Преследуя восход

Но одновременно и кем-то вроде мазохиста. Правда, Молл всегда знала, когда следует остановиться.

В один прекрасный полдень — по-моему, на четвертый день — раздался крик марсового матроса, и мы, побросав все, побежали к поручням. Но не черные паруса поднимались над горизонтом. Это были увенчанные гребнями зеленые клыки гористого острова, и для нас они были символом поражения. На горизонте была Эспаньола, и это значило, что мы упустили противников, и они уже здесь.

— А Клэр… — Я не смог договорить.

Джип покачал головой:

— Спокойно, приятель. Что бы они там ни задумали с ней сделать, это что-то вроде… ритуала, а для этого у них есть предназначенное время, место и все такое. Есть надежда, что это произойдет не сразу. Едва ли они могли так точно рассчитать свое прибытие — во всяком случае после стычки с нами. И если они уже не причинили ей вреда, скорее всего до тех пор и не причинят.

— Если она со страху не лишилась рассудка!

— Сомневаюсь, — сказала Молл, ласково кладя руку мне на плечо. — Мы крепче, чем вы нас считаете, Стивен. Она будет думать, что все это — сущий кошмар, но она уже видела и проблеск надежды. Не терять мужества — вот твоя роль. Так сыграй ее до конца!

Во время последнего перехода в Порт-о-Пренс атмосфера на борту была наэлектризована. Нас вполне мог ожидать какой-нибудь не слишком приятный сюрприз. Вскоре после восхода солнца мы под всеми парусами вошли в окруженный горами залив, при этом пушки у нас были наготове, а их экипажи скорчились за закрытыми портами, с большим подозрением оглядывая каждый маленький островок. Но когда главный порт острова вырос, а точнее, распластался по берегу перед нами, сразу же стало ясно, что ни один корабль, хотя бы отдаленно напоминающий корабль волков, здесь не пришвартован.

В состоянии мрачного перевозбуждения мы бросили якорь неподалеку от разрушенного лесного склада в дальнем конце города. Ле Стрижа, горько жаловавшегося на усталость, упросили еще раз использовать его дар. А в это время мы послали группу людей на берег, чтобы разузнать, нет ли каких новостей. После маленького инцидента в Новом Орлеане мне, разумеется, было позволено не идти. Меня оставили сидящим на поручне — залечивать царапины, грызть ногти и смотреть на город, который, как предполагалось, был для меня чересчур опасен.

Город, однако, таким совсем не выглядел. Это было совсем не то, что приближаться к Новому Орлеану по темной Миссисипи, под покровом тьмы и таинственности. Воздух был свеж, прохладен и прозрачен, освежающий свет вычерчивал каждую подробность с поразительной ясностью. Вовсе не опасный и не зловещий с виду, город растянулся, как задремавший ленивец, по всему плоскому побережью, тесня лесистые склоны гор. И даже вдоль побережья, у самого моря, попадались пятна разросшихся деревьев между стенами из белого камня и выбеленных солнцем досок, обветшалых и отбеленных солью, между элегантными старыми виллами во французском и испанском стиле и полуразрушенными доками. Местами деревья редели и переходили в пятна заросших низкорослым кустарником пустынных земель, где бродили желтоватые волы, тряся головами и отгоняя мух. На более высоких склонах сгустки той же густой растительности произвольно смешивались с группами выбеленных солнцем зданий. Что порождало рост — здания или джунгли? Я не мог сказать с уверенностью. Двадцатый век этого места как будто не коснулся. Здесь не было слышно шума городского транспорта. До нас доносилось лишь кукареканье запоздалых петухов вперемешку с воплями летавших стаями попугаев. Я даже не слышал детских голосов, чуть ли не самого универсального в мире звука. Все, что я мог временами расслышать, было постоянное глухое пульсирование, заунывное пение или, возможно, завывание. Это была единственная нестройная нота во всей этой мирной сцене. Ничего в ней не было опасного; и все же чем дольше я наблюдал и слушал, тем более меня охватывало чувство, будто что-то здесь не так, что-то дьявольски не так.

