Извек

— Ага, будя! — согласился Микишка. — Пошли на верх, обсушимся, согреемся. Солнце уже высоко.

Шайтан вскинулся на ноги, предупредительно подставил рог. Алтын уцепился за гладкий костяной клин и, вдвоём с козлоконём, двинулся по каменной тропе. С обоих ручьями текла вода. Ворон перестал пить и, оскальзываясь на мокрых камнях, затопотал следом. Извек внимательно осмотрелся, но не заметив ничего подозрительного, зашагал за скакуном.

На вершине холма, деревья расступились и открыли высокий частокол, окружающий круглую площадку. Дорожка шла через проход в ограде и упиралась в плоский жертвенный камень, над которым возвышался почерневший четырёхликий столб. Шесть камней поменьше образовывали внутренний круг. Доковыляв до него, ополченец тяжело опустился на крайний валун.

— По—моему, мы сегодня не завтракали.

— Ну вот, — обрадовался дружинник. — А Ворон сказал, ты умирать собрался.

— Он у тебя и говорить умеет?

— Умеет, только тихо и сам с собой.

Ворон поднял голову, переглянулся с Шайтаном. Сотнику показалось, что они друг друга поняли. Он подошёл к коню, стащил со спины перемётную суму, и скоро над капищем воцарилась тишина, прерываемая скрипом травы, бульканьем вина и хрустом гусиных костей. Когда все насытились, дружинник достал Микишкин шестопёр. Повертел, осматривая заострённые пластины, на одной заметил почерневшую щербину, будто кто—то раскалёнными докрасна зубами выгрыз кусок стального лепестка.

— Хорошо, в лоб не попало! — заметил он и посмотрел на ополченца. — Тогда бы уже не пообедали.

Микишка мотнул кудрями и, будто припомнив что—то, показал ладонь с обожжённой кожей.

— В лоб не попало, а через руку по всему телу вдарило, особенно по мозгам.

— Странно, — задумался дружинник. — А у меня ничего, хотя по жерди тоже полыхнуло. Она обуглилась, а сам цел. Видать железо против них слабовато, хотя нет, последнего доколол клинком.

Он замолчал. Лоб прорезала вертикальная морщина. Потянулся к ножнам, встал и медленно, будто во сне, зашагал туда—сюда, восстанавливая в памяти расклад боя. Три пары глаз с недоумением уставились на него. Смотрели, как Извек помахал в воздухе мечом, развернулся и, отступив, бросил в ножны. Потом поднял с земли что—то невидимое, перекинул с руки на руку и, крест—накрест, взмахнул воображаемой оглоблей.

Затем отбросил несуществующий шест, выхватил меч и, скакнув вперёд, вогнал остриё в землю.

Алтын поднялся, пошевелил плечами и направился к застывшему на месте дружиннику.

— И чё? Добил гада, что он и пикнуть не успел?

Извек, не меняя положения руки, присел возле меча, оглянулся.

— Вот как раз в этот момент он и пикнул в последний раз. Ударил по лезвию, когда ему брюхо протыкало. Треск был, искра из когтей была, но в когти же и ушла. А теперь смотри! — он указал на рукоять. — Рука лежит на оплётке, ни огнива, [51] ни навершия [52] не касается. Что получается?

— Что? — переспросил Алтын.

— Что через кожу и через дерево их волшебство не пробивает! Тем более по второму или третьему разу.

— Ага, — поддакнул Микишка. — В полной силе, да втроём, вон какие деревья валили, а вполсилы и меня пенька не смогли… почти.

— Не смогли, хотя валялся ты долго. Не угомони я их дубиной, они бы тебя, лежачего, и без волшебства придушили. Так что теперь надо быть умней: под большие молнии не соваться, а супротив маленьких голым железом не махать.

И вот что, обмотай—ка рукоять ремешком, в пару слоёв, чтоб железа не касаться. Да и рука скользить не будет.

— Сделаю, — пообещал Микишка и вернулся к еде. — Вот только полечусь маленько. Уж больно полезное у тебя вино. Недавно только еле дышал, а теперь опять…

— Живее всех живых! — закончил за него Сотник и расхохотался. — Как семь Кощеев?

— Бери больше, — кивнул Алтын с набитым ртом. — Как семь с половиной!

