Владычица Хан-Гилена

— Хотя Асаниан нам не союзник, но он и не враг. Пока что. Этого Зиад-Илариос от меня добился. Но восток восстает. Девять Городов вторглись на территории дальнего юга, на границе пустыни. Я слышал про ужасы, которые творятся там, и про то, что армии их набирают силу. Синдики проверяют мои фланги на прочность. Внезапно в глубине ее души родился холод. — Еще раньше, — сказала она очень тихо. — Холод. Север. Мирейн крепче сжал ее руку. — Север крепок, и он мой. — На севере тьма. Он нахмурился.

— Это зимнее солнцестояние, возлюбленная сестра. И всем нам холодно.

— Нет, — пылко сказала Элиан. — Я это чувствую. Она задела его гордость.

— Мое королевство — как мое тело. Оно спокойно лежит в объятиях зимы. Только на юге возникают трудности. И, — добавил он медленнее, — небольшие проблемы на севере. Совсем маленькие. Один или два набега. Тамошние племена процветают за счет этого, иначе все молодые люди там сошли бы с ума и стали бросаться друг на друга. — Племена? В Ста Царствах? — Это не в…

Это было в Ашане. Посланец оттуда прибыл поздно вечером, промерзший до костей, его кобыла чуть не пала. Когда вино проникло в его желудок, а теплая одежда окутала тело, он начал свой рассказ.

— Все это затеяли люди из Асан-Эридана, — сказал он. — Их девчонка, фаворитка любимого внебрачного сына лорда, привлекла внимание одного гостя. Парень не слишком богат, но у него есть родственники в Асан-Шейане. Он похитил девушку и изнасиловал ее. Сын лорда поймал его и по закону и по праву, хотя, может, и слегка опрометчиво, сделал так, что чужак больше не сможет наслаждаться ни с одной женщиной. Виновник, отпущенный на свободу, вернулся в Шейан. А его родственники к тому времени устали от зимы и горели желанием совершить нападение.

Так бы все и получилось, ваше величество, и на этом бы и закончилось. Но мой господин Омиан состоит в родстве с леди Шейана, и он был там, когда вернулся тот человек. И он ввязал своих собственных людей в шейанское дело.

Эридан располагается близко к границам Эброса и имеет тесные союзные и родственные связи с горсткой своих эбросских соседей. Столкнувшись с отрядами Луйана, лорд Эридана позвал на помощь своих друзей, И теперь мы стоим перед угрозой страшной войны. — Посланец встал со своего места и преклонил колени перед Мирейном. — Мы не стали бы тревожить тебя, Солнцерожденный. Но мой господин стар, а его наследник не стремится к миру, и остальные его сыновья тоже рвутся в бой с Эбросом. Прежде чем все закончится, Ашан может начать воевать сам с собой, и война внутри страны будет такой же яростной, как и за ее пределами. — Говорящий сложил ладони словно в молитве. — Ваше величество, если этот маленький кусок вашей великой империи имеет для вас хоть малейшее значение, мы умоляем помочь нам в нашей беде.

Мирейн посмотрел на посланца. Элиан был знаком этот взгляд: темный, спокойный и совершенно непроницаемый. Ей доводилось видеть, как высокородные господа отступали перед ним.

Этот человек не был высокородным лордом ни по крови, ни по разуму. Он скорчился на полу, прикрыв голову руками. Но у него хватило сил прокричать:

— Солнцерожденный! Во имя вашего отца, помогите нам!

Эти слова повисли в звенящей тишине. И тут раздался тихий, но достаточно ясный удар колокола. Услышав его, Мирейн поднял голову.

— Аварьян садится, — сказал он. — Храм ждет меня.

Посланец обнял его колени в великой дерзости и отчаянии. — Ваше величество!

— После ритуала, — сказал Мирейн, — ты получишь мой ответ.

Казалось, он ничего не сделал, но уже был свободен и широко шагал через зал, а гонец все еще стоял на коленях, обнимая пустой воздух.

Несмотря на то что храм Аварьяна был набит горожанами, там царил черный древний холод. Властители Хан-Гилена чувствовали этот холод на своих местах возле алтаря: князь и княгиня сидели рядом, а их сын и дочь стояли позади них. Хотя ни один огонек не разгонял тьму, над ними держалось слабое красно-золотое сияние — магический свет, который всегда усиливался в сердце Хан-Гилена. Он сиял даже через плащ Элиан.

