Этот мир придуман не нами (СИ)

Дальше я их не слушала. С головой погрузилась в действие спектакля. Это я сражалась с разбойниками, ворвавшимися ночью в мою спальню. Это меня продали с помоста на рынке рабов. Это я пыталась бежать — и чуть не лишилась ног. Это меня в последний момент выкупил мой парень. За что тут же получил оплеуху, хоть и без когтей. Это меня предлагали прибить к позорному столбу за оскорбление хозяина. А когда хозяин наотрез отказался, в нас кидали гнилыми овощами. В общем, когда спектакль закончился, у меня вся блузка от слез промокла.

Не успела успокоиться, на меня вновь небо обрушилось. Оказывается, я хозяина так подвела, что и словами не выразить. Владыке иноземцев нельзя иметь наложницу. Только жену. А я — рыжая. Что теперь делать? Предупреждала же меня Линда. Еще в первый день предупреждала. Чем я слушала?

— Что ты, маленькая? — принялась утешать меня Марта. — Мы знаем, ты хотела как лучше.

— Я плохая, глупая рабыня, — рыдала я у нее на плече. — Я думала только о себе.

Стас тяжело вздохнул и покачал головой.

— Идем отсюда, не будем отвлекать мужчин, — Марта повела меня в страшную комнату, усадила на кушетку. — Хоть ты уже взрослая, а совсем еще глупенькая. Лучше подумай, какой мужчина тебе достался! Ну просто ум, честь и совесть. Один раз с тобой переспал — и уже в жены готов взять.

— Я его недостойна, — опять слезы полились. И себя жалко, до слез жалко. И понимаю, что дальше так жить нельзя. Надо как-то уйти из его жизни.

— Вот бестолковая! — рассердилась Марта. — Если сейчас недостойна, так стань достойной. Живи так, чтоб он гордился тобой!

— Правда? — почему-то такая простая мысль не приходила мне в голову. — А я сумею?

— Это уж только от тебя зависит. Если любишь — сможешь.

Тут я впала в ступор. Выпала в осадок, как Линда говорит. Люблю ли я хозяина? Он красивый, сильный, справедливый. Я уважаю его, слушаюсь, горжусь им. Мало кому такой хозяин достается! По одному его слову жизнь отдам. Только, если можно, чтоб быстро и не больно… Я за ним — как за каменной стеной. Лучшего хозяина у меня никогда не будет. Потому что просто не бывает. Но люблю ли его? Как папу, как Шурртха? Как в спектакле. Наверно, нет. Любовь — это что-то другое.

— Миу, ты не уснула? — Марта помахала перед моим лицом ладонью.

— Миу самая глупая в мире рабыня, — созналась я.

— Ну, это мы знаем. Все в молодости такими были.

— Глупая рабыня сделает все, чтоб быть достойной хозяина.

— Вот это — другое дело. Тогда вытри слезки и намочи голову. На подвиг не ходят с заплаканными глазами.

— На какой подвиг?

— Ты первая сегодня пройдешь ментальное обучение. Твое имя войдет в летописи. Попасть в летопись — разве это не подвиг?

Ой! Совсем забыла.

В доме напряженное радостное возбуждение. Марта велела привести себя в порядок и одеться по-парадному. А сама принялась проверять свой ящик, к которому шлем привязан. Что значит "одеться по-парадному" я не поняла, но на всякий случай прошлась по телу чуть влажной щеткой и надела новые темные шальвары из дымчатой ткани. Подумав, сменила ошейник на самый дорогой.

Когда вернулась в страшную комнату, Марта делала вид, что чем-то занята, а Мухтар снимал ее на видео. Но тут же переключился на меня. Потом сам сел проверять настройки ящика, время от времени перебрасываясь с Мартой словами, которые не только выговорить сложно, но даже ошейник не мог перевести.

Забежал Стас. И тоже сел проверять настройки ящика. А Мухтар вновь схватил камеру. Марта повела меня в ванную мочить голову. Мухтар — за нами. Что-то у него в кадр не попало, пришлось мне совать голову под струю еще раз.

Стас сказал, что настройки в норме и убежал. Я села в кресло, привычно поджала уши, и Марта надела шлем.

— Улыбнись и скажи что-нибудь для истории, — попросил Мухтар.

— Неужели бестолковая стажерка попала в историю? — улыбнулась я в объектив. — Даже немного боязно.