Коники тоже решили перекусить и выщипывали пучки травы из под основания частокола. Изредка посматривали на жующего ополченца. Наконец, дождавшись когда тот приступит к печенью, подступили сзади и, отталкивая друг друга, засопели Микишке в затылок. Алтын, со смехом, принялся рассовывать душистые лепёшки в их пасти.

— Ешьте, ешьте, только облизывать меня не надо!

— Почему не надо! — удивился Извек. — У тебя на роже уже почти ни одной царапины не осталось, и опухлость прошла. А, не оближи тебя Шайтан, неделю бы синий ходил.

Микишка пожал плечами, отряхнул руки и, вспомнив про шестопёр, потащил с себя шитый двухслойный ремень. Повертел в руках, подумал и полез в сапог за ножом. Попробовал пальцем остриё и стал отпарывать внутренний слой. Отрезав большую часть, оставил кусок подклада, в котором припрятал монету.

Сотник с удовольствием наблюдал, как ловкие пальцы распустили толстую кожу на три полоски и соединили их хитрым плоским узлом. Витки плотно ложились на металл рукояти от затыльника к перьям. Не доходя ладони до боевой части, Микишка направил ремень назад и, положив второй слой, закрепил конец мудрёной петлёй. Оглядев работу, ухватился, подвигал руку, пробуя плотность намотки, довольно улыбнулся.

— Умение бражкой не зальёшь! — гордо произнёс он. — Теперь только припарить над огнём и будет как камень.

— Гоже! — одобрил Сотник. — Только костёр подождёт, пока и так повоюешь…

Сзади заскулил шайтан. Оба оглянулись. Ворон вскинул голову, уши поставил торчком, глаза скосил на хозяина.

— Вот сейчас и попробуем! — улыбнулся дружинник, но на Алтына глянул с тревогой.

— За собой смотри! — обиделся ополченец. — Я в порядке! Говорю же…

— Ага, — довольно перебил Извек, вытаскивая меч. — Живее всех, помню.

Он поднялся с камня, прислушался. Кони наоборот — перестали ловить звуки и снова склонились к траве. Теперь уже и люди слышали шорохи и хруст сучков. Звуки приближались. Кроме пощёлкивания сушняка стали доноситься негромкие стоны.

Извек с Микишкой удивлённо переглянулись, подвигали ладони на рукоятях и замерли у прохода в частоколе. Зашуршало совсем рядом, из—за ограды показалась странная пара.

Сухой волхв, с седыми волосами и бородой до пояса, из последних сил висел на мальчишке лет тринадцати. Одеяние старца было бы белым, если бы не пыль и кровь, обильно залившая холстину. На пацане и рубаха, и штаны, и медвежья душегрейка, перехваченная в поясе плетёным ремешком, тоже были забрызганы кровью, но паренёк шатался не от ран, а от смертельной усталости. Увидав вооружённых незнакомцев, мальчишка остолбенел, но разглядев удивлённые лица, перевёл дух и, опираясь на дедовский посох, упрямо двинулся вперёд.

Меч Сотника тут же оказался в ножнах. Скакнув вперёд, Извек подхватил старика на руки и на миг застыл, высматривая куда положить. Мальчишка едва не упал от внезапного облегчения, одними глазами указал на жертвенный камень.

— На камень? — удивлённо переспросил Сотник.

— Туда. — кивнул отрок и шатаясь побрёл к столбу.

Микишка дёрнулся было поддержать, но тот отшатнулся, не позволяя себе помогать. Алтын заметил на виске запёкшуюся рану, окружённую распухшим кровоподтёком и решил, что пацан не в себе после такого удара.

Сотник тем временем уложил старика на каменную плиту и, разорвав рубаху, оглядел жуткие раны. Левее грудины зияла рваная дыра. По бокам от неё пузырились раны поменьше с такими же рваными краями.

— Трезубец! — безнадёжно выдохнул Микишка и отвёл глаза. — Уже не помочь…

— Закрой пасть! — рявкнул Извек, хотя сам видел неотвратимость смерти и удивлялся, что старик ещё дышит. Оглянулся, беспомощно глянул на мальчишку. Тот сохранял полное присутствие духа. Облизав потрескавшиеся губы, шагнул к старику, положил узкую ладошку на морщинистый лоб и прошептал:

— Пришли.

Старец медленно открыл глаза, нечеловеческим усилием заставил себя что—то видеть и обвёл взглядом склонившиеся над ним лица.

— Пора. — проговорил он, глядя на мальчишку.