Карнавальная месса (СИ)

В следующем секторе, мрачном, как потайная пещера, перед нами выросло черномазое чудище. Его взъерошенные вихры мели потолок, на ногтевом черноземе вырастали кусты крапивы. В одной пятерне чудище сжимало агромадную дубину, в другой — батистовый платочек размером со скатерть, которым поначалу с хлюпом высморкало нос, а потом вытерло плотоядную слюнку.

Но я уже вполне освоился со своими кошмарами.

— Костлявые мы, — произнес я с чувством. — Мелкие, что мухи, и такие же ядовитые. Проглотишь — тошнить в животике начнет.

И прошел его насквозь.

Дальше мы двигались спокойно, и я рассудил, что лучше будет пересесть в Дюранду. Все равно она рискует наравне с нами, а вместе не так боязно и ей, и нам. Только рюкзаков мы не сняли и верх я сдвинул, чтобы не быть как в ловушке.

— Вот что я думаю, — начал я.

— М-м? — отозвался Сали. Он к чему-то принюхивался, морща короткий носик.

— Как это мы ни скелетов еще не видели ни одного, если отсюда не возвращались. Куда они делись, эти гробокопатели и страховые агенты?

— Уж куда-нибудь да делись, — деловито ответил он. — Все отсюда куда-нибудь уходят, да не туда, куда нужно нам. Ты не знаешь, чем на нас потянуло?

В самом деле, к здешним благовониям, и без того разнообразным, примешалась мощная струя холодного запаха, какого-то заунывного, пустого внутри, как вой западного ветра, как пузырь на осенней луже, покрытой пленкой машинного масла… Как на том черном серпентине, только тот запах был жарок и яростен, заставлял бороться, а этот мертвил.

Тишина вокруг настала полная, и в ней слегка попискивали камешки под Дюрандиными шинами. Коридор внезапно оборвался, запах стал громче, сил нет терпеть! Это был подземный пруд, тускло поблескивающий, мелкий; со дна торчали какие-то зубчатые гребни и глыбы, складчатый рисунок дна выпирал на поверхность. Над ним простиралась дикая пещера, складки ее свода нависали бахромой пупырчатых сталактитов, похожих на фаллосы. Вполне натуралистично, — успел я подумать, — ад для потаскунов и потаскушек.

Вдруг поверхность воды дернулась и заколыхалась. То был не донный рельеф, ребята! Из масляной жижи поднялся, разворачиваясь из колец, древний, заматерелый Змей в панцире чешуй. Голова его была сплющена, как кошелек, тонкий двуострый язык хищно свисал промеж изогнутых клыков. То, что казалось водоемом, стекало с его пружинистых телес жирными ошметками. Изнутри по нарастающей шел утробный рык.

— Да, вот это, кажется, серьезно, — процедил я. Впервые мне пришло в голову, что у нас нет никакого оружия, да и пользы от него было бы, что от калош на Марсе.

И тут наша Дюрандаль, правнучка лучшего в мире меча, сорвалась с места, прыгнула и зависла на загорбке змея, как мангуст. Колеса ее впились в его грязь и слизь, как когти; от толчка нас бы вытряхнуло в поганую лужу, но крыша поехала вперед и захлопнулась, как хлебница. Мы кувыркнулись на заднее сиденье, едва и в самом деле не сломав шею, — и тут начался танец! Тварь мотала нас из стороны в сторону или шлепала об пол, свивая и развивая кольца, пыталась содрать своим хвостом (он был вилообразный, как у скорпиона) и обдавала дыханием, которое зло воняло нечищеными зубами. Хорошо еще, что она не могла полностью повернуться к нам своим хайлом — противогазов, как и оружия, мы не имели. Но, наконец, Дюрра геройски одолела. Или, может статься, змей, спасая свое реноме, догадался сделать вид, что она не мангуст, а просто докучливая блоха. Он лег наземь и заскользил по диковидному подземному коридору плавно, как по воздуху.

Мы спустили вниз окошко и высунули носы. Следы цивилизации давно кончились; наш левиафан проносился мимо срезов горных пород, выступающих жил слюды и самоцветов, разбрызгивая брюхом тугую воду подземного потока. Нижние огни Дюранды зажигали его струю алым, верхние — золотым блеском. Окаменевшие нити кремнезема на стенах сплетались в морозную паутину, издававшую от нашего движения тончайший звон эоловой арфы.

