Воин Опаловой Луны

– Где схлопотал? – Мойши показал пальцем на синяк на лице гонца.

Молодой человек невольно коснулся больного места.

– А, упражнялся в искусстве боя с регентом. Понимаете, он ни дня не пропустит. Он до сих пор воин, каких мало. Даже сейчас. – Гонец отвел глаза, раздосадованный собственной болтливостью.

В это мгновение Мойши ощутил изменение в беге кубару и высунулся из повозки. Впереди на улице возникла какаято заваруха, и рикша двигался теперь медленнее. Они уже были не в портовом квартале, a в районе, забитом лавочками, настолько разнообразными, что просто голова шла кругом. Чтото вроде постоянного базара.

Улочку перегораживала толпа. Кубару завертел головой, пытаясь найти другой путь в Сейфуке. Но прежде чем он сумел развернуться, из толпы выскочили несколько зеленых и развязной походочкой подошли к рикше. Все они были крепко сложенными мужчинами с сальными черными волосами, завязанными на затылке хвостом. На них были черные хлопковые туники и широкие шаровары. На боку у каждого висел короткий топорик.

Мойши уже собирался было попросить их помочь расчистить дорогу, когда один из зеленых ухмыльнулся и, схватив топорик, с размаху запустил им в повозку. Топорик вошел в грудь гонца с такой силой, что развалил грудную кость и наполовину вошел в заднюю тростниковую стенку повозки. Молодой человек даже не успел осознать, что на них напали.

Как только брызнула кровь, Мойши выскочил из повозки так, чтобы она оказалась между ним и зелеными.

Когда первое потрясение прошло, люди с воплями бросились во все стороны. Эта суматоха оказалась в чемто полезной. Но зеленые не отступали – их было уже трое, затем стало двое, когда тот коренастый, что бросил топорик в повозку, прыгнул туда, чтобы вырвать его из груди гонца.

Мойши выхватил изза пояса один из кортиков и пригнулся, приготовившись к броску.

Он побежал прочь. Зеленые захохотали, словно вместо воина столкнулись с перепуганным ребенком, и бросились на него. В одно мгновение Мойши повернулся и метнул кортик. Зеленый, который почти настиг его, получил тяжелой рукоятью кортика прямо в лицо.

Зеленый взвизгнул, отшатнувшись от страшного удара. Из сломанного носа хлынула кровь, он попытался выплюнуть из разбитого рта осколки зубов. В то же время Мойши выхватил второй кортик и взмахом перерезал ахиллесово сухожилие зеленого. Схватил упавший топорик и бросил его, не имея достаточно времени, чтобы прицелиться, краем глаза ловя размазанное движение.

Топорик слегка задел колено второго из зеленых. Ударив плашмя. Нога нападавшего подвернулась, и тот взревел от боли. Но он умел падать – перекатился и вскочил. Удар пришелся по касательной, и потому колено не было разбито, как надеялся Мойши. Зеленый отделался ушибом и теперь сам метнул топорик.

Мойши пригнулся. Топорик врезался в стену прямо у него над головой, осыпав его осколками кирпича и известковой крошки.

Зеленый был достаточно близко, и Мойши ударил его ногой в скулу. Треснула кость, зеленый застонал и упал. Липкий окровавленный язык вывалился изо рта, почти перекушенный пополам им же самим. Но он все еще не сдавался. Поднявшись, он бросился на Мойши. обрушив свои свинцовые кулаки на плечо штурмана. Кортик вылетел у Мойши из руки, и зеленый потянулся к его горлу.

Мойши не стал останавливать его, а обоими кулаками ударил по ушам нападавшего с такой силой, что барабанные перепонки у того тут же лопнули, и кровь хлынула из ушей убийцы. Зеленый взревел от боли, а Мойши, сцепив огромные руки, сломал ему шею.

Вскочил, оттолкнув окровавленное тело, и увидел, что к нему бежит третий зеленый. Приземистый убийца приближался к Мойши по кругу, осторожно. Лезвие его топорика блестело на солнце. Мойши, вцепившись в разбитый кирпич стены, вытащил свой меч с серебряной рукоятью.

– Зачем вы убили его? – еле ворочая языком, спросил он. – Он не желал вам зла.

– Не желал зла? – чуть ли не плюнул зеленый. – Он же был красный, что, не так?

