Колесо превращений

— Ладно, — вздохнул кудесник, удивленный непонятным упорством кузнеца, — ты лучше расскажи о том, как вы расстались.

— Она попросила меня прийти на рассвете проводить ее, — сказал Милав.

— И тебе это не кажется странным? — спросил Вышата.

— Чего тут странного, — отозвался кузнец, — на дворе июнь месяц — ночи сейчас короткие, что кафтан у сироты. Не успеешь оглянуться — вот и рассвет. А ей травы разной много собрать надо…

— А где встреча у вас? — спросил кудесник.

— Да там же, недалеко от первого разъезда, в орешнике.

— Вышата, — обратился кудесник к милостнику, — возьми десятка два воинов — засаду устроим.

Вышата кивнул головой, соглашаясь со словами Ярила, но с места не тронулся. На его лице внимательный взгляд кудесника прочитал явное замешательство.

— Что-то тревожит тебя? — спросил кудесник.

— Я вот о чем подумал: Аваддон без труда может принять личину любого из нас.

— Может, — согласился Ярил.

— Нам нужен какой-то тайный знак, чтобы в случае… — Вышата замялся. — В случае подмены тела распознать самозванца.

Милав, насупившись, молчал. Кудесник с доводами милостника согласился:

— Дело говоришь. Нам нужно секретное слово. И оно у меня есть…

— А вдруг меня уже подменили?! — неожиданно произнес Милав, расценивший слова милостника как подозрение в отношении себя самого.

Кудесник с осуждением покачал головой, а импульсивный Вышата шагнул к кузнецу, вынимая меч:

— А мы сейчас проверим…

— Стойте, забияки, — повысил голос кудесник, — распетушились, как глупые тетерева, а того не ведаете, что все это только на руку Аваддону! Вы еще побоище тут устройте — на радость чародею поганому…

Милав опустил голову — стыд залил ему лицо; хорошо что костер почти прогорел и никто ничего не видит. «Кто меня только за язык дернул, подумал он, — может, и впрямь Аваддон манипулирует моим мозгом?» Вышата чувствовал себя не лучше. Кудесник улыбнулся краем губ, разворошил почти прогоревший костер и сказал:

— Ночи сейчас и впрямь коротки — успеть бы нам засаду организовать. А там поглядим — кто прав…

…и получил страшный удар по голове. Огонек свечи мгновенно превратился в сотни ярко горящих факелов, оранжевым светом заливающих все вокруг. А потом стало вдруг темно, и Кальконис с радостью позволил своему истерзанному ужасными испытаниями сознанию ускользнуть от него…к счастью, ненадолго.

— Дормидон, ты очумел, что ли?! — брюзжал старческий голос, показавшийся сэру Лионелю смутно знакомым. — А вдруг он помер?

— Как же, — откликнулся тот, кого назвали Дормидоном, — ты посмотри на его физиономию. Да он небось притворяется. Дай-ка я его опять палицей спробую!

Кальконис вздрогнул всем телом, ожидая нового удара по голове.

— Я же говорил, что притворяется, — удовлетворенно произнес Дормидон.

Сэр Лионель понял, что его рассекретили, и потихоньку приоткрыл один глаз.

— Ишь, зенками погаными так и зыркает! — свистящим шепотом сказало лохматое создание, именуемое Дормидоном.

— Зыркает, говоришь, — прошелестел знакомый голос, и Кальконис увидел склонившегося к нему… баенника.

«О боги! — мысленно простонал сэр Лионель. — Опять этот ужасный старик!»

— Я вижу, ты узнал меня, — с улыбкой палача, желающего своей жертве долгих лет жизни, произнес старик.

Кальконис согласно закивал головой, только сейчас почувствовав, что во рту у него кляп, и, судя по мерзкому запаху, струившемуся прямо в нос, кляп побрызгали совсем не той ароматной водой, что Аваддон хранил в своих красивых склянках.

