов, думая, что кто-то охотится именно за мной?

Но в том, что я чувствовал, была какая-то неестественность , приводившая меня в ужас. Что-то мерзкое и нечистое хотело присосаться к моей шее, клубок червей вгрызался в живот. Я боялся, что они выпьют из меня саму жизнь, если только им позволить. И так как я боялся, что эта ужасная вещь может произойти с Атарой и с остальными, я решил наконец предупредить их.

– Прости, что не сказал раньше. Я хотел убедиться. Здесь что-то не так.

Мэрэм, хорошо помнивший, как мы чуть не погибли у Врат Телемеша, коротко вздохнул.

– Еще один медведь?

– Нет, что-то другое. Ни одно животное не производит такого впечатления.

– Ни одно, кроме Красного Дракона, – пробормотал Мэрэм.

– Если нас преследуют люди, то нам стоит ехать как можно быстрее, – сказал мастер Йувейн.

– Если это люди, пусть покажутся – мои стрелы будут преследовать их , – заметила Атара, поглаживая колчан.

Она предложила спрятаться и подождать того, кто поедет по дороге следом за нами. Но я не мог хладнокровно стрелять в людей из-за деревьев, так как недавно чуть не застрелили меня самого. Не мог больше выносить убийства.

И мы поехали. Почти целый час мы проскакали галопом. Копыта наших лошадей ударялись о покрытие дороги в трехтактном ритме, железо звенело о камень: клоп-клип-клоп, снова и снова. Когда кони начали уставать, мы перешли на рысь, а через некоторое время остановились передохнуть.

Атара спешилась и приложила ухо к дороге.

– Что-нибудь слышишь? – крикнул Мэрэм с обочины.

– Я не слышу никого, кроме тебя. Помолчи, прошу.

Через некоторое время она подняла голову и медленно покачала головой.

– Тогда в путь. Мне не нравится, как выглядит этот лес, – сказал Мэрэм.

Я улыбнулся, так как Мэрэма вряд ли тревожили деревья или растения. Вот уже несколько миль, как мы снова ехали по холмистой местности – но не такой пересеченной, как у ущелья Шошанских гор. Здешние холмы были низкими и округлыми, в широкой долине росли буки, орешник, сикоморы, вязы и серебряные клены. Многие из лесных гигантов были увиты жимолостью и диким виноградом. Прелестный лес, пахнущий фруктами и звенящий от птичьих трелей… Жаль, что одного человека достаточно для того, чтобы привнести в него зло.

Так мы ехали почти целый день. К полудню солнце прогнало остатки тумана, небо сделалось бледно-голубым. Припекало, испарения земли наполняли воздух, превратив его в подобие пряного супа. Я трясся в лихорадке, распространившейся с головы на все тело. Под сюрко, кольчугой и поддоспешником выступил пот. Довольно долго я терпел это мучение, как меня и учили. Но потом черви в животе, казалось, превратились в палящие языки пламени, кожа горела, словно облитая маслом и подожженная. Хотелось сбросить эту горящую плоть вместе со всей одеждой и доспехами и окунуться в ручей, что протекал вдоль дороги. Вместо этого я устремил взгляд к раскаленному добела солнечному диску, неторопливо совершавшему свой путь по небу. Я закричал бы от муки, если бы не помнил, что воин валари должен скрывать свою боль.

На ночь мы разбили лагерь среди вязов у ручья в полумиле от дороги. Огонь не разводили, пока не стемнело и дым уже не был заметен издалека. Ужин выдался на редкость холодным и безрадостным: открыв вьюки, мы обнаружили, что половина бисквитов и весь наш сыр поросли толстым слоем зеленой плесени. Хотя мастер Йувейн обрезал ее, как мог, ни Мэрэм, ни Атара не проявили особого аппетита к тому, что осталось.

Обо мне и говорить нечего: не в силах прожевать полоску сушеного мяса, что предложила Атара, я прислонился к дереву и пил холодную воду. Я пытался настоять на том, чтобы сторожить первому – и, может быть, всю ночь, – но почти немедленно заснул, Я даже не чувствовал, как руки друзей перенесли меня на постель из шкур перед маленьким костерком.

Весь мокрый, я в полузабытьи метался на земле большую часть ночи, потом, должно быть, заснул и неожиданно обнаружил, что нахожусь где-то за много миль от нашей стоянки в большой, роскошно обставленной комнате. Я стоял у кровати под великолепным балдахином, любуясь позолоченными сундуками и шкафами вдоль стен. Еще там были три высоких зеркала, вставленных в золотые рамы. Потолок напоминай шахматную доску, где квадраты резного белого дерева соседствовали с черным. Ковер, покрывавший пол, был украшен сложным орнаментом, изображавшим фигуры людей и животных. Я не мог найти ни одного окна или двери и стоял, покрываясь потом от страха, так как не понимал, где нахожусь.

Потом зеркало напротив меня покрылось рябью, словно спокойная вода, в которую кто-то кинул камень. Оттуда вышел человек – чуть выше среднего роста, стройный, мускулистый, с белой как снег кожей. Его короткие волосы отливали золотом, а правильные черты лица сияли неземной красотой. Дыхание мое пресеклось, когда я заглянул в глаза незнакомца – тоже золотые. Он был одет в золотую же тунику, отделанную черным мехом. На груди туники красовался герб, немедленно привлекший мое внимание: это было изображение огромного и свирепого красного дракона.

– Ты стоишь на моей голове, – произнес незнакомец сильным глубоким голосом. – Будь добр, убери с нее ботинки.

Я посмотрел вниз и увидел, что действительно стою на глазах красного дракона, вытканного в центре ковра. Я поймал себя на том, что невольно отступаю назад. Ни один король, которого я знал – ни король Хэдэру, ни даже мой отец, – не говорил с такой властностью, как этот прекрасный человек.