Потом все будто перевернулось вне меня или в моей голове — я вообразил, что мы мчимся не верхом на змее, а внутри него, в удлиненном чреве гигантского подземного дракона, чье шевеление рождает бури и сотрясение лица земли; между его каменных ребер, посреди рубиновых брызг его крови. Тогда я нащупал теплую лапку Сали и чуть успокоился: что бы там ни было вокруг, какие бы фантазмы нас не одолевали, он было моей единственной и безусловной реальностью. И он-то был невозмутим: глаза его в полутьме поблескивали обычным его озорством.

Я положил руки на подрагивающее рулевое колесо. Впереди забрезжил свет, и хотя пещера заметно сузилась и вся оделась багряной яшмой и орлецом, Дюранда шла легко, и голос мотора не перебивался никакими зловещими шумами. Мы пролетели мимо двух рядов белых струнных колонн — справа и слева себя я четко разглядел их каннелюры и крутые завитки капителей, похожие на бараньи рога. Впереди, меж самых высоких столбов, ярко голубело небо. Мы последний раз пропахали днищем влажные камушки, расплескали серебристую воду потока — и пулей вырвались на свободу! Разорвалась воздушная завеса, машина сотряслась, как реактивный сверхзвуковой лайнер, и стала. Живой свет резанул по глазам, я пил его, захлебываясь и дурея; мир переливался из желтого янтаря в зеленое золото, высокие травы ходили под ветром, деревья с округлыми кронами стояли посреди них вразброд, кусты лепетали резной лиловой листвой; Пасть Дракона щерилась из зарослей одного из склонов горного хребта, клыки были выточены ионическим ордером. Я счастливо рассмеялся — и впал в обморок.

Книга степи

Конь сделал из обезьяны человека.

Энджел Фридерикс. О происхождении единорогов, кентавров и горгулий

Высоко вверху сияла и раскачивалась высокая янтарная крона, сеяла лист на лист, а я лежал навзничь и глядел сквозь нее.

— Клен. Это клен, — сказал я. — И какой громадный, будто небесный шатер. Осень?

— Нет, порода такая своенравная. Здесь времена года локальные: в каждом оазисе, в любой долине свои. Даже одно дерево может внутри себя иметь свое мнение, а внутри секвой и вообще свой собственный мир.

Его голос доносился вроде как со стороны, но повернуть головы я не мог и посетовал ему на это. Он рассмеялся:

— Не беда, это пройдет. Тебе, может быть, вообще пока на меня смотреть не положено.

— Ты чего, уходишь? — догадался я.

— Ну да. Но ты не огорчайся, здесь другие способы контакта, и мы в этом мире, по сути, будем друг друга чувствовать хоть немного. Я тут со своей большой семьей буду, а тебе еще ее надо искать, эту семью. Иди в Города Детей, там тебя хорошо примут. Они всех двуногих хорошо принимают. Будь счастлив!

— Как ты сказал? Детей? Но я же взрослый!

Ответа не последовало. Только неподалеку поскакали в широкую степь три жеребца: два караковых и чалый. На шеях у них были цветочные гирлянды, вместо недоуздков — шапочки из ремешков с живыми разноцветными искорками, вставленными в места переплетений. Я махнул рукой, приподнявшись, — они заржали в ответ.

— Страна Гуингмия, — я произнес это на удивление легко. — Любопытно поглядеть, каковы здешние йеху.

Затем я обозрел окрестности. Подо мною, в головах, лежал мой верный рюкзак. Надо мною раздольно шумела роща: огромные платаны, ясени и липы. Сочная густая трава была усыпана их лапчатыми, прорезными и сердцевидными листьями, но ее это не старило. Вокруг стояли луга в полном летнем цветении — и ни души.

— Дюрандаль! — позвал я, спохватившись. — Дюрра!

Трава близ меня зашелестела, и из нее поднялась голова большущей змеи, пронзительно-изумрудного оттенка. Испод шеи был молочно-белый. Что-то в почти металлическом блеске наспинных щитков, в приемистости движений, в кротком и виноватом взгляде огненно-карих глаз, живо напомнивших мне подфарники…

— Дюрра, это ты и есть, что ли?

— Ох, хозяин, и надо было тому обжорному и брюхатому удаву на мне выспаться! С него все и пошло. Вот и Каменный Хозяин во мне учуял своего детеныша, иначе бы нам всем пришлось кисло. Детей-то и хищные твари не обижают, разве что совсем умом тронулись. А потом я как-то там вывернулась наизнанку, и вы оказались верхом на мне и внутри моего дикого родича… Ох, путаю, внутри меня и на загривке Змея, а то и всё зараз. Только перед выходом отсюда меня так тряхнуло, что и меблировка салона, и холодильник с продуктами, и печка, и стиралка, и душ, и видак, и запчасти — всё куда-то улетело, вроде в иные сферы. Хозяин, как же мы теперь будем существовать?