— Ты нос от запаха не вороти, — назидательно проговорил баенник. — Это я тебе специально такое благоухание устроил, чтобы ты знал, где мы тебя утопим, коли ты… — он сделал многозначительную паузу, — не захочешь поведать нам о замысле Аваддоньки.

Кальконис торопливо закивал головой, и ужасный запах затопил его сознание. Сэр Лионель понял, что, если кляп в ближайшую минуту не вынут, он либо задохнется от удушья, либо захлебнется — позывы к рвоте были все настойчивее.

— Тогда я вытаскиваю кляп, — сказал баенник, — а ты помни: ежели пикнешь…

Увесистая палица в руках Дормидона красноречиво показала Кальконису, что его в этом случае ожидает. Сэр Лионель, соглашаясь со всем, еще интенсивнее закивал головой, чувствуя, что больше не в силах держать во рту ужасную затычку.

Баенник рванул кляп, и Кальконису показалось, что вместе со зловонной тряпкой его рот покинуло большинство зубов, весьма неплохо себя чувствовавших там в последние тридцать лет. Благодатный воздух ворвался В легкие, погасив спазмы. Баенник благородно дал Кальконису целое мгновение на то, чтобы отдышаться, а потом повторил свой вопрос:

— Что еще замыслил Аваддонька?

— Ему нужен Талисман Абсолютного Знания, без него он не может покинуть вашу страну, — торопливо говорил Кальконис свистящим шепотом.

— То нам ведомо, — сказал баенник, — ты нам про другое скажи: о чем нонче вечером вы в трапезной секретничали?

«Откуда они узнали об этом?» — подумал Кальконис.

— Этим утром я должен был встретиться с Милавом-кузнецом в оговоренном месте, но магистр Аваддон сказал, что пойдет сам.

— Почему? — насторожился баенник.

— Откуда мне знать, — всхлипнул Кальконис, — он ничего не объясняет!

— А ты что должен делать?

— Со сторожевой башни наблюдать…

— Для чего? — Баенник придвинулся к самому лицу сэра Лионеля, поигрывая кошмарным кляпом, который он не выпускал из рук в продолжение всего допроса.

— Он не сказал, — заскулил Кальконис, уворачиваясь от тряпки, которую баенник как бы невзначай подвигал все ближе и ближе к его лицу.

Баенник отошел к Дормидону, и они о чем-то оживленно зашептались. Кальконис только теперь смог осмотреться и понял, что допрос происходил в его собственной комнате; он лежал на кровати, на смятой постели, которая была вся измарана той же ужасной субстанцией, что и мерзопакостный кляп в волосатой лапе баенника. От обиды и возмущения сэр Лионель собрался исторгнуть из героической груди вопль о помощи, но… Дормидон со своей палицей уже стоял рядом и, казалось, только и ждал подобной промашки от Калькониса.

«Ну, нет, — подумал сэр Лионель, — вот назло вам не скажу ни слова!»

— Нам пора, — сказал баенник, кидая кляп в руки Кальконису. — А ты полежи тут пока… Только не дури: мы пострашнее твоего Аваддона будем, потому как от нас ни на этом, ни на том свете не скроешься…

Кальконис несколько раз клацнул зубами, следя за тем, как две мохнатые тени растворяются в коридорном сумраке. Затем на дрожащих ногах приблизился к двери и осторожно выглянул. В конце коридора, освещенные слабым светом зарождающегося утра, стояли два обеспамятевших гридя. И все — ни следа тех, кто учинил Кальконису этот поистине дурнопахнущий допрос. Кальконис обернулся на свою развороченную постель и подумал о том, что ему понадобится целая уйма времени, чтобы все убрать. А поспать так хочется! Сэр Лионель сладко зевнул и…

— Эй, Кальсонкин, — донеслось из-за закрытой кем-то из ночных визитеров двери в опочивальню чародея, — готовь мое платье!