На самом деле я волновалась все сильнее. И Марта это заметила.

— Не будем тянуть, — сказала она. — Миу, расслабься, закрой глаза и постарайся задремать. Начинаем.

— Комментируй для истории, — попросил Мухтар.

— Проверка состояния реципиента — прошла. Проверка статуса реципиента — прошла. Проверка информационного файла — прошла. Включен водитель альфа-ритма. Есть отклик. Сейчас придется минуту-другую подождать.

Неужели я буду понимать все эти слова, когда открою глаза?

— Все готово. Пускаю запись. Запись пошла.

Я ничего не почувствовала. Разве что голова стала тяжелой и глаза начали слипаться.

— Миу, как себя чувствуешь? — голос Мухтара.

— Спать захотелось.

— Это нормально, — успокоила Марта. — Половина записи прошла.

Сейчас усну и вывалюсь из кресла. Марта рассердится, что не дождалась конца записи.

— Две трети записано… Три четверти… Четыре пятых…

Странно, спать резко расхотелось. В голове словно чешется что-то.

— Конец записи. Можешь открывать глаза. Как себя чувствуешь?

— В голове чешется.

— Рановато что-то, — прокомментировал Мухтар. — Обычно первую четверть часа никаких неприятных ощущений. Снимаем шлем?

— Подожди. Сейчас очень важная информация о мозге реципиента идет. Миу, сейчас я дам снотворное, ты ляжешь на кушетку и попытаешься уснуть. Скоро наступит тот неприятный период, о котором мы вчера говорили. Сумеешь его проспать — будет тебе счастье.

Мухтар поставил камеру на столик, чтоб смотрела на нас, пододвинул мне кушетку и даже помог лечь. Марта вдруг вскочила, подбежала к шкафчику, начала торопливо перебирать пузырьки. Подбежала ко мне, сунула в руку стакан воды. В другой ладони лодочкой поднесла мне четыре розовые таблетки.

— Это снотворное. Одну разжуй, остальные глотай.

Я слизнула с ее ладошки таблетки, сделала как приказано. А рука-то дрожит.

— Что случилось? — обеспокоился Мухтар.

— Посмотри на экран, — хрипло ответила Марта. Мухтар каким-то быстрым, звериным движением переместился к экрану.

— Госпожа, что случилось?

— Постарайся уснуть, Миу. Как можно быстрее. Если не уснешь, будет больно. Тебе обязательно нужно заснуть.

Я сделала как велено. Попробовала устроить поудобнее голову в шлеме, закрыла глаза и расслабилась. Чесотка в голове усилилась до такой степени, что превратилась в боль. Голоса людей бубнят непонятное, кажутся то тихими, то громкими до боли.

— Тридцать процентов — это валидны или не читаются?

— Валидны.

— Черт! Где же мы так промахнулись? А какой прогноз?

— Двадцать пять-тридцать часов. Максимум боли по шкале Ферта — за двести единиц, если по человеческим меркам. Как у прраттов — неизвестно.

— Черт, черт, черт! В чем мы промахнулись? Я напрягу Стаса, пусть роет, а ты оповести Влада.

Хозяин предупреждал вчера, что будет больно. Но Марта испугалась, у нее даже руки трясутся. Мухтар приказал хозяина из Дворца вызвать. Это зачем? Со мной проститься? Я не хочу умирать!

— Марта, — позвала я. — Я умру?

— Что ты, маленькая. И не думай об этом.

— А зачем хозяина зовете?

— Миу, прости меня, если можешь. Но тебе будет не больно, а очень больно. Это я виновата.

Она еще что-то говорила, про чрезвычайное происшествие, о котором положено оповещать начальника, но меня захлестнула волна боли, и я крепко зажмурилась. Почему это случилось со мной? Ведь так хорошо было. Мне оглушительно везло раз за разом…

Удача. Я исчерпала свой запас удачи, вот что со мной случилось. Слишком многое просила у звезд. По любому пустяку. Старый учитель говорил, что всего должно быть поровну. Радости и горя, боли и удовольствия. Я нарушила равновесие. В последние дни думала только о себе. Как бы хвостик сохранить, как бы хорошее место в доме занять, как бы хозяину в доверие втереться… Теперь — расплата.

— Я была плохой рабыней, — с отчаянием прошептала я. — Я была скверной, мерзкой, гадкой рабыней. Я исправлюсь, честное-пречестное.