Она едва обращала на это внимание. В ее душе царил такой обжигающий холод. Разум ее был хрупким, ясным, сияющим и холодным как лед. Мысли собравшихся здесь людей бились у нес в голове. Ко сильнее их был зов потемневшего алтаря, мантии и воды пророчества. Всей воли Элиан едва хватало на то, чтобы оставаться на месте. «Время пришло, — пела вода. — Время, время, время. Иди, провидица. Иди и правь мной».

Элиан до боли сжала челюсти. Здесь не за кого было уцепиться, даже если бы она и хотела этого. Орсан и его жена находились вне пределов ее досягаемости. Хал поддерживал Анаки, которая все-таки решилась принять участие в ритуале, хотя ее пришлось принести на носилках. Супруги были поглощены друг другом.

В темноте блеснул ослепительный свет. Детский голос, высокий и пронзительно-чистый, нарушил молчание.

Все жрецы и жрицы Хан-Гилена образовали бесконечную процессию, поток белых одеяний, золотых ожерелий, чистых голосов. Перед ними ступали новички в шафранном золоте, держа высокие свечи. Позади них разливался свет.

Потомки Халенанов сияли своей силой. Но это был собственный сын Аварьяна в величайшем храме Аварьяна: одеяние и ожерелье его были такими же, как и у остальных, голос звучал так же чисто, как у священных певцов, и тем не менее все это казалось лишь тенью перед мощью его сияния. Все расплылось перед глазами Элиан, и ей пришлось зажмуриться.

«Если его сейчас не назовут верховным жрецом, — прошептал ей холод, — тогда это звание — ничто. Он — единственный в своем роде. Сын бога, величайший из жрецов Солнца».

Мирейн взошел на высокий алтарь и склонился, как склоняется огонь перед сильным ветром. Элиан не слышала слов, которые он пел, не видела движений его танца, танца сковывания богини. Ибо узы, наложенные на тьму, высвободили другие силы, и одной из них, причем не последней, была сила Элиан. Не сознавая, что двигается, она отошла от брата и растворилась среди темных теней. Страшно близко, так близко, что она могла дотронуться до него, находился Алтарь Видения. Никто, кроме нее, Не думал о нем, ни единый взгляд не коснулся его. Элиан была так же одинока, как если бы храм пустовал.

Она протянула руку. Мантия была толстой и удивительно мягкой и струилась под ее пальцами как вода. Черная вода поблескивала в своем каменном гнезде, волнуясь и искрясь. Элиан должна бороться… сопротивляться…

«Иди, — раздался шепот. — Правь. Будь сильной и смотри».

Воля отказывалась повиноваться. Воля открыла разум, позволила воде проникнуть в него, заполнив его грузом снов и кошмаров. Воля управляла видениями, собирала их, придавала им форму.

«Правь?». В ее мозгу кружил хоровод картин. И тем не менее глаза видели, а ум понимал, где она стоит: у Алтаря Пророчеств, в черной мантии, накинутой поверх зеленого бархатного плаща Мирейна, подбитого мехом хазии. Больше она не чувствовала холода. Весь храм осветился солнечным сиянием: пока она боролась с видениями, Мирейн зажег плашмя Возвращения Солнца. Жрецы и Солнцерожденный пели торжественный антифон, их низкие голоса сплетались со звенящими серебристыми переливами голосов новичков и жриц. «И бог вышел вперед, — пели они, — и прильнул к своей невесте». Потом запел один Мирейн: «И тьма была повержена, и родился свет: Солнце в триумфе, непобедимый завоеватель, король навсегда…» — Король навсегда, — эхом отозвался чей-то голос. Элиан в ужасе поняла, что он принадлежит ей, только звучит выше, чище и сильнее, чем обычно. По рядам жрецов пробежала волна тревоги. Люди оборачивались, в изумлении глядя на Элиан. Но ее голос все звучал, бил, словно вода из источника, словно колокол, который долго гудит после удара, не приглушаемый ничьей рукой:

— Король навсегда или король никогда. Сын Солнца! Берегись! Даже когда ты стоишь здесь и опутываешь мрак цепями света, он грозит обрушиться на тебя. Ты поешь, ты исполняешь свой танец и размышляешь над этой маленькой бедой на севере. Тебя не утомляет зима — ты сам отправишься туда, чтобы разобраться, чтобы усмирить твой взбунтовавшийся народ собственным величавым присутствием. Плохие мысли и плохой выбор, Солнцерожденный. Север ждет воцарения силы древней Ночи. На севере — твоя смерть.