Двадцатый век…

Минуточку… Я в свое время немало читал о Порт-о-Пренсе, не так ли? Год назад или что-то около того, когда делал справку одному из клиентов Барри об условиях торговли в бассейне Карибского моря. Всю ту петрушку, что печатает министерство торговли о том, каким современным выгладит город по сравнению с большинством столиц третьего мира. Даже до обидного современным по сравнению с тем, в каком состоянии пребывает остальная часть страны. Офисы, отели, ночные клубы с неоновыми вывесками, сверкающие казино, доки, которые могут принять суда для круизов, — где все это? Широкие бульвары, высокие башни из стекла и бетона, которые должны отражать солнце, как лес зеркал, — куда они все попрятались, черт побери? Как бы тщательно я ни изучал ландшафт, всего этого не было и в помине. Раз или два мне почудился блеск стекла в воздухе — почти за пределами поля зрения. Но всякий раз, когда я начинал всматриваться снова, это оказывался белый шпиль церкви, ряд белых соломенных крыш на холме или просто случайная игра света. И больше ничего.

И эти заросшие лесами холмы… На острове очень остро стояла проблема исчезновения лесов. Об этом я тоже читал. Но отсюда это казалось маловероятным, а с моря — и совсем невероятным.

На минуту у меня появилась паническая мысль, что это какой-то фокус волков, какая-то хитрость вроде той, что они придумали, когда увезли Клэр. Может быть, они даже стоят здесь на якоре, будучи невидимы? Но ведь тогда Ле Стриж, конечно же, узнал бы об этом.

Истинное объяснение подкрадывалось ко мне постепенно, как надвигающийся холод. И несло с собой именно ощущение холода.

Тени. Я видел тени. Тени в ярком свете дня. Тени города восемнадцатого или девятнадцатого века, а возможно, и смешения обоих веков. Те же тени, что лежали за Кэнел-стрит в Новом Орлеане или за Дунайской улицей дома. Однако здесь тени были не просто образами в темноте, но гораздо более мощными, чем дневной свет. Должно быть, весь остров был наводнен ими, они не робко проглядывали по краю ночи, но находились прямо здесь, готовые в любой миг проявиться. Даже в разгар дня они были достаточно сильны, чтобы поглотить то, что заняло их место, — по крайней мере тех, кто уже двигался в тенях. И даже теми, кто в них не был, их присутствие наверняка ощущалось — осязаемое, едва ли не подавляющее, вечно следующее по пятам привидение, стоящее за каждым сделанным шагом. Яркий современный мир казался здесь всего лишь проблеском света на темных водах. И глядя под нужным углом, всегда можно было увидеть бездонную глубину внизу.

Меня пробрала дрожь. Сейчас полдень, но когда-то наступит ночь… Если тени так сильны даже при свете, какую же всепоглощающую власть принесет им тьма? И я обрадовался, что не сошел на берег.

Возвратившиеся на «Непокорную» члены команды сообщили, что над районом порта нависло заклятие страха. Мало кто охотно отвечал на их расспросы, но оказалось, что «Сарацин» действительно приходил за несколько часов до рассвета. Он прибыл перед штормом, от которого, казалось, раскалывались небеса, но только затем, чтобы снова сняться с якоря еще до того, как взошло солнце. И люди шептались, что встречать его по улицам шли странные фигуры, а те, кто попадался им на пути, так и не вернулись домой.

— Половина народу все еще прячется в своих хибарах и трясется от страха, — мрачно сказал Джип, благодарно потягивая холодное шерри из бокала, поднесенного ему стюардом Пирса. — А другие побежали к своим бунганам, чтобы те принялись за заклинания. Но бунганы и сами трясутся точно так же — барабаны слышны даже здесь!

— Да и пение тоже, — добавила Молл так же мрачно. — И прошел слух, что кое-кто из языческих жрецов — те, что тайные бокоры и, похоже, служат и нашим и вашим, то есть и светлым и темным силам, — так вот, говорят, что они ходили встречать черный корабль. И что вся утварь исчезла из их храмов, будто они упаковали ее для какого-то великого праздника в другом месте…

Вслед за этим Молл подскочила; впрочем, и не она одна. Хрустальный кубок разлетелся на куски прямо в руке Пирса. Дверь каюты с грохотом распахнулась, и оттуда во всем своем убожестве вылетел Ле Стриж, таща за запястье свою девушку.