Могильщик. Трое отвергнутых (СИ)

Впервые за долгие годы Хасл почувствовал - лес для него чужой.

Чего не сказать о пастухах. Крамни уверенно вёл их отряд, избегая опасных или просто сложно проходимых мест. Через час ходьбы Хасл, увидев знакомые ориентиры, понял - они прошли почти половину пути до хутора. При этом отряд очевидно пару раз срезал там, где охотники и днём предпочитали не ходить.

Почти протрезвев и окончательно проснувшись, молодой охотник впервые почувствовал сильное беспокойство или даже страх. Он боялся этой вылазки. Боялся умереть или, что хуже, увидеть, как погибнет Мирека. И что она скажет ему, когда погибнет часть её семьи? Пусть он делит шкуру неубитого медведя, но даже если они победят на хуторе, а девушка согласится остаться с ним, им с могильщиком ещё нужно убить Урмеру. Хасл чувствовал - эта задача самая сложная.

И что будет потом? Они бросят всё и уйдут с Велионом? Туда, в огромный мир... где они станут изуродованными недомерками. А что станет с людьми? Кто будет управлять ими?

Хасл стиснул кулаки и с трудом унял дрожь. Он многое должен сделать сейчас и ещё больше - потом, но захвативший его водоворот событий не даёт даже поразмыслить о происходящем.

- Что, зассал? - прорычал кто-то из пастухов. - Трясёшься как шавка. Небось, это тебе не на глухаря ходить?

- Как подсказывает практика, - ещё полупьяным голосом произнёс могильщик, - самые говорливые обычно самые ссыкуны и есть.

- На твоём месте, чужак, я бы помолчал, - прошипел другой пастух.

- А то что? - фыркнул Велион. - Заговорите меня до смерти? Или достанешь нож? Покажешь, какие вы храбрые? Смотри, когда я долго не бываю на могильнике, у меня рука так и чешется, чтобы воткнуть в кого-нибудь восемь дюймов железа.

- Вот это я обожаю, - насмешливо сказал Крамни, - бахвальство перед дракой. Как подсказывает практика, такие дерзкие на словах бойцы обычно самые говённые.

Могильщик хмыкнул.

- Ладно, парни, не будем судить друг о друге до драки. Для вас сегодняшняя заварушка, наверное, целая война. А война - это большое дело, даже маленькая.

- Это ведь война превратила Бергатт в руины? - встрял сухорукий. - Там, в Мёртвом Мире, ты бывал на войне?

- Был. Но не воевал, бежал от неё. Когда тысяча рыцарей приходит в края, где ты живёшь, ты ничего не можешь сделать, если у тебя нет своей тысячи рыцарей. Мирным жителям никто не объявляет войну, они последние, кто хотят войны, но именно они страдают больше всего - их дома сжигают, поля вытаптывают, их грабят, убивают и насилуют. Мирный житель может или убежать или ждать своей участи, третьего не дано. Жизнь не гарантирует ни один из этих вариантов. Но у меня не было ни убежища в лесу, ни дома, ни скота. Я и в тех местах был чужаком. Поэтому я решил, что лучше буду убегать. Так, по крайней мере, больше зависело от меня.

- Страшно было? - спросил Хасл.

- Конечно. Но сейчас у нас честная драка, восемь голодранцев против семи, от таких я не убегаю.

- И не боишься? - поинтересовался Сухорукий.

- Опасаюсь. Убить могут на любой войне.

Охотник уже думал об этом. Его могут убить, да. Но он сам выбрал этот путь. А выбирали ли жители хутора?

- Воевать идём мы, - тихо сказал он, - а пострадают все.

- Да, парень, ты правильно уловил суть.

- Дерьмо.

- Полное дерьмо. Тут ты прямо в корень заглянул.

Никто не ответит на его невысказанный вопрос. Потому что, как бы паршиво всё не было, они шли драться с определёнными целями, и от них зависит множество человеческих жизней. Если они проиграют... Вероятно, у изгоев мало что изменится, разве только хуторяне перестанут с ними торговать. А вот жизни горожан и хуторян зависят от исхода предстоящей битвы напрямую.

За жизни одних людей придётся платить жизнями других.

Дерьмо.