На несколько мгновений Мойши просто растерялся, словно вдруг его забросило в прошлое, в Шаангсей до Кайфена.

– Что ты несешь! – прошептал он. – Красные и зеленые примирились!

Коренастый харкнул, и густой плевок пополз по ноге Мойши.

– Нет, уже нет, во имя богов! Все! Это нечестивое перемирие наконецто закончилось! – Он злобно размахивал топориком. – Это было против природы! Мы все были опозорены, нечисты, словно детская пеленка! Хвала великой богине Шаангсея КейИро Де, война вернулась на улицы города!

Он набросился на Мойши, и они сошлись в смертельной схватке, нападая и отбиваясь, выискивая брешь в обороне друг друга.

Мойши перебросил меч в левую руку и одним движением обрушил его на коренастого. Меч описал в воздухе сверкающую дугу. Отвлекшись, зеленый не уследил за правой рукой Мойши и повернулся слишком поздно. Ребром ладони, твердым, словно доска, Мойши двинул в нервный узел сбоку его шеи, и убийца тяжело рухнул на мостовую.

Теперь на улице было пусто – разве только распростертые тела валялись. Кубару давнымдавно сбежал. Но Мойши прямотаки чувствовал взгляды сотен глаз из окон лавочек. Глубоко вздохнув, не обращая внимания на жгучую боль в плече, он поспешно подобрал свои кортики и засунул их за широкий пояс. Вернув меч в узорчатые кожаные ножны, он свернул на боковую улицу и почти сразу же скрылся из виду.

– Я не понимаю, с чего все это началось.

– В частности, именно поэтому тебя и призвали так спешно.

– Ты знаешь?

– Знаю.

– Ну так расскажи.

– Боюсь, все это не так просто. Вовсе не просто. Мойши сидел в комнате на третьем этаже Сейфуке. Сквозь открытые сейчас огромные окна в свинцовом переплете, чтобы сюда мог проникать даже самый слабый морской бриз, он видел густые зеленые деревья, попрежнему росшие вдоль дороги Окан, напоминавшие картину, нарисованную над косыми крышами.

Несколько месяцев назад, по окончании Кайфена, старый дворец императрицы снесли, сровняв с землей его обширные спальни, холодные мраморные колонны и длинные гулкие залы. Не изза презрения к павшей императрице – свидетельством тому монумент на площади Джихи. Просто дворец, как и его наследная обитательница, принадлежал другой эпохе. Вместо него построили трехэтажный, поменьше и попрактичнее, из грубых обожженных кирпичей, промежутки между которыми заполнял блестящий серебристый раствор. Это необычное сочетание устойчивости и мягкой чувственности придавало обители регента такой вид, будто он всегда был центром всех сумятиц Шаангсея. Таков был Сейфуке.

За темным, отполированным до блеска сандаловым столом сидел в резном кресле из эбенового дерева с высокой спинкой риккагин Эрант, первый регент Шаангсея. Это был высокий поджарый человек с широкими могучими плечами, седеющими густыми волосами и коротко подстриженной бородкой. Лицо его было цвета слегка подкопченной кожи, морщинистое не по возрасту. Внушительный кривой ястребиный нос, темные глаза, которые должны были бы быть полны задумчивости, но, напротив, из них так и били живость и свет.

Совсем не похож на своего покойного брата, подумал Мойши. Тот был весь судьба, весь истерзан своей загнанной внутрь природой. Заглянув в глаза Эранта, один видел риккагина, великолепного военачальника, но другой мог увидеть куда больше. Здесь не было никакого тумана – глаза его были ясны и так глубоки, что казалось, в них можно погружаться до бесконечности. И что же было там, на дне? Больше, чем воин, больше, чем предводитель людей. Человек. Именно глубокая, неизбывная человечность Эранта в конце концов и делала его таким необычным, думал Мойши. А Туолин, его брат? Его единственный родич. Мойши внутренне содрогнулся. Война. Это полнейшее безумие. Удача ли позволила им остаться в живых, когда Туолин погиб? Или есть еще какието силы, недоступные постижению людей, которые определяют исход событий? Он снова вздрогнул.

– Словно старые дни вернулись, Эрант, – сказал Мойши. – Опять ненависть, хотя никто не может сказать, почему и как все это началось.