Дальше они шли в тишине. Через полчаса справа над их головами угрюмыми и уродливыми чёрными силуэтами повисли руины Бергатта. Они шли через сады, а значит, до хутора оставалось меньше часа быстрой ходьбы. Теперь Хасл окончательно разобрался, каким путём они прошли через лес. К пастухам они шли, обогнув Бергатт, пройдя по большой дуге по берегу, а потом углубились в лес, подойдя немного ближе к городу, и практически уткнувшись в стены Бергатта. Крамни же провёл их по чаще по идеальной прямой, и это посреди ночи, в такой темноте.

Хасл во второй раз за ночь понял - он не знает лес и вполовину так же хорошо, как изгои. А он практически жил здесь с двенадцати лет.

Отряд вышел на тропу, ведущую к хутору. Несколько дней назад Хасл шёл здесь с друзьями, которые сейчас мертвы. Тогда он не хотел верить в байку о пришельце, но был преисполнен желания отомстить за убитого дровосека. Сейчас чужак идёт рядом, а количество человек, за которых нужно мстить, выросло до катастрофических размеров. Скоро, очень скоро, кто-нибудь захочет мстить ему. Вероятно, кто-то хочет уже сейчас. Все жители Земли Живых погружаются в какой-то замкнутый круг, выход из которого один - умереть. Изгои мстят хуторянам за какие-то обиды, горожане разбились на два лагеря и враждуют.

Человек, виновный в этом здесь, идёт рядом. Пусть он и не планировал ничего такого. Из-за появления могильщиков Урмеру выпустил свою убийцу, а та сорвалась с поводка и начала убивать всех подряд. Из-за могильщиков Хасл засомневался в словах Друга и поднял бунт.

И пока с каждым следующим днём становится только хуже, хотя каждый раз кажется, что хуже уже некуда.

На миг молодой охотник возненавидел Велиона и его мёртвого товарища в придачу. Сейчас он понимал, что рано или поздно это должно было произойти, их маленький мирок обязан был рухнуть. Но на тот миг, пока все беды, свалившиеся на их голову, персонализировались в лице могильщика, Хасл ненавидел его лютой и беспощадной ненавистью. Охотник знал - Велион не плохой человек. Он спас их от Сильгии, и продолжает помогать. Охотник лично обязан многим могильщику. Поэтому его вспышка ненависти была лишь скоротечной, и являлась неудавшейся попыткой свалить всю вину на кого-то одного. Проще всего назначить виновным жутковатого чужака. Но, когда всё успокоится (или если всё успокоится), многие подумают так же, как думал сейчас Хасл. Когда нужна в могильщике отпадёт, а многие проблемы никуда не исчезнут, гнев людей обернётся против него.

Велиону здесь не место. И хорошо, что Хасл понял это сейчас. Как бы подло это не было.

- Всё, - сказал Крамни, останавливаясь у приметной груды камней, - дальше идти в открытую опасно.

Охотник знал это место, и про себя согласился с главой изгоев. До хутора оставалось где-то полмили. Хутор ещё не было видно из-за ночной темноты, но Хасл уже представлял его очертания. Облицованный камнем частокол высотой в два человеческих роста, четыре сруба по краям и три крепких здания внутри ограды. Вокруг только россыпи камней да чахлые деревца, и никакого серьёзного укрытия за две сотни ярдов в любую сторону от стены.

Их поход всё больше напоминал самоубийство, особенно сейчас, когда их цель окончательно материализовалась. Никто не выйдет к ним драться в чистое поле. А приди они сюда днём, пара-тройка метких выстрелов от защитников, окончательно сметит баланс сил и заставит их поджать хвосты и убираться. Навсегда. И только спустя долгие недели толпа оголодавших женщин, детей и оставшихся в живых мужчин бросится на самоубийственный штурм.

Сейчас же никто об этом даже не подумает. Раз Хасл поднял бунт, ему и разбираться со всеми проблемами, его можно поддержать, но драки - это дело мужчин. Все понимают, чем им грозит погибший урожай, но никто пока ничего не будет делать. У многих в головах скоро появится мысль о том, что бунт был плохой затеей, придёт Друг и всё исправит, если покаяться и выдать зачинщика. Что же до жуткой убийцы и погибшей на глазах у половины города Арги... Сильгия должна была устранить только могильщика, и не вина Урмеру в содеянных ей злодеяниях. А про Аргу можно забыть, семьи у неё всё равно не осталось. Возможно, Друг покается в её смерти перед всеми. Но если он найдёт для голодающих еду, никто и пикнуть не посмеет против него, его снова начнут боготворить.